Солдат увидел все их лица и с невозможной жуткой ясностью понял, что они чувствовали. Когда он убивал их.

Ему вдруг стало ясно… Все, что он должен, это сдаться. Позволить клетке снова захлопнуться и забрать все это. На самом деле, надо было всего лишь вернуться к ГИДРе. Даже если клетка захлопнется, он будет помнить, что почувствовал. Будет помнить осознание.

Лучше уж стереть все сразу.

Чистая доска.

Белый лист.

Просто сдайся. Это нормально. Ты не виноват. Боль – всего лишь предупреждение, она не должна оставаться с тобой. Расслабься. Позволь…

- НЕТ, – взревел Джеймс Барнс. – Нет уж, ты, сукин сын…

Он рывком вернулся в глубины своего ума и скреб стены, а сети ГИДРы пытались вытащить его. Он орал и рвался, пока сети не разлетелись на клочки. Было больно – будто содрать струп и обнаружить торчащую кость – но голос пропал. Упав на колени, Солдат заскулил. Он впервые потянулся за воспоминаниями и ощутил, как они без усилий скользят в руки.

Они принадлежали ему. Он не хотел их, они причиняли столько боли, но они принадлежали ему, и это все решало.

Он думал, что чувствовал удовлетворение. Думал, что знает гордость, и радость, и благодарность, и доброту, и любовь, и благородство, и ревность, и гнев, и одиночество.

Он не знал ничего.

Единственной эмоцией, которую он действительно знал, был страх.

Теперь же чувства вернулись. Он осмотрел пещеру и ощутил настоящую гордость, что смог так долго прятаться от ГИДРы. Он потрогал мех под собой и ощутил удовольствие. Он попробовал несоленое безвкусное сушеное мясо, спрятанное под постелью, и сморщил нос. Он подумал о Грэге, Бартон, Родригесе и ощутил обиду, гнев и тоску.

Он подумал о рыжеволосой девочке. Сожаление, хотя память о ней давно ушла.

Он подумал о лицах своих жертв, и вина сокрушила его.

Лежа на своей меховой постели с пальцем, зажатым в зубах, Солдат позволял эмоциям омывать его. Одно за другим он вытаскивал на свет свои убийства и изучал их умом, отточенным тренировками и наукой. Солнце поднялось и село. Надо было сушить шкурки и стирать одежду. Надо было побриться. Бритье – это очень по-человечески.

Солдат не двигался. Казалось, что руки и ноги придавило тяжестью его грехов. Они бежали сквозь мозг бесконечной вереницей. Наконец-то свободный планировать для себя, ум прогонял тысячи сценариев, как Солдат мог спасти каждую жертву. Потом ум начал играть с ним.

Солнце второго дня было уже высоко, когда мозг решил наложить лицо девочки с ореховыми глазами и каштановыми волосами на лица других детей-жертв. Солдат беспомощно дернулся: разум заставил его смотреть, как он убивает девочку, которой – он смутно помнил – помогал мыть посуду и подтыкал одеяло. Он убивал ее снова и снова.

Солдат пытался докопаться до тех воспоминаний, что были прежде того, как он стал оружием, но мозг перекручивал все, превращая в ужасы. Солдат проглотил комок. Нечестно. Неправильно со стороны его мозга делать несколько драгоценных сохранившихся воспоминаний оружием против хозяина. Нечестно.

В этом было что-то человеческое, понял Солдат. Возможно, это было наказание за все, что он совершил. Сожаление означало осознание, что его действия имеют последствия, укоренившиеся в понимании, что другие люди реальны. Если это была часть человечности, Солдат решил, что заслужил как минимум одно из этих имен. Это было горькое озарение, последовавшее по пятам за другим, более глубоким желанием.

Он хотел умереть.

Он хотел лежать здесь, пока не погибнет от обезвоживания. Он представлял, как останавливается сердце. Как замирают легкие, как выходит последний выдох. Солдат закрыл глаза.

Пришел второй закат.

Солдат не открыл глаз посмотреть, как удлиняются тени. Фильм, проигрывающийся на изнанке век, казался реальнее сырой прохлады пещеры или теплой металлической руки возле щеки. Он смотрел на себя, прицеливающегося. Чувствовал, как прошлый он глубоко дышит.

Первый и второй колокольчик зазвенели.

Голубые глаза распахнулись.

