— Спасибо за приглашение, очень трогательно, — усмехнулась Даша. — Я подумаю.

Москва, 2008 год

Не очень-то уютно было стоять в одних трусах навытяжку перед столом, за которым восседали чопорные тётки и не менее чопорные дядьки — наверняка, сплошь заслуженные и народные. Всех их объединяла уже знакомая Пашке балетная выправка и подтянутые — без капли лишнего веса — фигуры, возрастной же диапазон колебался примерно от сорока до бесконечности.

— Откуда ты приехал? — спросили его.

— Из Таганрога.

— Сколько тебе лет?

— Десять. Через два месяца будет одиннадцать, — уточнил он.

— Занимался раньше балетом, хореографией?

— Да.

— Где, как долго?

— В кружке при ДК Котлостроителей. Один год.

— Маловато… — строгая женщина в очках, сидящая по центру, поджала аккуратно накрашенные губы, подвинула ближе к себе листок с Пашкиным заявлением и быстро пробежала его глазами.

— Здесь написано, что твой педагог-хореограф — Ксения Хрусталёва. Это та самая Хрусталёва?

— Да, — с гордостью кивнул он, — Ксения Андреевна.

На него взглянули более заинтересованно.

— Ну давай, Паша… подними руку.

Он подчинился.

— Теперь упри обе руки в бока и приподнимись на цыпочки… Подними ногу… так, хорошо. Прыгать умеешь?

— Конечно, — подбоченился Пашка. — И жете, и кабриоль, и соте, и ассамбле!*

Приврал, конечно, отчаянно… приврал и сам струсил — а вдруг попросят прямо сейчас что-нибудь из этого изобразить?..

Члены комиссии переглянулись и прыснули.

— Ассамбле? Скажите на милость! Давай-ка продемонстрируй нам соте, дружок. Пятки и носки вместе. Под музыку.

Пашка выдохнул с облегчением, потому что соте был самым простым видом прыжков.

Пианистка заиграла что-то бодренькое, и Пашка пружинисто и легко, как теннисный мячик, заскакал по полу.

— Стоп. Теперь соте в первой позиции. Сможешь?

Он выполнил то, что они сказали, приземляясь уже не на сдвинутые, а на разведённые в разные стороны носки.

— Очень хорошо, Паша Калинин, — улыбнулась женщина в очках, и стало совершенно очевидно, что никакая она не строгая, а ужасно добрая и милая. — Посиди пока здесь, подожди немного.

Он уселся на низкую деревянную скамью в углу и принялся наблюдать, как проходят испытания другие мальчики из его пятёрки.

Забавный очкарик-канадец Шейл Хьюз также продемонстрировал прекрасную прыгучесть и ритмичность — Пашка видел, что все члены комиссии остались им довольны.

С кудрявым пацаном, которого звали Артём Нежданов, дело немного застопорилось.

— Тебе уже одиннадцать, верно? И в ноябре исполнится двенадцать?

— Ага, — кивнул он.

— Ты же понимаешь, что если пройдёшь — потеряешь год? Ты ведь уже отучился в пятом классе в своей общеобразовательной школе. Здесь тебе снова придётся пойти в пятый класс.

— Да, я знаю, — храбро подтвердил Артём. — Я согласен.

— Согласен он… — проворчал седой статный старик, бывший премьер Большого театра. — Ты занимался раньше хореографией?

— Нет, спортом. Лёгкой атлетикой.

— Оно и видно… ладно, давай посмотрим тебя.

После того, как все пять мальчиков были отсмотрены, их попросили удалиться и подождать в коридоре, пока комиссия будет совещаться и принимать решение.

— Блин, я с такта сбился во время прыжков, — переживал мелкий и шустрый Юлдашев, для которого это была уже вторая попытка поступления. — Так обидно! Музыка ещё была странная, я никак не мог под неё правильно подстроиться…

Наконец женщина в очках вышла и поманила их всех к себе.

— Что ж, ребята, — сказала она. — На первый тур приглашаются Калинин, Хьюз и Нежданов… с пометкой. Мы пока не очень в тебе уверены, Артём, — добавила она, — но дадим шанс показать себя завтра. А вот с Ромой Юлдашевым и Димой Муратовым мы, к сожалению, сегодня прощаемся…

Мальчишкам не пристало лить слёзы и мотать сопли на кулак, это в девчачьих группах во время отборов разыгрывались настоящие драмы и даже трагедии… и всё-таки оба вылетевших заметно сникли и повесили носы. Муратов побледнел так, что веснушки ещё резче стали выделяться на его расстроенном лице. Юлдашев только шмыгнул носом и через силу улыбнулся:

— Ну ничего… Главное — попытался.

У Пашки защемило сердце. С одной стороны, он готов был прыгать до потолка от радости, что прошёл. А с другой… так обидно было за пацанов!

Женщина раздала троим счастливчикам какие-то бумажки.

— Держите, это ваш пропуск в первый тур, с ним и придёте завтра. Только не потеряйте! Там указаны время, номер класса и что вам нужно будет подготовить. Удачи, мальчики!

___________________________

* Разные виды прыжков в балетной терминологии:

— жете (jete) — прыжок с одной ноги на другую;

— кабриоль (cabriole) — прыжок, при котором одна вытянутая нога в воздухе подбивает другую;

— соте (saute) — простой прыжок с двух ног на две;

— ассамбле (assemble) — прыжок с одной ноги на две, выполняется с собиранием ног вместе во время прыжка.

Первый и второй туры поддались Пашке с лёту.

Он понимал, что праздновать ещё рано, самое сложное впереди, но всё равно не мог отказать себе в удовольствии порадоваться собственному успеху. Ксения Андреевна и Милка тоже страшно гордились им. Артём и Шейл, с которыми Пашка очень сблизился во время отборов, даже решили поначалу, что Хрусталёва — его бабушка, а Мила — сестрёнка.

“Сестрёнка” приезжала каждое утро и терпеливо дожидалась с пожилой балериной на улице, пока её друг проходил очередное вступительное испытание.

— Родители не возражают, что ты разъезжаешь одна по городу? — поинтересовался как-то у неё Пашка, но девчонка лишь беззаботно махнула рукой:

— Я им и не говорю. Они всё равно на работе, а тут ехать-то всего три остановки на метро.

Судя по всему, в Москве она уже отлично освоилась…

Любкина мать, до этого волком смотревшая на Хрусталёву и Пашку, моментально узнала и его подружку — ту самую воровку с рынка, в вине которой она была искренне убеждена. Однажды она даже громко и демонстративно заявила, стоя в толпе родителей, но обращаясь вроде бы в пространство, никому конкретно не адресуя свою реплику:

— Следите за своими вещами. Особенно за кошельками и телефонами… Тут детдомовские шастают.

Милка слегка изменилась в лице, но быстро справилась с собой и выразительно заметила, обращаясь непосредственно к Любкиной матери:

— А кое-кому не помешало бы следить за своими зенками.

Толстуха ошеломлённо уставилась на неё.

— Это ты мне, прости?.. Что ты сказала?

— За зенками, говорю, следи, — огрызнулась Милка. — Как бы не выцарапали.

Любкина мать задохнулась от возмущения: