Как говорить, как смеяться, как быть Джеймсом Бьюкененом Барнсом, как быть сыном, братом, другом, кем угодно, кроме как солдатом. Он не знал, как сказать это.

- Как, – нескладно закончил он.

И вдруг, в приступе отваги, на которую сам не знал, что способен…

- Я старался, – выпалил он, нацеленный доказать, что может. Мог бы, если бы Роджерс дал ему шанс. – Я научился есть, стирать одежду, и я тренировался смотреть людям в глаза.

Все это казалось таким жалким, эти крохотные достижения, ради которых он так старался. Оружие, притворяющееся человеком. Барнс порылся в себе, пытаясь отыскать, что еще добавить, и ничего не нашел.

От стыда он вспыхнул, и стыд быстро превратился в гнев. Он накапливался, как воздух в шаре, пока не просочился сквозь все защиты, будто вода через дырявую плотину.

- А потом ты запер меня здесь, – прошипел Барнс. – Я думал, ты прогонишь меня или скажешь, что я не человек, но я никогда не думал, что ты просто окажешься таким же, как они.

Роджерс отшатнулся, словно от удара. Лицо побледнело, потом покраснело, потом обморочно посерело.

На несколько пьянящих мгновений Барнс почувствовал себя могущественным. Его удар попал в цель. Он дал отпор. Солдат никогда не давал отпора. Это принадлежало только Барнсу. Потом его охватил страх. Он зажал рот ладонью, пытаясь сдержать грозившую хлынуть волну извинений. Солдат не умоляет, но даже если так… На какой-то прекрасный момент он воспротивился. И не собирался портить этот момент извинениями. Даже если они станут пробивать ему ступни и ладони гвоздями или уложат на землю и станут лить кипяток на голую спину.

Пальцы Роджерса вдавились в бедра, костяшки побелели.

- Ладно, – сказал он глухим, но ровным голосом. Его взгляд метнулся на ладонь Барнса, зажимающую рот, на глаза, сфокусированные слева, на двери. – Ладно. Полагаю, это и есть ответ на мой следующий вопрос. Как ты думаешь, чего мы хотим?

- Что? – сказал Барнс.

Роджерс повторил вопрос.

- Как ты думаешь, чего мы хотим?

Когда Барнс уставился на него, его настороженная маска треснула, смягчилась.

– Все хорошо, Баки. Если хочешь, чтобы я остановился, только скажи…

- Ты хочешь убрать меня и заменить на Баки, – быстро, пока еще мог, ответил Барнс. – Ты хочешь перепрограммировать меня, чтобы я был твоим другом, но не знаешь точной процедуры.

Роджерс шумно сглотнул, будто его стукнули в живот. Барнс умудрился нанести второй удар.

Быстро моргая, Роджерс опустил глаза, кулак его сжимался и разжимался.

- Ладно, – сказал он. – Ладно.

И рывком встал на ноги.

- Спасибо, что ответил мне, Ба… – он запнулся, сжал кулак. – Спасибо. Я принесу тебе суп.

Он направился к двери – спина сгорблена, плечи опущены – и когда Барнс увидел, как он уходит, весь триумф рассыпался пеплом.

- Стой! – сказал Барнс, выкарабкиваясь из-под койки.

Капитан Роджерс развернулся медленно, словно не хотел смотреть ему в лицо. Барнс немедленно опустился на колени у его ног.

- Ты… ты все еще мой друг? – спросил он, не отрывая взгляда от пола.

На его плечах сомкнулись сильные руки, вздернули его на ноги и заключили в объятия.

- Разумеется, – с жаром сказал Роджерс. – Конечно, друг, Ба… Дружище. Никогда, никогда в этом не сомневайся.

Барнс прижался лицом к шее Роджерса.

- Ты злишься? – прошептал он.

- Нет, – ответил Роджерс, его ладони нежно обхватывали Барнса за затылок, крепче прижимая к груди. – Я… Мне грустно, потому что я ошибся. Я ошибся, не ты, да? И я обещаю, что постараюсь исправиться.

Он отстранился, чтобы посмотреть Барнсу в лицо. Когда глаза Барнса скользнули в сторону, Роджерс подвинулся перехватить его взгляд.

- Дружище… ты человек. Вот прямо сейчас ты человек. Я обещаю. Я не собираюсь тебя выкорчевывать и заменять на кого-то другого, потому что ты уже… ты это ты. Мне не надо ничего делать. Ты сам все сделал.

Воспоминания наслаивались на реальность: лицо тоньше и худее, но такое же неистовое. Стив никогда не лгал. Не Баки. Не так.

