‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Затем их отвели в класс, продиктовали расписание занятий на неделю и номера кабинетов и залов, где они должны были заниматься. Учебный день в академии длился с девяти утра до шести вечера — конечно, это было непривычно, а для некоторых детей и вовсе стало шоком.

Познакомили их и с правилами поведения в академии. К примеру, был введён строжайший запрет на разгуливание по коридорам в балетной обуви — пуанты и балетки нужно было носить исключительно в танцклассах во время практических занятий.

Пашка был уверен, что Мила уже ушла. Ну в самом деле, глупо дожидаться его снаружи целый час, а то и дольше… Однако, выскочив из учебного корпуса, он тут же увидел свою подругу: она стояла в нескольких метрах от крыльца и мирно беседовала с Шейлом.

Увидев его, канадец искренне просиял:

— Пащка, привьет! Как дела? Как здоровье?

За те пару недель, что они не общались, его русский стал значительно увереннее и бодрее.

Пашка смутился. Не хотелось строить морду кирпичом, в конце концов, Шейл не сделал ему ничего плохого — похоже, он действительно рад был встрече… И всё-таки он не удержался, покосился на Милку, которая стояла рядом с Шейлом — слишком близко, практически плечом к плечу, и мило ему улыбалась.

— Привет, — пробормотал он в замешательстве. — Спасибо, всё хорошо.

— Шейл!!! — раздался вопль Артёма с крыльца, и в пару скачков он оказался рядом. — Куда ты пропал, блин?! — вопрошал он, приветственно тряся руку приятеля. — Мы тебя обыскались! Чего линейку пропустил?

— Мама Шейла вместе с твоей мамой, Тём, ходили к коменданту, — важно объяснила Милка, которая, как выяснилось, уже была в курсе всего, что тут происходит. — Договаривались о том, чтобы вы жили все вместе в комнате. Втроём.

— Втроём? То есть Пашка, я и Шейл? — Нежданов аж подпрыгнул на месте от восторга. — Ну крутяк вообще! Как раз так, как мы и хотели!

Вообще-то изначально они планировали жить вдвоём: Пашка и Тёма, о Шейле речи тогда даже не шло… Но не станешь же спорить и протестовать.

— Мои соседи были не очень friendly, — немного смущённо пояснил Шейл. — Смеялись на мой русский и мой… what`s the word? Braces!* Я сказал, хочу Пащка и Тьома, мы друзья, правильно?

— Конечно, друзья! — горячо подтвердил Артём, его воодушевление буквально зашкаливало. — Это очень клёво, что мы будем все вместе. Как три мушкетёра!

Первый учебный день официально завершился. Точнее, учёбы как таковой и не было, было лишь краткое введение в курс дела. Сейчас, стоя во дворе академии в компании друзей, Пашка наблюдал, как дети прощаются с родителями. Кому-то повезло с рождения жить в Москве: после занятий их ждал привычный знакомый быт уютной квартиры и неизменная забота родных и близких. Другим же предстояло остаться в интернате и постигать все прелести самостоятельной жизни.

Некоторые из девочек плакали, обнимая мам. Пустила слезу даже Любка Вишнякова, расставаясь со своей противной мамашей. Впрочем, это Пашке она казалась противной, а для Любки, само собой, была самым родным и любимым на свете человеком…

— Ладно, Любаша, мне пора ехать в аэропорт, — смаргивая слёзы, произнесла толстуха. — Я позвоню тебе сегодня вечером, когда буду дома.

— Папе и бабушке привет, — всхлипнула напоследок Любка. — И Тишку в нос поцелуй…

— Не забывай гладить одежду каждый день, — наставительно произнесла Вишнякова. — И кровать заправляй хорошенько. Вообще… следи за собой, будь аккуратной и учись хорошо. Чтобы мне не пришлось за тебя краснеть.

Наконец ушла и она. Любка продолжала заливаться слезами, и Тонечка, обняв её за плечи, зашептала на ушко что-то утешительное.

— Ну, сырость развели… — Милка сморщила хорошенький носик. — Чего кислые такие? Давайте отпразднуем, что ли?! Всё-таки первый день учёбы, чтоб она провалилась…

— Отпразднуем? — переспросил Артём. — А где? За территорию академии нам без сопровождения взрослых нельзя, а в интернат тебя не пустят…

— Подумаешь, — Милка беззаботно фыркнула. — Как будто внутрь можно попасть только через дверь…

— Что ты задумала? — Пашка насторожился.

