Он просто подумал, что очень забавен и даже смешон контраст радостных событий с вот этим вот. Ему необходимо было выйти на улицу, чтобы освежить голову, прийти в себя и, в конце концов, не испортить всеобщее веселье. Потому что еще чуть-чуть, еще немного и его нервы могли сдать. Или отправиться в утиль. Сгореть на костре?
Тодороки Шото был сильным мальчиком, но иногда даже сильным мальчикам нужно было побыть одним.
На улице было прохладно. Он бы пожалел о том, что не взял со стула куртку, если бы погода его в данный момент волновала. Он прошел несколько метров и вышел на главную, тихую улицу, стараясь поглубже вдыхать воздух и смотреть на потемневшее небо; солнце скрылось еще несколько часов назад.
Тодороки не жалел себя. У всех случались проблемы, которые так и норовили ударить побольнее, отправить в нокаут, а затем и вовсе оставить на скамейке запасных, пока с этой же самой скамейки тебя не переложили бы в черный мешок. Во всяком случае, можно пережить любой апокалипсис. Люди, к слову, всегда умели приспосабливаться.
Как приспособиться к череде стабильно падающих на его голову неудач, Шото не знал. И ладно деньги — он уже пару месяцев планировал поднять цены на фотосъемку из-за стабильно растущей аудитории (их бы все равно не хватало), — но что делать с работой и дальнейшим существованием в рядах фотографов, он понятия не имел (что-то из разряда главного философского вопроса, но в лайт-версии).
Ему уже стоило бронировать место на кладбище, в котором можно было бы похоронить его профессию вместе с фотоаппаратом, или пока рановато?
От желания выкурить пачку сигарет сдавило горло и зачесались десны, но он поздно вспомнил, что оставил их в кармане куртки.
Тодороки краем глаза увидел тень слева от себя и повернулся.
— Яойорозу?
Девушка сидела на невысоком заборе, держа на коленях две большие, ароматно пахнущие коробки с пиццей. Она подняла голову и, шмыгнув носом, протерла ладонью щеки.
— О, Тодороки, я тут… — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла покореженной.
— У тебя произошло что-то серьезное? — Шото подошел к ней. — Ты весь день выглядела отстраненной.
Тодороки заметил перемены в ней после их первого сольного концерта в клубе, но не решился спрашивать, в чем была причина ее подавленности. Он не был ей другом, не был хорошим знакомым, поэтому не считал, что ему следовало вмешиваться.
— Да? — Яойорозу удобнее перехватила коробки.
— Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Я не буду говорить ни о чем твоей группе, — Тодороки сел рядом с ней на забор и перехватил железку по обе стороны от себя руками.
Повисшую тишину между ними разбавляли звуки стучащего мяча с распложенной рядом баскетбольной площадки.
— Я ухожу из группы.
Тодороки распахнул глаза и повернулся к ней. Атмосфера вокруг них сгустилась и потяжелела, горечью осев на ресницах.
— Из-за семейных проблем, — Яойорозу вздохнула. — Мой отец является владельцем газовой компании, которая досталась ему в наследство. «A-GAS*», думаю, ты должен слышать о ней. — Тодороки кивнул; конечно он слышал, ведь она раньше сотрудничала с отцовской компанией, пока у них не возникли разногласия. — Двадцать лет назад она едва не разорилась, но отец сумел ее спасти. Поскольку это семейный бизнес, то компания вскоре должна была перейти в мои руки.
Шото сильнее сцепил пальцы на заборе.
— Я не была против этого. В детстве меня даже брала гордость за то, что я смогу продолжать дело родителей. Но… — Яойорозу постучала пальцами по коробке, представляя синтезатор и наигрывая мелодию, которую недавно исполняли «HERO». — Меня с самого детства учили играть на пианино. Для родителей это было поводом показать, что их дочь хороша в музыке. И сначала, — Яойорозу улыбнулась, вспоминая события прошлых лет, — мне совершенно не нравилась игра на нем, но вскоре, когда я начала сочинять свою музыку, я изменила свое мнение.
— И… у тебя нет другого варианта, кроме как уйти?