- Ты обещаешь, – отчаянно сказал он. – Ты вернешься?

Роджерс снова сгреб его в яростное объятие, теплое, твердое и безопасное.

- Да, дружище. Позже у нас будет долгий разговор, но прямо сейчас мне надо уйти. Побудешь здесь еще немного? Дай мне один час. Всего один час – все, что мне надо.

Барнс кивнул и позволил Роджерсу разжать руки. Роджерс прижался лбом к его лбу.

- Я с тобой, дружище. Обещаю.

И он ушел.

Барнс стоял посреди пустой комнаты, уронив руки вдоль тела. Он чувствовал себя опустошенным. Потом он отошел и сел на край кровати, считая секунды, снова и снова проигрывая в голове моменты допроса. Губы сформировали слова: «Ты человек» – и по телу разлилось приятное тепло.

Барнс также обдумывал слова «Я ошибся, не ты», пытаясь понять их значение. Он не воспринимал осознание ошибки точно так же, как не понимал, о какой ошибке речь. Если Роджерс имел в виду метод повторной обработки, то да, он ошибся. Но тогда он не обещал бы вернуться, не сказал бы, что Барнс человек, не говорил бы о прощении… Бессмыслица какая-то.

Барнс впервые позволил себе вернуться к воспоминаниям, которые привели его сюда. Он продирался через них медленно, болезненно, пока не заныла голова и пальцы не оставили синяки на коже. Он заставил себя прекратить думать, как пленник, ждущий обработки, и как человек, выживший в горах.

Обстановка мешала ему достичь того потайного места, где встречались тактика и сердце. Каждый раз, когда он начинал думать о себе, как о человеке, пустые стены возвращали его обратно. Барнс не мог думать. Поднеся палец к зубам, он укусил, сильно и глубоко, пока не почувствовал теплую кровь на языке. Боль заставляла мир вернуть четкость.

Если Роджерс не был его куратором, то Роджерс был Стивом. Стив был его другом. Выходит, если Роджерс, который не был его куратором, был Стивом, который был его другом, тогда Барнс не был… был? Барнс был…

Логика горела.

Пальцы вонзились в короткие волосы, щетины как раз хватило, чтобы вцепиться и дернуть. Если Стив был его другом, то чем был Барнс? Что было посажено под замок, но не являлось Солдатом? О чем можно заботиться, посадив его в клетку? Животное. Преступник. Что-то опасное.

Что было опасным?

Враг.

Что было врагом и в то же время другом?

Кожу на голове саднило, короткие волоски сыпались между пальцев на постель. Секунды сливались в минуты, двадцать, сорок пять. Зубы тревожили ранку на пальце, кровь текла по подбородку.

Дверь открылась, и Роджерс-Стив-Не Куратор вошел в комнату. Он пересек ее за несколько быстрых решительных шагов, только лишь слегка замешкавшись при виде пальцев Барнса. Но не остановился. Осторожные руки взяли Барнса за лицо – Стив опустился на колени рядом с кроватью.

- Пойдем, дружище. Готов отсюда выбраться?

Он потянул кисть Барнса вниз и бережно ее сжал.

В груди Барнса расцветала надежда.

- Я могу идти?

- Если хочешь, – сказал Стив. – Я сам провожу тебя к выходу и вызову такси. Но я думал, ты захочешь пожить со мной. Повар из меня неважный, зато есть пара игр, в которые можно поиграть, и теплая постель, и я буду защищать тебя, дружище. Обещаю. Никакой рекалибровки, никаких пыток, больше никаких запертых помещений. Я помогу тебе. Ты будешь в безопасности и…

Барнс бросился Стиву на грудь, зарылся лицом ему в плечо, чувствуя на себе крепкие руки.

- Обещаешь? – выдохнул он. – Обещай, обещай.

Обещать. Saad. Promesa. คำมั่นสัญญา. Заверять, что обязательно сделаешь, дашь или организуешь что-то. Гарантировать или объявлять, что что-то случится. Ручаться. Брать обязательство, которое дает право чего-то ожидать. Стив пообещал.

Он обнял Барнса крепче – безопасно, оберегая – и позволил ему слушать свое дыхание. Большая ладонь гладила Барнса по спине.

- Ты со мной, дружище, – сказал он.

Ухо Барнса прижималось к груди Стива, в голове творилась неразбериха. Если Стив не лгал, он не был Солдатом, ждущим рекалибровки, или человеком с гор. Он не был Солдатом и не обязан был становиться Баки.