— На каком этаже ваша комната? — спросила она вместо ответа.

— На втором.

— Ну и прекрасно. В детдоме для нас это вообще не было проблемой, помнишь? — улыбнулась она. — Там деревья кругом, я специально посмотрела. Ветки толстые и удобные. Подашь мне руку — и я спокойно влезу к вам через окно!

— С ума сошла? — рассердился Пашка. — Это опасно! Ноги себе переломаешь, это в лучшем случае.

— Можно и не по деревьям, — легко согласилась она. — Скинете мне верёвку из окна, я поднимусь наверх.

— Oh my God, you`re really crazy!** — протянул Шейл, глядя на неё с неприкрытым восхищением. Это разозлило Пашку ещё больше, но тут Милу поддержали и Артём, и Тоня с Любкой.

— А что, это было бы супер! — кивнула Городецкая и с уважением покосилась на девчонку. — Не знала, Мил, что ты такая… отчаянная.

— Ещё в магазин надо сбегать! — вспомнила Мила. — Купить всяких вкусняшек. Ну, там… чипсы, шоколад, печенье… кто что любит? Заказывайте, я принесу.

— Нам же нельзя, — нерешительно произнесла Любка, таращась на Милу во все глаза со смешанным выражением ужаса и восторга на лице. — У нас диета.

— Фигня! Один раз можно, тем более сегодня! — убеждённо отозвалась Милка, пренебрежительно махнув рукой. — Эх, что бы вы без меня делали, а? Загнулись бы с тоски…

___________________________

* Friendly — дружелюбный; “What`s the word? Braces!” — “Как это называется? Брекеты!” (англ.)

‌‌‍** “Oh my God, you`re really crazy!” — “Боже мой, ты реально чокнутая!” (англ.)

Москва, 2017 год

Конец года выдался напряжённым, под завязку набитым репетициями, спектаклями и сольными выступлениями.

Несмотря на то, что артисты балета не были столь популярны среди массовой аудитории, как, к примеру, звёзды кино или эстрады, а всё же самых ярких и знаменитых из них нередко приглашали во всевозможные телевизионные шоу и сборные концерты. Обычно в преддверии новогодних праздников ажиотаж только усиливался, танцовщики были буквально нарасхват: выступления в Государственном Кремлёвском Дворце, съёмки в условных голубых огоньках самого разного калибра — от “Первого канала” до “Культуры”, интервью для радио и телевидения…

Город украсился к празднику и напоминал гигантскую новогоднюю ёлку. Многочисленные ярмарки манили ледяными горками, катками и каруселями, завлекали ёлочными игрушками и сувенирами ручной работы, притягивали умопомрачительным ароматом сочных жареных колбасок, сдобным духом пирогов, калачей и пончиков с варёной сгущёнкой, приглашали отведать румяных блинов с икрой или оценить на вкус медовый сбитень.

По таким ярмаркам лучше всего бродить вдвоём, взявшись за руки — дурачиться, примеряя пушистые варежки, шапки-ушанки и декорированные валенки, давать друг другу лизнуть петушок на палочке, чтобы сравнить, чей вкуснее, торговаться с продавцами матрёшек и расписных шкатулочек, осторожно отхлёбывать глинтвейн и затем целоваться прямо на морозе, ощущая вкус пряностей и красного вина на чужих податливых губах…

Павлу не с кем было проделывать все эти вещи, поэтому он никуда не ходил. Впрочем, на него навалилось так много работы, что сил едва-едва хватало на то, чтобы вечером доползти до дома, рухнуть в постель и заснуть без сновидений.

В декабре вывесили список с распределением ролей в балете “Спартак”. Театр преподнёс Павлу новогодний подарочек — в спектакле ему досталась заглавная партия, а Марсель Таиров получил роль Красса. Несмотря на то, что Красса в своё время танцевал сам легендарный Марис Лиепа (эту роль балетмейстер Григорович разрабатывал специально для него, и в итоге она стала визитной карточкой Лиепы, вершиной его танцевально-артистических достижений и большой творческой победой), все поняли новую, но чёткую расстановку сил: Калинин — первый, Таиров — второй. Марсель смотрел волком, но ничего не говорил, предпочитая держать эмоции при себе.