— К примеру? — спросил ее супруг.

— Да хотя бы о малышах, — ответила матушка. — Вот сегодня…

Постепенно разговор, начатый о детях четы Гендрик, перебрался на нас с Амбер. Матушка с удовольствием вспоминала наши проделки. Я с удивлением слушала заливистый смех родительницы, когда она сама говорила о наших проказах, будто это и не ее милость поучала нас, причитала, обвиняла и грозила немедленным разрывом сердца.

— Так вас забавляли наши выходки? — спросила я с любопытством, и сестрица согласно кивнула. Похоже, и для нее было открытием, что строгая воспитательница от души смеялась, говоря о наших проказах.

— Разумеется, они забавны, — ответила баронесса. — Спустя время. Но в первые минуты мне порой хотелось перестать быть благородной дамой хоть на часок.

— Почему?

— Как же – почему? — изумилась родительница. — Я бы с таким удовольствием оттаскала вас обеих за уши. А вам, Шанни, непременно всыпала ремнем по тому месту, на котором вы сидите, как это делают в семьях простолюдинов. Вот как я злилась. Но, заметьте, ни разу не поддалась искушению. Даже когда вы залезли на дерево, чтобы кого-то там спасти, упали и едва не разбились…

Матушка тогда вспомнила пустячную историю, когда я полезла на дерево спасать кошку. Однако смогла забраться только на первую ветку, с которой сразу же и упала. Ее милость, как на грех, прогуливалась неподалеку и это недоразумение увидела. Мое единственное «ох» утонуло в сонме причитаний и восклицаний. Лакей отнес меня с великой бережностью в особняк, хотя я и сама смогла бы дойти.

После мне назвали докторов, был и магистр Элькос. Весь консилиум объявил, что жить я непременно буду, но успокоить родительницу удалось лишь отцу, когда, устав от ее мельтешений, барон Тенерис велел супруге выпить успокоительного снадобья, и она заснула. Тогда в доме наступил долгожданный покой и тишина, а я умчалась к новым приключениям. Что до кошки, то она спрыгнула с дерева и дала деру, когда меня еще даже не унесли в дом.

— Я только пару синяков себе поставила, — напомнила я с улыбкой.

— А если бы разбились?

— Я упала с высоты батюшкиного роста на мягкий газон…

— А если бы там был камень, и вы бы ударились головой?! — возмутилась матушка. — Молчите, несносное дитя! Я вновь испытала прежний испуг и опять хочу таскать вас за уши.

Обняв родительницу, я поцеловала ее в щеку, и вулкан так и не излился лавой. Покипел, попыхтел и вновь уснул. Вот уж и вправду у страха глаза велики. Ее милость всегда была эмоциональна, порой даже излишне, но всегда искренна в проявлении своих чувств. Мне, хвала Богам, этой черты не досталось. Я была более сдержанна, как батюшка. На свою родительницу я походила желанием действовать, резвостью, как справедливо отметил один из гвардейцев, а также беззаветной любовью и верностью дорогим и близким мне людям. Впрочем, и батюшку сложно было упрекнуть в отсутствии последних чувств. Просто он в их проявлении был спокойней, но об этом я уже сказала.

— Ваша светлость, — Тальма вернула меня к настоящему.

— Что? — спросила я и обнаружила, что карета остановилась. — Что случилось?

— Не знаю, госпожа, — ответила служанка. Она приоткрыла дверь и охнула. — Гвардейцы спешились… И ваш батюшка. Склонились. Никак государь…

— Кто?! —  приподнявшись с сиденья, потрясенно воскликнула я.

И дверца распахнулась, едва не утянув за собой мою камеристку. Тальму придержали снаружи, но лишь для того, чтобы убрать ее с дороги.

— Брысь, — донесся до меня хорошо знакомый голос.

— Ой, — только и ответила служанка.

Она поспешила покинуть карету, а затем внутрь заглянул сам государь Камерата и полюбопытствовал:

— Сбегаете, ваша светлость? — а после многозначительно добавил: — Спешу вас уведомить – не вышло. Попались, душа моя.

