Света вполуха слушала разговоры мужчин и, сняв варежки, сжимала в руках комочек снега. Потом, дождавшись, когда он подтает, добавляла еще и еще, пока не набрался небольшой шар. Затем еще два. Она составила их один на другой рядом с деревом и выложила на миниатюрном белом личике черными мелкими веточками ротик, нос и глаза.

– Как думаешь, кукленок, – на ухо Свете пробасил Гаранин, когда она отошла в сторону и, словно скульптор, залюбовалась своей работой. – Как думаешь, – повторил он, прижимаясь к ней сзади, – баба тоже человек?

Строптивая лялька вывернулась из его объятий и бросила свирепый взгляд.

– Конечно! – фыркнула она, отталкивая его. – Женоненавистник!

– Тогда я отправлю в передачу «Очевидное-невероятное» письмо, что неподалеку от Курыгино обитает снежный человек, – заржал Гаранин.

Света, поняв, что ее разыграли, звонко расхохоталась. Ее смех, такой заразительный и чарующий, передался детям и Любе, а затем и Пашке.

– Хорошая женщина, – отсмеявшись, признал тот. – Я тебя заклинаю, Сеня, не упусти ее.

Гаранин из упрямства сморщил нос и, стукнув друга по плечу, бросил небрежно:

– Я тебе, Павлентий, не долбаный лебедь-однолюб.

Он собрался добавить еще пару гадких эпитетов про женский пол и тяжкую мужскую долю, когда, повернувшись вполоборота, заметил, что, воспользовавшись неразберихой, Олеська сама залезла в санки и пытается столкнуть их с горы. Она, усевшись на самый край, упрямо перебирала тоненькими ножками, обутыми в розовые сапоги. Но тщетно!

Девочке пришлось бы просидеть на горе еще долго, но в этот момент от поляны, где поселилась снежная баба, рванул Витька, а за ним Данька. И добежав одновременно до края горки, резко толкнули вниз массивную крашеную спинку. Тяжелые деревянные сани с железными полозьями, разгоняясь, заскользили вниз, напугав Олеську. Она закричала от страха, повернулась, ища помощи у взрослых, одновременно пытаясь тормозить ногами. Гаранин, увидев, как Света стремительно бросилась догонять злосчастные санки, рванул следом, надеясь лишь в самом конце горки поймать и санки, и Олеську. Он прекрасно понимал, что ничего страшного произойти просто не может. Сани заедут в сугроб, и, вероятно, сама Олеська окажется по горло в снегу. Подумаешь!

Но девчонка почему-то продолжала голосить и тормозить ногами. Испугалась высокой горки? Гаранин понятия не имел, что на нее нашло. А раздумывать было некогда. Сани на бугорке вильнули в сторону и, перевернувшись, боком заехали в снежную стену наста.

«Ну и хорошо», – про себя хмыкнул Арсений, втайне радуясь, что не придется бежать до конца горки. Он замешкался на половине пути, раздумывая, повернуть обратно или все-таки помочь Свете вытащить Олеську из сугроба, когда услышал плач, неутешный и надрывный.

«Наверное, нога под полозья попала, – испугался Гаранин, проклиная в душе дурацкую затею с санками. – И что теперь делать? Куда бежать с перебитой ногой? В Зарецк мчаться?»

Он даже рассердился на свою неуемную подругу, пригласившую Олеську на горку.

– Вечно все не слава богу», – пробормотал он себе под нос, вспоминая, как Марина постоянно попадала в какие-то нелепые ситуации. А подбежав и склонившись над девочкой рядом со Светой, увидел покореженный полозьями сапог.

– Что с ногой? – рявкнул испугавшись.

– Цела. Крови нет, – пробормотала Света, доставая из испорченной обувки Олеськину ступню и деловито ее ощупывая.

– Где болит, малыш? – попыталась отвлечь Олеську от плача.

– Нигд-е-е, – затянула та. – Сапожки жалко! Меня теперь Сеня поругает! Это его сапоги-и-и!

– Ты теперь в розовом фигуряешь? – хмыкнул сзади подошедший Павка и расхохотался.

– Не стану я тебя ругать, – пробормотал Гаранин. – Вот только новые купить не получится. В Крушинино забрали последнюю пару.

Девочка всхлипнула горько. Арсений, потянув ее за руку, одним движением закинул Олеську себе на спину.

– Держись, – приказал он. – Погуляли и хватит. Теперь придется тебе в ободранных сапогах ходить. Ну хоть одна радость, испорченную обувку Надька не пропьет.

