Сегодня Альфред дал новое задание. Обычно от командира – никакого чувства, никакой искренности. Но сегодня был воодушевлённый. Пили водку, и когда он поднимал рюмку, перед глотком кидал на меня хитрый взгляд. Явно знал что-то интересное, но говорить не спешил, тянул интригу. Раскололся, когда допивал бутылку. Я рюмочки три махнула, закусила варёной колбаской и успокоилась. А он, как обычно, пил до последней капли. Ненавижу его пьяным, потому что тогда хорошего секса не дождёшься. Но Альфред любит умничать: "я не пью, а снимаю стресс". Я его понимаю, у разведчиков тяжёлая работа. Мы – вечные канатоходцы, и неверное движение стоит ох как дорого. Но я женщина, а не только подчинённая. Словом, ничего не сказала, но было не очень приятно.

Приговорил Альфред бутылку, шумно вздохнул, смотрит мимо меня: "ты рассказывала, что познакомилась с русским. Странный мужичок". Рассказывала, было дело. Помню бар в подвале, где сквозь небрежную побелку проступали старинные кирпичи, битые и неровные, словно обглоданные. Пришла туда на концерт с моим Бейрисом, он и познакомил. А потом… Мммм! Пустой гардероб и тусклый полумрак, переходящий в бездонную темноту. Мы с Бейрисом, как обычно, всё сделали быстро. И это был пьянящий азарт: заниматься любовью, когда совсем рядом, в пяти шагах, ходят гости и гремит музыка. Я согнулась и держалась за вешалку, а она скрипела и дрожала, как корабельная мачта во время бури. Берис был моим капитаном! Космос и преступление, дух авантюры и детский страх, что тебя обнаружат. Мало кто в жизни испытал этот кайф. Будет потом что вспомнить!

Не люблю, когда Альфред спрашивает про Бейриса. Однажды спросил прямо: "Бейрис твой любовник?". Конечно нет! Сказала, что он хороший друг и бывший коллега. И не соврала: Бейрис не любовник, он моя любовь. С Альфредом тоже любовь, но не такая. Наверное, более сильная, потому что самая тайная. Альфред, я чувствую, кое-что понимает, потому и про Бейриса всегда говорит с лёгким пренебрежением. Благо, Бейрис про Альфреда вообще не знает.

В тот вечер русский орал под гитару хулиганские песни: дёргал за струны, как будто дрался. Глаза горели, а тело было изогнуто, как перед прыжком. Да и внешность у него что надо: высокий, лысый, с европейской бородкой. Думаю, он очень суровый и консервативный. И не просто смотрит, а будто наблюдает изнутри. Интересно, у него волосатая грудь? Попросила, чтобы Бейрис меня представил. Оказалось, это его новый друг, Саша. Из России в нашу Латгинию приехал недавно. При встрече с Альфредом рассказала про русского, ведь я ему рассказываю про всех. Про всех, кроме Бейриса.

Допил Альфред бутылку и говорит, мол, выяснилось, что русский снимает квартиру у военного, завел дружбу ещё с двумя бывшими офицерами, включая Бейриса. Ходит на военные парады и праздники, недавно мелькал в офицерском собрании. "Русский работает журналистом, а по профессии то ли музыкант, то ли кинооператор, – объясняет шеф, моргая красными глазами. – Ты, Миляна, много знаешь музыкантов-кинооператоров? Он человек непонятной профессии". Вообще-то я Дарьяна, но рядом с командиром – Миляна. Да и он не Альфред, но его настоящего имени я не знаю.

Шеф рассказывает что русский всё обставил складно: вроде бы случайно квартиру у военного снял, и с офицерами случайно познакомился. Но если внимательно глянуть, то работает грамотно: нашёл подходы, придумал мотивы для знакомства, втёрся в доверие. "Думаю, у него профессиональная подготовка", – задумчиво говорит Альфред. Я слушаю и пиджак ему отряхиваю, чтобы жена мои волосы не нашла. А он в смартфоне показал мне "Фэйсбук" русского, зовут его Александр Петров. "Он постоянно в "Фэйсбуке" пишет, каждый день", – продолжает шеф. Спрашиваю, дескать, против Латгинии пишет? Командир говорит, что русский пишет за Латгинию, но уж слишком гладко и красиво. Раньше у нас не бывал, родственников тут нет, но вдруг полюбил нашу страну необъяснимой любовью. "Типичный приём, имитация убеждений для вхождения в доверие".

