— Не дорос.

— Почему у Красного Бунтаря зеленые волосы? — поинтересовался Тошинори, заглянувший в миску, края у которой окрасились в зеленый.

— Что?

— Че?

— Краска зеленая, — повторил он.

— Но на упаковке красная показана. — Бакуго продемонстрировал упаковку, угрожающе наставив ее на учителя; у Мидории по спине пробежал холодный пот.

— Но в миске зеленая, — продолжал настаивать Тошинори.

— Ее же не могли поменять, да? — предположил Мидория, нервно сцепляя пальцы. — В магазине?

Бакуго посмотрел на упаковку, на краску в миске, на Тошинори и на Мидорию.

— Тогда будешь похож на гоблина.

Через несколько месяцев Мидория сидел на заброшенной автостоянке, держа между пальцами сигарету, и смотрел на то, как Бакуго рисует граффити (на баллончики для него они скинулись с учителем Тошинори). Месяц назад он стащил у Бакуго сначала одну сигарету, потом другую, потом третью; на четвертой Бакуго попытался его стукнуть, но вовремя зашедший на кухню Тошинори сказал, что бить дорогих людей нельзя; Бакуго тогда орал так, что Мидория спер и четвертую и все-таки получил подзатыльник — не от Бакуго.

Смотря на нарисованное Бакуго граффити с изображением оборотня-лиса на заброшенной автостоянке, Мидория сказал:

— Это… потрясающе.

— Ага, оно охуенно, но нужно лучше, — произнес Бакуго, стоящий с убранными в карман джинсов руками.

Раздался телефонный звонок, и Бакуго, увидев номер звонившего, недовольно отошел в сторону. Мидория, продолжающий рассматривать четкие, но все же неуверенные линии граффити, слышал вполуха отрывки разговора. Прозвучавшее имя «Мик» заставило его оглянуться на Бакуго и нахмурить брови. Он подозревал, что тот торгует наркотой, но…

— Скажешь что-нибудь по этому поводу, и я твою голо…

— Нет. — Мидория замотал головой, чем вызвал удивление в красных глазах; он сам не верил, что говорил это, но за три года, проведенные в Трайтоне, он увидел… многое. — Но лучше обзаведись пистолетом, чтобы… ну… если что-то пойдет не так… ты понимаешь.

Бакуго закатил глаза и пробубнил, как же он его достал. А потом попросил Тошинори научить его стрелять.

Однажды Мидория, подошедший к квартире на пятом этаже, в которой проводил все больше времени, стал свидетелем громкой ссоры.

— Да какого черта ты ко мне вообще прицепился?! — кричал разгневанный Бакуго. — Это моя жизнь, и тебя не касается то, что я делаю!

— Ты собираешься угробить себя.

— Пока не узнаю правду, я… блять! Просто отвали уже от меня, понял?! И не лезь! Я могу…

— Я переживаю за тебя! И я не хочу, чтобы ты умер!

Мидория впервые услышал, как Тошинори повысил голос. Даже в начальной школе, когда непоседливые ученики вставали на уши, он не позволял себе срываться на крик. Рукой по столу стукнуть мог или сказать громче обычного, но чтобы кричать…

На замолчавшего Бакуго это произвело не меньшее впечатление.

Через пару месяцев Мидория впервые открыл двери бара в третьем районе с мыслью напиться — после недавнего разговора с матерью он узнал, что той не хватает денег на оплату квартиры, из-за чего ей приходится переезжать на окраину. Мидория, смотря на свои семьдесят баллов, вконец убедился, что не сможет выбраться из Трайтона. Набрать девяносто — когда-то семьдесят — и продержаться на них три года — месяц назад еще было два — казалось непосильной задачей. Как бы он не злился на вечные беспорядки и нарушения, постепенно набирающие обороты системы контроля, а также на полный упадок инфраструктуры в третьем и четвертом — он все больше склонялся к тому, что здесь могло быть не так плохо, если бы был изменен ряд вещей (если бы за ними следили, а не запускали, оставляя на совесть бюро, и несколько главенствующих банд поумерили бы свой пыл). Мидория мог не трястись из-за того, что покупает нелегальный комикс на черном рынке, или из-за того, что мотается допоздна по районам (пару раз он чуть не нарвался на проблемы). Эфемерное чувство свободы заставляло его держаться за брошенную палку, пока он представлял из себя карикатуру на утопающего (или топящегося).

