– Нам бы молочка и сметаны, – смущенно кашлянув, попросил Гаранин. – И для Олеськи налей отдельно. Такая бледная что-то!

– Вот женился бы на Марине… – начала старуха и осеклась на полуслове. Видимо, Арсений Юрьевич одарил бабку добрым взглядом. Он еще помялся у калитки, а потом закричал что есть мочи выглянувшему со двора соседу:

– Павка, мы едем с горы кататься! Бери детей! Поехали с нами!

Лошадь, стоявшая рядом со Светой, занервничала. Пришлось одной рукой провести по белой звезде на лбу, а другой ухватить за упряжь.

– Тихо, тихо, моя хорошая, – прошептала Света, водя ладонью по коричневой морде.

– А она мне нравится, – вынесла вердикт старуха и скрылась в доме. Гаранин в недоумении уставился ей вслед.

– Тебя забыли спросить, – огрызнулся он.

– Да она имела в виду лошадь, – хмыкнула Света и добавила тихонько – Представляю, скольких баб ты сюда за молочком приводил.

– Никого я не приводил, – рассердился Гаранин. – Это Олеськина прабабка. – И словно желая одержать над Светой реванш, бросил раздраженно: – А я смотрю, ты и коня на скаку, и в горящую избу…

– Пою, вышиваю и вкусно готовлю, – продолжила она список, нимало не смутившись.

– Про последнее мне ничего не известно, – хохотнул Арсений. – Но ловлю на слове!

– Обойдешься, – мотнула головой Света. – У нас другой уговор.

– Если б я знал, – искренне пожалел он. – Может, уступишь, а?

– Тут нет таких продуктов, – пробурчала она, с трудом отходя от Звезды.

– А чем продукты в Кемерово отличаются от здешних? – искренне изумился Гаранин.

Свете очень хотелось разузнать у этого странного человека, каким боком в разговор вклинилось Кемерово, но тут на крыльцо вышла баба Клава с двумя невысокими бидончиками молока. И разговор перескочил на сметану, которой мало, и творог, сделанный только для Олеськи. Арсений аккуратно поставил продукты в багажник и протянул бабке пятьсот рублей.

– За все сразу и сдачи не надо, – предупредил он, а старуха хмыкнула только: «Нашелся богатей!», но лишнее не вернула, торопливо засовывая пятихатку в карман жилетки.

В этот момент из соседних ворот показалась точная копия Звезды, запряженная в сани.

– Луна, – весело позвал Гаранин и помахал детям и женщине, укрывшимся овчинным пологом. А затем крикнул мужчине, сидевшему на облучке:

– По насту не езжай, Павка, лошадь провалится!

– Учи ученого! – хохотнул тот в ответ.

Света завороженно наблюдала, как по высокому рыхлому снегу бежит гнедая красавица.

– Вот он, настоящий вездеход! – с гордостью заметил Арсений. – Везде пройдет! До чего же животное выносливое и умное.

– Благородное, – согласилась Света, с болью в сердце вспомнив конюшни Люсьена. Кто сейчас заботится о лошадях? Не разбежались ли работники?

«Нужно узнать у матери», – самой себе дала она поручение. И тут же, положив руку на грудь Гаранина, остановила его:

– Подожди, пусть Луна вперед убежит, а то двигателя испугается.

– Павка другой дорогой поедет, – хмыкнул Арсений, подмигивая, а про себя отметил, что девчонка явно не дура. Ласковая и нежная, но не бестолковая. Да и бабе Клаве понравилась. И всю дорогу размышлял, почему Света так легко прыгнула в его постель, стоило только поманить.

В южном городе с утра срывался снежок, то и дело переходя в дождь.

Иван Григорьевич Бессараб поморщился, понимая, что к вечеру обледенеют дороги и до дома придется ползти со скоростью черепахи.

Он раздраженно перевел взгляд на сидевшую напротив родственницу и по совместительству финансового директора, будто дождь со снегом шел по ее вине. Ангелина Михайловна Лурдина рассеянно читала учредительные документы компании.

«Что она там хочет узнать нового?» – внутренне скривился Бессараб и кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Лина, – резко процедил он. – Протокол собрания учредителей до сих пор не оформлен. И без Светкиной подписи недействителен. А теперь эта красавица оказалась на краю Земли и просит прислать туда пельменей, Митька-Азимут в реанимации, а мы с тобой в тупике.

– Да уж, – крякнула Лина, рассматривая сначала собственные идеальные ногти, а затем часы на стене. – Еще месяц – и никто из нас не сможет подписать отчетность или финансовые документы! Давай отправим к Свете бумаги вместе с пельменями. Она распишется и почтой пришлет обратно. Время еще есть!

