— Нам с Броком не удалось поспать этой ночью, — мирно пояснил Солнце, судя по шороху одежды, одеваясь.

— И ты решил поспать с Флаттершай, — ехидно сказал Тони. — Череп-и-кости будет в восторге.

— А ты не завидуй, — вмешалась Ванда. — Джеймс классный. Большой и теплый, как диван.

— Вот диван из него Череп-и-кости и сделает, — согласился Тони. — Когтеточку для своих котов. Короче, будите этот свой диван и марш назад, репетиция на носу. Я-то свой номер хоть не просыпаясь отработаю.

— Судя по качеству, ты его не просыпаясь и отрабатываешь.

Голос Ванды начал звучать обиженно, и Джеймс решил, что действительно пора открывать глаза. Правда, сразу подняться ему не удалось, поскольку Наташа, ничуть не встревоженная поднявшимся шумом, продолжала не то спать, не то притворяться спящей, нежно обнимая обеими руками и двумя парами лап его левую заднюю ногу. Грозные хелицеры при этом оказались где-то в районе голени, и двигать ногой Джеймс опасался.

— Наташа, вставай, прогон, — позвал Солнце, слегка встрепанный после сна, и та мгновенно перетекла в вертикальное положение, свежая и элегантная, будто бы и не спала.

Всю обратную дорогу Солнце шел рядом, но его поддержка не понадобилась: несколько часов сна на берегу, в окружении неравнодушных людей, подействовали на Джеймса волшебным образом, словно бы эти люди через свое касание, через свои объятия, поделились с ним жизненной энергией, которой ему так не хватало. Он шагал легко, и даже вид Тени, сидящего на ступенях трейлера, не омрачил эту легкость.

— Они спали, — доложил Тони, сорвал травинку и сунул в рот, скучающе что-то насвистывая.

Тень молча встал, в руках его был хлыст. При виде черной узкой, прихотливо завитой полосы Джеймс замер, напрягся и покосился краем глаза на Солнце: тот стоял в расслабленной позе, но безоблачный синий взгляд его таил странную непривычную сосредоточенность. Тень шагнул вперед, и еще раз, и еще. И пока он двигался вокруг этими мягкими стелящимися шагами, неторопливо, но неотвратимо сужая кольцо, Джеймс, едва дыша, с трудом одолевая невыносимое желание шарахнуться прочь от подкрадывающегося хищника, смотрел под ноги, следя за взбирающейся на травинку божьей коровкой. Ватная тишина, повисшая над опушкой, болезненно пульсировала в ушах.

— Он, — хрипло сказал Тень, подобравшись почти вплотную, — он похож на меховой коврик моей бабули. Такой же лохматый и траченный молью.

Тони громко прыснул и зааплодировал, и тяжелая тишина рассыпалась на десятки звуков: стрекот и шуршание насекомых, птичье пение, песню ветра в траве, хихиканье Ванды и кашель Сэма. Тень же, остановившись, картинно развел руки, не преминув словно бы случайно задеть бок Джеймса краем ременной рукояти.

— У нас все зрители разбегутся, — поддакнул Тони. — Те, что еще не разбежались от тебя и Вдовы.

Эта шутка, балансирующая на грани, заставила Джеймса снова сжаться: Тень все еще стоял слишком близко, и черная змея, ласково обвившая его пальцы, жаждала крови. Но — обошлось.

— Похоже, машинки для стрижки были там неспроста, — заметил Сэм. — Джеймс, ты как, не против?

— Я Баки, — машинально откликнулся Джеймс и, пользуясь тем, что Тень снова скрылся в трейлере, без опаски повернул голову, окидывая себя как бы посторонним взглядом.

Пожалуй, Тень был прав, как и Тони: шерсть на спине и боках, пусть и чистая, выглядела тусклой, лежала неряшливыми космами, и длинные торчащие клочья перемежались зияющими проплешинами.

— И это вы его уже вычесали? Кажись, Флаттершай маленько запоздал с весенней линькой, — сказал Тони.

Успевший как-то незаметно приблизиться, он потянул за свисающий с правого нижнего плеча клочок шерсти, и Джеймс в ответ как бы нечаянно опустил ногу на его блестящую туфлю, хотя то обстоятельство, что Тони и бровью не повел, несколько подпортило удовольствие от проделанного.