В баре стояла духота. Запах алкоголя забивался в нос, а полумрак помещения располагал к тому, чтобы делать заказы и напиваться в одиночку.

В какой-то момент он осознал, что напивается далеко не один, а с кем-то, с этим кем-то он говорит, как ненавидит все это рейтинговое дерьмо (он так и сказал — дерьмо), и хочет, чтобы все это пошло к черту и он сам пошел к черту тоже.

Мидория проснулся в незнакомой квартире с дикой болью в голове, будто та представляла из себя дребезжащий ржавый колокол, под который его посадили, заставляя слушать гудяще-звонящую трель. Трель превращалась в вопли бензопилы.

— Проснулся? Неужели, — прозвучал спокойный голос с кресла напротив. В нем сидел молодой парень с фиолетовыми волосами, держащий на коленях ноутбук. Мидория, хватаясь за голову, слабо представлял, кто сидел перед ним. И… что вообще было-то? — Таблетки на тумбочке, — произнес незнакомец, указывая кивком головы на нее.

— Спасибо большое, — произнес Мидория, чувствуя сухость в горле. Он взял таблетку и стакан. Он плохо помнил происходящее вчера — только крепкий алкоголь и что-то наподобие хорошей компании. Мидория посмотрел на незнакомца, по отстраненному виду мало похожего под определение «хорошей компании».

— Если оказываешься в Трайтоне, не напивайся в первый день, иначе тебя прибьют во дворах за ИРС.

— Я здесь уже три года, — пробубнил Мидория, не отстраняясь от стакана с водой, которая проглатывалась жадными глотками.

— По тебе не скажешь.

Мидория пожал плечами, обводя рассеянным взглядом помещение.

— А что вчера было? Помню только, как зашел в бар, — объяснил Мидория, чувствуя отголоски стыда.

Незнакомец — Шинсо — рассказал о том, что тот выпивал в одиночку за барной стойкой, пока в один момент не поднялся и, еле шевеля ногами, не дополз до его стола.

— Я просто сел к тебе?.. — ужаснулся Мидория, решая раз и навсегда завязать с пьянством; он никогда не пил — и тем более не напивался вусмерть, — поэтому некоторые особенности его пьяного состояния открывались ему опытным путем. Шинсо в ответ кивнул. Мидория не мог понять, что он думал по поводу этого всего: сидишь в баре, никому не мешаешь, как к тебе подлетает незнакомец и… Что Мидория делал дальше, представить ему самому было страшно.

— Ты заказывал выпивку, утверждал, что у меня красивые пальцы, и жаловался на рейтинг. В каком точно порядке все происходило — извини, не помню.

Мидория закрыл лицо руками.

— Прости, пожалуйста, я… я никогда раньше не пил. Я не хотел доставать тебя.

— Нет, это было весело, — произнес Шинсо. Мидоря не знал, говорил он серьезно или нет, но сам чувствовал себя неловко.

— Как я оказался здесь?

— Бар закрывался. У меня был выбор оставить тебя на улице или притащить домой. Я посчитал, что оставлять тебя на улице было бы… кощунственно. Особенно после того, как ты оплатил всю выпивку и сказал, что у меня красивые скулы.

— Так я же про пальцы говорил, — пробубнил Мидория, через щелку между пальцами смотря на чистый пол.

— Ты много чего говорил.

Мидория застонал.

Так началось их знакомство с Шинсо, медленно перетекшее в подобие дружбы. С Шинсо не всегда было легко — у них часто возникали споры, но они никогда не переходили грань, которая могла поставить точку в их отношениях. Беззаботные разговоры, обсуждения вполголоса, совместные прогулки по районам (Мидория сам не понял, как за короткое время умудрился увязнуть в человеке, с каждой неделей становящегося все более близким). Мидория видел в фиолетовых глазах (правда ведь красивые, он даже в полупьяном бреду это понимал) тот же скрываемый интерес.

Мидория как-то бросил при разговоре, что было бы неплохо, если бы Трайтон изменился (и не только Трайтон). Шинсо, проживший в третьем районе всю жизнь (как он сам утверждал), его поддержал.

— Ты говорил об этом в баре, но я посчитал, что ты слишком пьян и не отдаешь отчет своим словам.