— Я уже месяц пытаюсь переубедить отца и остановить передачу компании, но… — Яойорозу опустила подбородок и сжала губы, — из-за возникших проблем с конкурирующей компанией его здоровье ухудшилось. Я видела это раньше, но не отдавала себе отчета в том, насколько все серьезно. Поэтому с января я собираюсь возглавить пост.
— Яойорозу, почему ты… — Тодороки свел брови на переносице, пытаясь верно сформулировать мысль; слова не шли на ум и разлетались в разные стороны, точно бильярдные шары. — И ты не сомневаешься? В том, что тебе стоит пойти в компанию.
— Это семейное дело, — легко и быстро ответила девушка. — Я не могу и не должна отказываться от этого.
— А музыка? — Шото покосился на магазин с пластинками, за которым находилась репетиционная.
— Я люблю музыку. Но бросить компанию я не могу, как бы это не сказывалось на мне и моих увлечениях, — она зажмурила глаза. — Я поступаю нечестно по отношению к ребятам, я знаю, я…
Шото успокаивающе положил руку на плечо девушки.
— Я все не могу им сказать. Собиралась неделю назад… но потом пришло приглашение на фестиваль, теперь запись альбома на носу. Но, предполагаю, это лишь отговорки. Потому что я боюсь их реакции.
— Это твое решение. Они твои друзья, они примут его.
— Хотелось бы мне в это верить.
Тодороки, возможно, следовало сказать больше ободряющих слов. Попытаться провести психологический сеанс. Поговорить с ней о том, чего она хотела на самом деле, задействовав в аргументации весь диснеевский арсенал, состоящий из того, чтобы маленькие дети, да и взрослые, следовали за мечтой, преодолевали любые препятствия и верили в себя и в свои силы. Шото не знал, о чем мечтала Яойорозу, но отчего-то ему казалось, что управление компанией если раньше и значило для нее нечто большее, сейчас уже не занимало главное место в ее сердце.
Но Тодороки не мог ничего сказать. Потому что разве он, человек, который сам не понимал, чего хотел от собственной жизни, от собственного увлечения, который бегал от отца, имел на это право? Ему бы со своими приоритетами разобраться, прежде чем пытаться помочь кому-то другому.
— Тодороки, — девушка нарушила установившуюся между ними тишину и исподлобья взглянула на него, — твой отец ведь глава «Todoroki GO Industry»?
— Да, — он кивнул; говорить об отце не хотелось.
— Я слышала, у него проблемы в последнее время. Из-за сделок, заключенных в начале становления компании. Что-то всплыло наружу и… Мне искренне жаль. Я…
— Я рад. Надеюсь, он когда-нибудь отравится своим газом. И подавится нефтью.
Яойорозу удивленно приоткрыла рот, но тут же сочувственно сжала губы.
— Вы с ним не ладите? Ой, — девушка осеклась и замахала руками, — прости, это не мое дело.
— Он сделал для этого все возможное.
— Но он же… он же твой отец, — она сжала пальцы в маленькие кулаки.
— Таких отцов еще поискать нужно, — Тодороки поднялся с решетчатого забора. Яойорозу поднялась следом и покрепче обхватила коробки с пиццей. — Я помогу.
Оказавшись в репетиционной, Тодороки услышал, как под «Shot down by strangers, whose glances can cripple the heart and devour the soul*» пьяный Каминари созывал друзей играть в найденную на полке шкафа настольную игру «Подземелья и драконы».
Тодороки, положив коробки с пиццей на стол, сел на подлокотник свободного кресла. После разговора с Яойорозу, сейчас помогающей Джиро вытереть пролитый напиток с пола и уже не выглядящей так, будто ее разрывали на части, он не мог отделаться от мыслей об отце. Его профиль всплывал в голове, пока грубый голос без конца повторял: «Вернись в семью и возьми на себя ответственность».
Видимо, Тодороки Энджи действительно не повезло с младшим сыном, раз тот оказался таким неблагодарным засранцем.
Бакуго, сидящий напротив, ударил его по ноге.
— Выглядишь так, будто сейчас разревешься.
Шото мгновенно вскинулся и напрягся. Бакуго, вальяжно развалившийся на диване, не сводил с него пристального взгляда, отчего стало стыдно за свои слабости. Или за то, что их увидел он? Что ж, это комбо, так что Шото мог пойти и забрать свой приз.