Что я пережила в эту минуту? Целую гамму чувств! От неожиданного волнения до желания придушить Его Величество. А еще разочарование, что не успела воплотить своих намерений. Даже ощутила злость на родительницу за ее бесконечные нотации, укравшие у нас немало времени, за которое мы могли бы затеряться на дорогах Тибада… Впрочем, за последнее мне стало стыдно… немного. Да и не затерялись бы мы. Слишком приметна герцогская карета и ее сопровождение. К тому же я не скрывала, какие города хочу посетить, так что Иву не составило бы труда отыскать меня.

— Однако выражение вашего лица слишком красноречиво, ваша светлость, чтобы его не понять, — отметил король.

Он подал мне руку, и я со вздохом вложила в его ладонь свою. Выбравшись из кареты, я присела перед государем в глубоком реверансе.

— Оставьте нас, — глядя на меня, приказал монарх.

Моя свита и его сопровождение отошли в сторону. Ив обнял меня одной рукой за талию, вторую упер в стенку экипажа и спросил:

— Чем я успел тебя расстроить? Помешал твоей поездке?

— Не хочу в Лакас, — ответила я. — Сейчас не хочу.

— А куда хочешь?

— Продолжить свою инспекцию, — честно ответила я. — А что хочешь ты?

— Видеть тебя, — сказал король. — Я безумно соскучился. И что же нам делать?

— Едем со мной, — предложила я. — Моя поездка продлится четыре дня, и если твои дела…

— Подождут, — легко отмахнулся государь. — Куда едем?

— В Ситте, — сказала я, ощутив невероятное облегчение. — Это первая остановка. Дальше проедемся по восточной границе Тибада и повернем назад. Нигде надолго задерживаться не станем…

— Меня всё устраивает, — прервал меня Ив. — Я всё еще хороший мальчик? Заслужил поцелуй?

— Имейте совесть, Ваше Величество, — возмутилась я. — С нами рядом мой отец.

— Твои школы вошли в перечень учебных заведений Камерата, — как бы между прочим произнес король.

Я округлила глаза, осознавая сказанное, а после, взвизгнув, кинулась монарху на шею. Да Боги с ней с новой взяткой! Главное, что теперь мои дети учатся в учреждениях, признанных официально. Уже никто не посмеет отмахнуться от них, если они появятся пороге Королевского университета, объявив об их сомнительных знаниях, полученных в школе взбалмошной особы. А еще я теперь могу требовать финансовой поддержки из денег, выделяемых государем на обучение камератцев. А еще могла побороться за обучение талантливых, но бедных детей в том же университете за счет королевской казны. Да и распространить учебники, написанные для моих школ и изменить сам подход к обучению, как юношей, так и девушек. Восхитительно! И я звонко поцеловала короля в щеку, краем сознания отметив, что все-таки не так уж и далеко ушла от матушки с ее эмоциональностью.

— Батюшка! — воскликнула я, вывернувшись из объятий рассмеявшегося монарха. — Наши школы признали!

— Чудесная новость, — улыбнулся барон Тенерис и, посмотрев мне за спину, склонил голову: — Государь, позволите ли благодарить вас за новое благодеяние, оказанное роду Доло?

— Пустое, ваша милость, — отмахнулся Ив. — Это заслуженная награда. Ваша светлость, — позвал король, — вернитесь в карету. Кажется, вам не терпелось продолжить путешествие. — А затем объявил своему сопровождению, состоявшему из гвардейцев: — Мы едем с герцогиней. Господа, возвращайтесь в седла. Тальма, пока поедешь на козлах.

И дышать сразу стало чуть тяжелей. Вроде бы и не остановил, позволил продолжить путь, но уже забрал правила в свои руки и начал распоряжаться. У меня даже на миг появилось детское желание сделать хоть что-то наперекор, но его я задавила, как неразумное. К тому же мы все-таки делали то, что хотела я, и это примирило с первым витком пут. Да и известия изрядно подсластили пилюлю, и портить себе настроение пустым спором вовсе не хотелось, как и ругаться с королем. Пока он был душкой. И я вернулась в карету, а вместе со мной туда сел и монарх.

— А теперь я могу тебя поцеловать? — спросил он с улыбкой, когда дверца закрылась, и карета снова тронулась. — Позволь напомнить тебе о моем примерном поведении. Мне кажется, я заслужил совсем маленький поцелуй.

— Такой ты уже получил, — пожала я плечами. — Маленький.