– Ты думаешь, она вернется? – не сдержался Бессараб. – Я не уверен. Во всем, что касается твоей сестры и нашей с ней дочери! Вечно какие-то причуды! Вот что ей понадобилось в Зарецке? Что?!

– Не ори, – устало отмахнулась Лина и добавила веско – Отправь к ней курьера! За неделю обернется.

Иван Бессараб воззрился на нее невидящим взглядом.

– Возможно, ты и права, Ангелина, – пробормотал он. – И другого пути у нас просто нет.

– Можно еще расписаться за нее, – отмахнулась Лина.

– Это подлог, и мы договорились этот вариант не рассматривать, – рыкнул Бессараб. – Еще раз предложишь, вылетишь с работы.

– Ага, – хмыкнула Ангелина. – Напугал, сил нет! На следующем собрании учредителей подговорю Светку и переизберем тебя, Иван Григорьевич! Наши семьдесят процентов против твоих тридцати.

– Я у нее долю выкуплю и наконец уволю тебя, – рассмеялся Бессараб.

– Ты же тогда от скуки помрешь, – заявила Ангелина и гордо покинула кабинет. Иван долго пялился на закрытую дверь, раздумывая и гадая, в какую беду попала Света. Когда сегодня утром по дороге на работу позвонил Михеич и принялся буровить какую-то ерунду про пельмени, то Бессараб не сразу понял, о чем речь. А когда дошло, то, резко перебив бывшего взводного, рявкнул:

– Девушку как зовут? Как выглядит?

Михеич что-то уточнял у жены. А потом, когда все сошлось до малейших подробностей, Бессараб, не сдержавшись, выругался. Грязно и витиевато.

– Твоя знакомая, что ли? – обиженно протянул Михеич, не понявший, каким образом угодил под раздачу.

– Это моя дочь, – рыкнул Иван.

– Дочь? – удивился Михеич. – Так она у тебя только школу заканчивает…

– Та приемная, – уточнил Бессараб. – А эта – родная.

– Так… – попробовал встрять Михеич.

– Головой отвечаешь, Молот – пробурчал Иван, тяжело вздохнув.

Михеич, которого почти тридцать лет никто не называл боевым позывным, внезапно приосанился и тихо пробормотал:

– Понял, Бес. Не боись. Присмотрю.

Олеська без умолку болтала, прижимаясь ручонками к широким бокам Гаранина. А он под смех и визг пассажирок закладывал на узкой дороге крутые виражи, поднимая вверх белые пушистые волны снега. А когда добрались до горки, выяснилось, что Павка с Любой прихватили настоящие санки: тяжелые, с деревянной резной спинкой и толстыми полозьями. В них уже усаживалась вместе с детьми Люба, дородная глазастая женщина в платке и потертой дубленке, когда, спрыгнув с вездехода, к санкам подбежала Олеся.

– А ты в другой раз, – скомандовала Люба. – Все не поместимся!

Света почувствовала обиду за девочку и, наклонившись к Олеське, объяснила:

– Мы сейчас на волокуше поедем. Она легкая и быстрая!

– Эти санки мой дедушка делал, – печально вздохнула малышка. – Витька с Данькой катаются, а мне почему нельзя?

– Кто сказал, что нельзя? – удивился Гаранин, когда тяжелые сани двинулись вниз по накатанной поверхности. – Не вздумай реветь, иначе сейчас домой отвезу, – пригрозил он и, присев на корточки, слегка ущипнул девочку за нос и тихонько добавил: – Мы пока на волокуше, а потом поменяемся. И ты съедешь на санках с горки. Идет?

Олеська радостно кивнула и бросилась к пластмассовому «тазу».

– Подожди, – упредил ее Арсений. – Сначала я, затем Света и ты.

Они уселись друг за дружкой и покатились вниз под крики и вопли поднимавшихся на гору Любы и детей.

– Мама, мама, мы тоже так хотим! А санки тяжелые!

– Дайте и нам прокатиться!

Гаранин в ответ заорал «Йо-хо-хо!» и пронесся мимо, а Олеська пробормотала тихонечко: «Ничего мы вам не дадим!». Волокуша проехала по накатанному снегу, а потом, словно получив ускорение на трамплине, резво плюхнулась в рыхлый снег, погружая своих пассажиров с головой в сугроб. Света одним движением выдернула из белого плена Олеську и сразу поставила на ноги. А потом забултыхалась сама, будто что-то мешало встать на ноги. Она почувствовала, как неведомая сила потянула вниз, в самую снежную гущу, попыталась вырваться, но крепкие руки не отпускали и увлекали дальше в сугроб.