Репетиция, на которую всех позвали, наверное, отменилась, потому что Тень так и не появился из серебристого трейлера, и все, кроме Солнца и Сэма, разбрелись по своим делам, исчезнув из виду. Один лишь Тони вскоре вернулся на опушку с огромным ало-золотым полотенцем, переброшенным через плечо, и в сопровождении небольшого блестящего робота, очертаниями слегка напоминающего настольную лампу, но на колесах. Робот тарахтел и, застревая в особенно высоких пучках травы, забавно тянул «шею».

— Это Дубина, — объяснил Солнце. — Один из дрессированных роботов Тони.

— Они разумные? — спросил Джеймс.

— Достаточно, чтобы понимать команды, — сказал Солнце уклончиво.

Тони тем временем взмахнул полотенцем, чтобы расстелить его на траве, и взметнувшаяся тень накрыла маленького робота, от чего бедняга, громко, почти визгливо затарахтев, ткнулся «головой» в поросль широких треугольных листьев.

— Его однажды чуть не унес орлан, — поделился Сэм. — С тех пор он боится теней.

Джеймс посмотрел на притихшего робота с сочувствием, потому что не понаслышке знал, что такое опасаться теней, вернее, одной конкретной Тени.

— Дубина, ко мне! — приказал Тони, и больше Джеймс не обращал на них внимания.

Солнце долго и щекотно водил куском мела по его нижним бокам, погружал пальцы под шерсть, ощупывая кожу. Он попросил не смотреть — с золотистыми искорками смеха в своих небесных глазах — и Джеймс, отсекая саму возможность не подчиниться, жмурился, терпеливо снося легкое головокружение. И так же, с закрытыми глазами, опустился на траву, сложив ноги под непривычно обнаженный нижний живот — когда устал стоять, и Солнце сказал, что им остались только бока, поэтому можно. Теплые солнечные лучи и тихое жужжание машинок навевали на него дрему.

— Баки, проснись, — сказал Солнце в какой-то момент, и Джеймс открыл глаза, и повернул голову, и увидел Ванду с Наташей, и большое зеркало в их руках, и… крыло.

Основанием своим оно лежало на нижнем плече, стелилось через весь нижний бок, а последнее, длинное перо лишь немного не доходило до ягодицы. Темная шерсть, создающая этот великолепный рисунок, резко выделялась на фоне коротенькой, почти золотистой щетины, оставшейся всюду, кроме ног, которые не выбрили, а лишь слегка подстригли.

— На втором боку такое же, — сказал Сэм, забавляясь его благоговению.

Крылья были прекрасны. Сама стрижка безжалостно обнажила все шрамы (хоть и видно было, что Солнце старался, где мог, оставить хотя бы частично прикрытыми самые заметные из них), подчеркнула его ужасную худобу и выпирающие кости, но крылья… Крылья были прекрасны.

— Красим патлы в розовый! — постановил Тони, по-турецки сев на своем полотенце. — В желтый не надо, он и так, оказывается, желтый.

Солнце обмахивал Джеймса щеткой, сметая невидимые шерстинки — прикосновения, все, даже ветра и угасающих солнечных лучей, чувствовались теперь острее и ярче.

— Кэп, а ты знаешь толк в извращениях! — продолжал Тони. — Флаттершай напоминает мне одну милую мулаточку из прошлой жизни. У нее не было крыльев, зато чулки, да, чулки славно на ней смотрелись. Чулки — и ничего лишнего.

Он окинул Джеймса критическим взглядом и добавил:

— Правда, мяса на костях у нее определенно было побольше.

— Ты ее съел? — спросил Джеймс — он не мог решить, краснеть ему или все же не стоит, и тянул время.

— В некотором смысле, — отозвался Тони с широкой улыбкой. — Но ей понравилось. Солнце заходит, Кэп. Скоро стемнеет, пора готовиться.

И он пошел к трейлеру, а маленький робот, взволнованно тарахтя, тащил за ним полотенце.

— Волосы и хвост мы тоже немного укоротили, — сказал Сэм, — ну, на тот случай, если ты не заметил. Ванда с Наташей могут тебе что-нибудь заплести.

Джеймс поискал глазами Ванду, он не видел, как она пришла: та сидела на траве, с задумчивым видом сгребая в кучку состриженные клочья шерсти и волос, но подняла лицо, ощутив его взгляд.

— Надо их собрать, — объяснила она. — Иначе птицы унесут их в гнезда, и тогда у тебя будет болеть голова. Так говорила моя прабабушка.

Джеймс представил маленькие яички — розоватые, белые, крапчатые — с хрупкой скорлупой и огоньком будущей жизни внутри, и смешных горластых птенцов, копошащихся на мягкой шерстяной подстилке. Что до головной боли, вряд ли она будет слишком сильной, он потерпит.