— Почему это? — возмутился Сэм.
— А потому, — пояснил Тони, — что было бы гораздо забавнее, если бы эта радуга не в поле упиралась, а в край пропасти. И мы бы не знали, что случится с тем, кто в нее войдет. В смысле, вот отправится сейчас Флаттершай в радугу, и, если ничего не сработает, он просто пройдет насквозь и вернется, никакого интереса. А вот если бы там была пропасть…
— Ясно, ясно, куда уж забавней, — фыркнул Сэм. — Ты вообще в курсе, что у него крылья ненастоящие?
— В курсе, — кротко сказал Тони. — В этом и соль.
— Именно поэтому, — вставила Наташа, — мы бы отправили первым не Баки, а тебя. Если бы не сработало, ты бы не разбился. И еще громко матерился бы в полете и упал бы тоже громко, и остальным сразу бы сделалось ясно, что ничего не вышло.
Джеймс прыснул, и Тони покосился на него негодующе.
— А я все равно пойду первым, — сказал он. — Сил больше нет смотреть на ваши кислые рожи.
И хотя голос его вновь зазвучал с обычной бодростью, Джеймс перестал улыбаться, как-то разом осознав, что шутки закончились и действительно пришло время прощания.
Ступив вперед, Тони ткнул в радугу пальцем, пожал плечами и развернулся. Роботы взволнованно жужжали и копошились у его ног.
— Брюси, — сказал он торжественно. — Ты единственный в этом балагане, кого мне будет не хватать. Обещаю назвать нового робота в твою честь. Халк, к тебе это, увы, не относится.
Брюс пожал ему руку и кивнул, явно растроганный.
— Ведьма, — продолжал Тони, — ты хорошенькая, поэтому я тебя обниму.
Ванда, уже вся в слезах, засмеялась, позволила обхватить себя за талию, но что-то очевидно, пошло не так, потому что через секунду она, взвизгнув, треснула Тони по щеке.
— Ручку не отбейте, мисс, — осклабился тот и сказал Наташе: — Ты, Вдова, тоже ничего, но извини, мой лимит объятий на сегодня исчерпан.
— Очень надо, — хмыкнула Наташа.
— Птичка, — Тони посмотрел на Сэма, изобразившего каменное лицо. — Знаешь, мой лимит рукопожатий на сегодня тоже исчерпан. Могу пожать крыло.
С тем же неподвижным лицом, Сэм протянул кончик крыла, и Джеймс поморщился от скрежета металла о металл.
— Мало я тебе перьев повыдергал, — проворчал Тони, а Сэм, наконец, расхохотался и с неожиданной прытью повис у него на шее.
— Да пошел ты! — кое-как отбившись, Тони пригладил мокрую рубашку и повернулся к Солнцу и Тени.
— Кроссбоунс, Кэп… приятно было познакомиться. Да, Кэп, даже с тобой. Предохраняйтесь. ВИЧ не дремлет.
Солнце тяжело вздохнул, а Тень продемонстрировал средний палец. Тони довольно улыбнулся.
— Флаттершай? Ты парень неплохой, но чучелом был бы краше. Береги мою крошку и можешь не предохраняться: лошади ВИЧ не болеют, а остальное лечится.
В ответ на такое напутствие стоило бы последовать примеру Ванды, но пока Джеймс решался, Тони уже исчез в переливающейся колонне, и роботы во главе с Дубиной, вереща и сталкиваясь, бросились за ним. Лишь только последний из них скрылся, как радуга вспыхнула, и желтый цвет осыпался вместе с дождем, на секунду превратив его в стену расплавленного золота.
Джеймс сглотнул вставший в горле комок.
Получилось.
После короткой тишины вперед шагнул Сэм.
— Долгие проводы — лишние слезы, — проговорил он. — Правда, ребята?
Обнявшись с Вандой и Наташей и пожав остальным руки, Сэм хлопнул Джеймса по плечу.
— У тебя все будет хорошо, приятель, даже не сомневайся.
А Джеймс, смутившись, пробормотал:
— Высокого неба.
Они проводили Сэма глазами, и радуга лишилась голубого цвета.
Зеленоватая тень Брюса начала расти и шевелиться, встревоженная, и он ушел следующим, скомканно пожелав всем удачи, забрав с собой зеленый цвет.
Ванда рыдала так, что Джеймс всерьез за нее забеспокоился, а на светло-синей рубашке Солнца мокрого пятна не осталось лишь потому, что ткань успела промокнуть от дождя. Решив ее развеселить, Джеймс наклонился, чтобы Ванда могла обнять его за шею, а потом резко выпрямился, и Ванда, ойкнув, смеясь и плача одновременно, заболтала ногами в воздухе. В конце концов, Наташа подхватила ее под руку, чуть ли не силой отрывая от Джеймса, взмахнула на прощание лапой, и они растворились вдвоем, и в завесе дождя алый переплелся с оранжевым.