Люблю умные слова. Меня учили многому, но больше жизненному: сблизиться, соблазнить, вызвать ревность или гордость. Любой мужчина прост, как спичечный коробок. Огонь – великая тайна, загадочная стихия, а на деле – чиркнул спичкой и никаких секретов. Банальность за 5 центов в любом ларьке. Но когда говорит Альфред, приземлённая и скучная жизнь вдруг становится интересней. Большие люди поняли то, чего ты не знаешь, и придумали умные слова для всего, что тебе неясно. Я с Альфредом не только ради любви и зарплаты. С ним я становлюсь умнее.

Хотя и зарплату поднять не мешало бы. Альфред любит рассуждать, что мы работаем не за деньги, а ради Латгинии. Но неужели интересы Латгинии стоят так дёшево? Двести евро за одного мужчину – смешные деньги. Да, я пришла сюда не по своей воле, хотя, быть может, кто-то это решает за нас. Да, была страшная история, когда жизнь поломалась напополам и я погибала, а он протянул руку и спас. Но сегодня я лучшая. Важный государственный человек. Блестящий профессионал. И всегда – беззаветный патриот. Разве нельзя меня уважить и немного поощрить? Мне ведь надо и сыну помочь, и себе накопить на старость.

Взять москвича, который годик назад заказал в моём салоне кольцо, аж за 10 тысяч евро. Альфред тогда просил узнать, есть ли у него планы в Латгинии. Пофлиртовать и добиться, чтобы мужик пригласил на свидание – не проблема. Но потом в ресторане слушать его рассказы – вот была мука. Все эти понты, швыряние деньгами, растопыривание пальцев: "мой отец делал операцию продюсеру Кобзона"..... Уверена: никакой отец ничего не делал. Но когда человек – ноль, то чешет о знакомствах со знаменитостями. Терпеть не могу таких.

А парфюм? У него был не парфюм, а смесь уксуса и дешевого мыла. Я даже не хотела ехать с ним в гостиницу. Работа работой, но когда мужчина галантен, когда в нём есть человек, лечь с ним даже приятно. Ты стараешься для Латгинии, но в этом и доля обычного удовольствия, а потом приходят неплохие воспоминания. Но нет ничего противнее, чем ложиться с пьяным потным быдлом, считающим себя вершиной мира. За такую работу надо платить больше.

– Он на гитарке бренчит? – продолжает Альфред о моём новом знакомом, Саше. – Будет у нас "Гитаров"?

– Псеводним не очень.

– Какие ещё инструменты бывают? Пианино… "Пианинов" тоже не звучит.

– Труба, – говорю.

– "Трубачёв"… По-моему, неплохо. Этот русский будет у нас Трубачёв.

Тип и вправду подозрительный, и дело не только в знакомствах с военными. "Трубачёв" тут всего 2 года, а уже говорит по-латгински. "Это невозможно, язык очень сложный, тебе любой педагог скажет", – объясняет Альфред. Он думает, что Сашу могли натаскать в России: готовили для внедрения. "Начинай работу, а когда что-то нароешь, сделаем рапорт".

Время поджимает, конец дня. Альфреду пора к жене, а мне к мужу. Задание-то у меня обычное: подружить и поспать. Но подступиться к объекту – каждый раз проблема. Но я в восторге от того, как ловко Альфред всегда придумывает. Раз этот Саша кинооператор, шеф сказал так: телефон Саши взять у Бейриса, позвонить и предложить снять рекламу для моего салона. А дальше – проверка по накатанной. Я же ведьма, у меня особый дар. Когда муж завел молодую любовницу, то обнаружила сразу. Ненавижу предателей.