— Ага, — кивнул тот, сияя. — Представляешь, позвонили позавчера и говорят: так и так, освободилось место, можно приезжать… Отец даже порадоваться толком не успел, что я не поступил — такой ему облом!

— А почему я тебя в интернате не видел?

— Я туда ещё не заселялся, мы с мамой только пару часов назад приехали. Вот после линейки сразу пойдём с направлением к коменданту.

— Слушай… я в комнате пока один, соседей своих ещё не видел… Как ты думаешь, можно попросить, чтобы мы вместе жили?

— Не знаю… но клёво было бы! — глаза Артёма вспыхнули. — Да наверное можно! Им-то какая разница?! На крайняк, поменяемся с кем-нибудь… думаю, это не проблема! Как там в целом, жить можно?

— Да вообще ништяк! — Пашка показал большой палец.

— Мальчики, привет! — перед ними возникло миленькое зубасто-ушастое личико Тони Городецкой. Девчонка улыбалась до самых ушей и подпрыгивала на месте, переполненная эмоциями, отчего громадный бант на её макушке колыхался, словно медуза в море. Нежданов тут же побагровел как спелый томат, а Пашка просто очень обрадовался:

— Тонька, приветище! Тебя тоже взяли?!

Оказалось, что та девочка, на место которой пригласили в конце концов Городецкую, не смогла вынести разлуку с мамой и самостоятельную жизнь в интернате. Мать планировала оставить её в Москве и уехать к себе в Тольятти, но дочка вцепилась в неё мёртвой хваткой и устроила натуральную истерику, категорически отказываясь отпускать родительницу и оставаться одной. С блеском поступив в академию, она собственными руками отдала свой шанс другой… Глупо и нелепо. Впрочем, благодаря этой самой глупости и нелепости Тонечка сейчас лучилась счастьем, а уж радость Артёма от её появления и вовсе невозможно было описать словами.

— Кого-то из наших ещё видела? — обратился он к ней с нарочитой небрежностью, с удовольствием выделив при этом интонацией слово “наших”.

— Ага, — Тоня кивнула. — Любу Вишнякову, Катю Стрельцову, Лену Бедненко… Из пацанов вот Шейл где-то тут мелькал вместе с мамой.

При упоминании имени Шейла Пашка заметно напрягся. Даже Любка так не беспокоила его, как этот пронырливый канадец. Он ещё не забыл трогательной прогулки Шейла и Милы — и это как раз в то время, когда сам он лежал с температурой! Конечно, Мила всё равно ничем не могла помочь Пашке во время его болезни, но сам факт, что она веселилась и развлекалась, пока он страдал, был ужасно неприятен и обиден. Впрочем, ей он в этом из гордости так и не признался. Они потом созванивались с Милой и болтали как ни в чём не бывало, Пашка даже не стал выпытывать подробности — ну, погуляли и погуляли… и забыли об этом. Во всяком случае, он надеялся, что забыли.

Так получилось, что с Милой после выздоровления Пашка ещё не виделся. Все эти финальные хлопоты с оформлением, заселением, прощанием с Хрусталёвой отнимали практически всё его время. В интернат не разрешалось приводить гостей, только родственников, так что Пашка даже не мог пригласить подругу в гости. Запрещалось также самостоятельно покидать территорию академии — поэтому поехать к Милке он тоже не мог. Да и сама она была занята подготовкой к учебному году — ей впервые предстояло пойти в школу на новом месте, не в детдоме, так что забот хватало и у Милы. Хорошо хоть, можно было звонить друг другу — у Пашки наконец-то появился собственный мобильный телефон, подарок Ксении Андреевны на поступление, вещь совершенно необходимая.

— Давайте пойдём к остальным, — предложил Нежданов. — Линейка сейчас начнётся.

— Ой, смотрите! — взвизгнула вдруг Тоня. — Кто это там? Это ведь Марина Коробицына?!

Всемирно известная балерина, бывшая студентка хореографической академии, стояла сейчас в окружении преподавательского состава на украшенном крыльце учебного корпуса и, кажется, планировала произнести напутственную речь.

— Блин, какая же она классная-а-а… — с благоговением застонала Городецкая. — Такая красивая! Мальчики, как вы думаете, а если я ей свой букет подарю, когда она закончит, будет нормально?

— А почему нет? Дари, — с показной снисходительностью отозвался Тёма. — Можешь и автограф попросить. Если хочешь, я вас с ней даже сфоткать могу!

— Ой, правда? Спасибо!!! — Тоня снова заскакала на месте как мячик, и Пашка готов был поклясться, что Нежданов, хоть и строит из себя сейчас сурового и чёткого пацана, в глубине души млеет от этой милой непосредственности.

— Ну пойдёмте же, пойдёмте к своим! — поторопил Артём. И в этот самый момент они все услышали:

— Пашка!..

Он не поверил своим ушам. Ни на секунду не поверил!

Её не должно быть здесь, она сейчас у себя в школе, на собственной линейке… да не может такого быть, просто не может!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И всё-таки он молниеносно обернулся, тут же уперевшись взглядом в Милу.

Москва, 2017 год

— Обычно, — осторожно сказала Даша, — когда боишься кого-то потерять, стараешься быть к нему внимательнее и… беречь его чувства. Всё твоё поведение свидетельствует об обратном, уж извини.

Милка помотала головой, не отрывая ладоней от лица. Поколебавшись пару мгновений, Даша опустилась на пол с ней рядом. Чёрт с ним, с платьем…

— Пашкина дружба — это единственная постоянная величина в моей жизни, — сказала Мила наконец. — Он всегда любил меня безусловно, принимал безоговорочно. Не за что-то, не за какие-то заслуги или черты характера. Наоборот, Пашка прекрасно видит и знает все мои недостатки. Это… очень редко встречается — чтобы вот так безоглядно любили, веришь?

Даша неопределённо пожала плечами:

— Если так, то зачем ты сама постоянно его отталкиваешь? Играешь с ним? Прости, но… я тебя совсем не понимаю.

— Я и сама себя не понимаю, — Мила горько и зло рассмеялась. — Я знаю, что он всё сделает, что я только ни попрошу, и в то же время… мне постоянно надо получать этому подтверждение. Я всякий раз боюсь, что когда-нибудь ему надоест… и в то же время не могу остановиться.

— Ясно, — усмехнулась Даша, покачав головой. — Очень милосердно с твоей стороны — причинять дорогому человеку всё больше и больше боли, испытывая его на прочность, и втайне ликуя после каждого такого испытания: “Ура, его любовь по-прежнему со мной!” И по фигу, что он после каждой такой эмоциональной встряски по кускам себя собирает…

— Я сволочь, знаю, — кивнула Мила. — Но я… не могу перестать. Это какая-то зависимость. Мне постоянно нужно проверять, по-прежнему ли я ему дорога.

— Ты доиграешься когда-нибудь.

— И это тоже знаю.

— Пф-ф, — Даша закатила глаза. — По-моему, тебе просто нравится строить из себя страдалицу. Ах, какая я бедненькая и несчастненькая, ах, никто меня не понимает, ах, я сама мучаюсь от собственной неординарности, но я же “нетакаякаквсе”. А стать обычной в твоём понимании — страшно, вдруг Паше эта обычность быстро наскучит? Ты боишься, что, будучи хорошей девочкой, банально его не удержишь… Вот и цепляешь своей неправильностью и нестандартностью, от которой сама уже устала.