Олеся горестно вздохнула, словно всем печальным видом говоря: «Плавали, знаем!», а потом завоображала, оказавшись за спиной Гаранина, и показала мальчишкам язык.

Уже попивая чай у Надежды и слушая ее причитания по поводу сапог, Арсению вдруг пришло в голову, что, если бы не лялька, фиг бы он отправился кататься на волокуше, да еще и с Олеськой. И про сапоги даже поинтересоваться не додумался бы, справедливо полагая, что прошлой осенью купил новые. Гаранин перевел взгляд на Свету, рассматривающую испорченную обувку вместе с Олеськой. Он уже собрался осведомиться, что они затевают, когда в избу ввалились жившие по соседству Генка с Петькой и потребовали налить по чарочке. За компанию пригубил и сам Гаранин. Надежда предложила Свете, показывая на бутылку:

– Будешь?

– Нет, – отмахнулась та.

– Значит, повезешь нас домой, – принял решение Гаранин.

– Тут нет ГАИ, милый, – деланно улыбнулась она.

– Зато у тебя есть инстинкт самосохранения, – хмыкнул Арсений и добавил едко: – Ты ж вроде долго со стритрейсером жила. Неужели нет желания погонять?

Света почувствовала, что еще минута – и она его ударит. Но пришлось сдержаться. Из-за заплаканной Олеськи и трех пар сальных глаз, наблюдающих за ней с любопытством.

– У меня-то он есть, – процедила Светлана, – а у тебя, похоже, совсем отсутствует!

Гаранин подскочил к ней и при всех впился в губы поцелуем, а потом, усевшись на деревянную лавку около стола, принялся обсуждать с мужиками, как правильно строить ледовые ловушки для рыбы. Света немного поиграла с Олеськой в куклы, а потом задремала, сомлев от выпитого чая с травами и жарко натопленной печи.

Она проснулась от хриплого шепота Гаранина, водившего по ее лицу кончиком ее собственной косы.

– Просыпайся, маленькая. Домой пора.

– Вон как его проняло, – хмыкнул Генка, кивая лысой башкой на входную дверь, за которой только что скрылись Гаранин и Света.

– Ну говорят же, что жена, – кивнул Петька и потер заросшую щеку. – Он даже когда с Маринкой гулеванил, таким веселым не был.

– И в церквушке не целовался, – скривился Генка. – Вот тут его слабое место. Баба эта!

– Ну и что? – отмахнулся Петька. – Может, добрее станет, а?

– Сомневаюсь, – пробурчал Генка и покосился на окно, из которого прекрасно просматривался двор, Надежда в накинутом на плечи тулупчике и Олеська, прыгающая вокруг Светланы, в старых латаных валенках.

– Украсть ее надо, – яростно прошептал Генка, махнув рукой в сторону окна. – И потребовать выкуп.

– Кого украсть? – пьяненько изумился Петька и на всякий случай уточнил: – Олеську?

– Околеську, твою мать, – ругнулся Генка в нетерпении. – Светлану эту. Арсений тогда точно шелковым станет.

– А сапоги Олеськины зачем прихватила? – удивился Гаранин, показывая на кулек с детской обувкой. – Они теперь никуда не денутся. Драные Надька точно не пропьет.

– Даже и не подумала об этом, – отрезала Света, разуваясь, и сразу прошла на кухню, а оттуда в зал. Гаранин, как привязанный, поплелся следом. Помог снять комбинезон, заодно и облапив его обладательницу.

– Пойдем спать, маленькая, – прохрипел над ухом. – Я тебя согрею.

– Мне не холодно, – пробормотала Света, отодвигаясь. – Другую приблуду найди и грей. А я завтра уеду. Надоело!

– И как же ты до Крушинина доберешься? – осклабился он. – Я уже про Зарецк молчу.

– Пешком, а там на автобусе до Зарецка, – отмахнулась она. – Подумаешь!

– Ты и дорогу-то не знаешь, – попытался вразумить ее Арсений. – В лесу заблудишься.

– А я по прямой через озеро, – деланно улыбнулась Света. – И в лесу тропинку найду. Мне Лена с Вадимом кроку нарисовали.

– Кроку! – важно протянул Гаранин. – Даже не думал, что ты такие слова знаешь…

– Ты вообще много чего не знаешь, – мотнула головой она.

– Расскажи, – миролюбиво предложил Арсений и полез целоваться. Но тут же напоролся на острый локоток, выставленный вперед.