Скатившись с постели, Солдат на четвереньках подполз к линии колокольчиков, прибитых к стене. Он сидел, пристально глядя на леску: та туго натянулась. Динь-динь. И рядом в ответ: динь.

Плавно встав, Солдат углубился в лес. Простой человек испытал бы серьезные трудности, пробираясь через густую поросль в ночной темноте. Солдат не был простым человеком.

Он быстро достиг мест, где спрятал стеклянные бомбы. Развернул фитили и осторожно проложил их по звериным тропам и местам с менее густой растительностью. Вытащил ветки с гвоздями и разложил их вне пределов радиуса поражения.

Вернувшись в пещеру, он взял пять оставленных про запас банок. Прислушался к колокольчикам. Когда зазвенел пятый, он подбросил веток в костер и раздул угли в веселый огонек. Костер залил камни янтарным светом. Солдат смотрел в тень, сохраняя ночное зрение. Набив куртку одеждой, он прислонил ее к стене пещеры.

Потом он положил мешочек с Капитаном Желтым Медведем и его мармеладной армией (включая Красных) во внутренний карман и покинул пещеру, меховую постель и охапки трав, даже не оглянувшись.

Отличная снайперская лежка находилась в километре к северу и четырехстах футах вверх. Край горы заслонял небольшой выступ и шапку деревьев от света и давал хороший обзор на лагерь внизу.

Винтовку Солдат установил месяцы назад, прикрыв ее самым большим куском парусины. Улегшись на камни, он прижал щеку к прикладу. Луна уже поднялась. Огонь внизу умирал. Среди деревьев различалось движение.

Солдат глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух.

Первый взрыв прошил отряд, как пуля пластик. Солдат услышал крики и увидел, как некоторые из бойцов отступают. Он заставил себя держаться расслабленно, сфокусировавшись на маленьких белых флажках, на равном расстоянии привязанных к верхушкам деревьев.

Глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть. Нажать на спусковой крючок.

Человек в черной тактической форме упал. Солдат прицелился снова, и идущий рядом недосчитался половины головы. Солдат убил третьего, а сквозь него и четвертого. Прицелился в небольшого парня, прячущегося за бревном. Пуля прошила тому ногу, он закричал, хватаясь за рану. Когда приятели попытались до него добраться, Солдат убил и их. Снова взрывы. Горящие деревья выхватывали тени, мечущиеся в поисках укрытия. Кто-то зацепил ветку-ловушку и получил полное лицо гвоздей.

Одна из бомб, сработав, проделала дыру в горе и вызвала камнепад, который зацепил снайпера, его наводчика и четверых бойцов внизу.

Солдат застрелил еще троих. Заметил человека, кричащего в рацию команды, и прострелил ему горло. Снял второго командующего и рядового, потянувшегося за выпавшей рацией.

К тому времени, как вдали послышался шум вертушки (гора неплохо отражала звуки), три четверти отряда были мертвы или выведены из строя. Оставшиеся быстро поднимались в гору к его лежке. Расчехлив нож, Солдат перерезал глотки двоим, крадущимся через кустарник. Однако он знал, что со всеми не справится. Рано или поздно кто-то нанесет решающий удар.

Шум вертолета усиливался, Солдат понимал, что время на исходе.

Река ревущим чудовищем падала с горы в долину. Зимний Солдат провел не одну неделю, исследуя поток в разных местах течения. Он ходил по берегам, даже в сухой сезон осматривал русло на предмет невидимых под водой камней. Подождав, пока взорвется последняя бомба, Солдат прыгнул с утеса в стремнину.

Стена огня накрыла место, где он нырнул. На такой высоте ударная сила была значительно меньше, но все же ее было достаточно, чтобы вышибить воздух из легких. Река, не дожидаясь, пока он сориентируется, потащила его на скорости двадцать пять миль в час. Солдат вынырнул сделать вдох и поплыл по течению. Он вдыхал еще шесть раз, пока не оказался достаточно далеко, чтобы высунуться и оглядеться.

Восемь миль до ближайшего водопада.

За четверть мили – прежде чем течение станет таким сильным, что даже его усовершенствованное тело не справится – Солдат направился к берегу. Он вылез на каменистый песок и упал, глотая воздух. Хотя жизнь в горах вернула его мышцам силу, выносливость все еще не восстановилась после долгих лет в криокамере.