— Ну вот, — сказал Солнце очень просто и обыденно. — Мы остались вчетвером.
Джеймс не сразу понял, почему вчетвером, но тут спину обожгло холодком, и Дикси, все это время молчавшая, совершенно забытая, пискнула:
— А радуга совсем худая стала, но все равно красивая. Лошадка, ты выздоровела? Можно на тебе покататься?
Джеймс невольно шатнулся в сторону, а Тень строго сказал:
— Позже. Гляди, Дикси, какой тебе цвет больше нравится?
— Оранжевый, — тонкий голосок капризно зазвенел, и, в общем-то, Джеймс ее понимал: синий и фиолетовый — не самые привлекательные для ребенка цвета. — Но его забрала тетя-паук.
— Придется, — ответил Тень, — выбирать из тех, которые остались.
Дикси принялась кувыркаться в воздухе, задевая спину Джеймса то краем платья, то пальцами, от чего кожа мгновенно леденела, а на шерсти оставались полоски белого инея, впрочем, сразу тающие под дождем.
— Тогда синий, — решила она. — Но я туда не пойду.
— Там тепло, — принялся соблазнять Тень, голос его зазвучал на удивление мягко. — А потом покатаешься на лошадке, да?
Локтем он ткнул Джеймса в ребра, и тот, подпрыгнув, судорожно закивал, ничего не понимая. Тень собирается уйти вместе с Дикси? Забрать последние два цвета и оставить их с Солнцем вдвоем? Оставить Солнце Джеймсу? Это никак не вязалось с тем, что Тень рычал вчера в лесу… Неужели они с Солнцем договорились о чем-то, пока он спал?
— Никто не вернулся, — жалобно протянула Дикси, и, хотя она больше не касалась его, Джеймсу снова стало холодно. — Я не хочу без вас.
— Никто не вернулся, потому что не захотел, — спокойно возразил Солнце. — У всех есть другие интересные дела… в другом месте. А если захотеть, то обязательно вернешься. Вот, смотри.
И не успел Джеймс испугаться, как Солнце окунулся в радугу — одним широким шагом прошел ее насквозь, а потом еще раз, обратно.
— Видишь? — он подмигнул. — Я захотел и вернулся.
Джеймс, незаметно для самого себя успевший покрыться холодным потом, перевел дыхание: разумеется, это было совсем не то, Солнце никуда не уходил и ниоткуда не возвращался, он просто ничего не хотел, поэтому радуга не сработала, да и оба цвета остались на месте. Но Дикси восприняла увиденное всерьез.
— Тепло? — спросила она.
— Чуть не сжарился, — серьезно заверил Солнце. — А чтобы ты не боялась, Брок пойдет с тобой.
Тень бросил на него взгляд, долгий и пристальный, и Солнце посмотрел в ответ: за долю секунды между ними случился молчаливый разговор, содержание которого осталось для Джеймса тайной.
— Идем, Дикси.
Стоило маленькой полупрозрачной фигурке скрыться из виду, как пролился синий дождь — на Солнце, Джеймса и… Тень, который, как и Солнце, просто прошел остатки радуги насквозь.
Пригладив короткие, торчащие надо лбом волосы, он развернулся и выразительно пожал плечами.
— Все-таки нет, — сказал Солнце, совсем не удивленный, и Тень, возвратившись к нему, положил руку ему на спину.
— Кажется, — проговорил он, — где-то в глубине души я подозреваю, что просто надрался до чертиков и уснул на гриле.
В голове Джеймса промелькнуло, что, судя по характеру шрамов, Тень скорее решил вздремнуть в чане с кислотой или в доменной печи, и он чуть не выдал эту ценную мысль вслух. Но мелкая водяная взвесь перед ним вдруг сгустилась и превратилась в ребенка — маленькую девочку с длинными рыжими волосами и большими глазами, одетую в пышное зеленое платье, но совершенно босую.
Растерянно оглядевшись, девочка протянула руки к Солнцу и громко заревела.
— Ты чего? — тот подхватил ее на руки и закрутил, смеясь. — Ты же вернулась! Живая! Теплая!
Дикси рыдала, и в плаче ее неразборчиво звучали слова «мокро» и «ярко», но у них не было ничего, чем прикрыть ее от дождя — Джеймс не прихватил ни попону, ни толстовку, а рубашки Тени и Солнца давно промокли. Свою рубашку Тень и вовсе снял, и на груди его блестела цепочка с тремя одинаковыми подвесками в виде львиных фигурок.
