Все это, впрочем, типично для кабинетной дипломатии. Сам Меттерних не уловил, что царь таким образом стремится соединить все важные нити внешней политики исключительно в своих руках. На это обстоятельство указывает другой российский историк – великий князь Николай Михайлович: «Советник русского посольства в Париже пишет, помимо князя Куракина, государственному секретарю Сперанскому; Р. А. Кошелев находится в непосредственной переписке с русским посланником в Вене графом Г. О. Штакельбергом и австрийским поверенным в делах Сен-Жюльеном, опять-таки помимо канцлера, и все докладывается Кошелевым непосредственно императору. Способ особый, но он присущ императору Александру I»[231].
Об этом писал Меттерниху и Сен-Жюльен, однако австрийский канцлер недолюбливал и недооценивал этого дипломата. Он охотно заменил бы его своим фаворитом, действительно весьма одаренным, Л. И. Лебцельтерном, но не хотел нервировать русских, потому что Сен-Жюльен стал своим человеком в окружении царя. К отношениям Меттерниха с Александром I придется обращаться еще не раз. Перу австрийского канцлера принадлежит специальный очерк о царе. Он изучал его психологию, но нередко допускал ошибки, обусловленные недооценкой способностей Александра I. Так было и в канун войны 1812 г. В России же Меттерниха, несмотря на все его усилия изобразить сближение с Францией как вынужденное дело, воспринимали довольно враждебно. Этому же способствовали интриги канцлера с целью воспрепятствовать браку кронпринца Фердинанда с великой княжной Анной, когда российская сторона вновь стала проявлять инициативу. Кроме того, Меттерних сыграл решающую роль в срыве еще одного матримониального проекта, в котором была заинтересована российская императорская семья. Сестра жены царя Амалия Баденская питала надежды на брачный союз с эрцгерцогом Карлом. Тот сначала не проявлял к этому особого интереса. Но как только брат кайзера решился, в дело вмешался Меттерних. Подобный брак, по его мнению, укрепил бы позиции эрцгерцога, которого канцлер считал своим заклятым врагом. Контролируя переписку принцессы Амалии, Меттерних распространял компрометирующие ее сплетни, старался поссорить с ней австрийское императорское семейство. В конечном счете ему удалось сорвать брак.
Клеменс чувствует себя настолько уверенно, что наносит удар и по членам императорской семьи, прежде всего по императрице Марии Людовике. Ее влияние на Франца ослабло. Из-за тяжелой болезни ей трудно выполнять супружеские обязанности, что раздражало «доброго кайзера» Франца. Есть свидетельства о том, что при всей своей строгой нравственности кайзер находил утешение на стороне: ему подыскали здоровую, проверенную императорским врачом женщину скромного происхождения[232]. После некоторых колебаний Франц I дал Меттерниху санкцию на перлюстрацию писем жены, а тот рассеял страхи и сомнения главы полиции барона Хагера. Особое внимание было уделено переписке Марии Людовики с братом Франца палатином Венгрии Иосифом, чья покойная жена была сестрой царя. Он поддерживал постоянную связь с тещей, императрицей-матерью Елизаветой Федоровной. Интеллектуально намного превосходивший брата-кайзера, Иосиф был для Марии Людовики интересным собеседником, человеком, которому она могла излить душу. О том, что и сама она была натурой незаурядной, свидетельствует ее общение с Гете.
Меттерних пытается создать у Франца впечатление о том, что между императрицей и палатином существуют интимные отношения. Хотя Франц не сомневался в супружеской верности Марии Людовики, но оказался серьезно настроен против жены. Составленная Меттернихом подборка из ее переписки содержала весьма нелестные характеристики самого кайзера, кронпринца Фердинанда, Марии Луизы. Меттерних также искусно посеял у Франца подозрения насчет связи императрицы с «русской партией»[233]. Недовольство Франца I вызвало стремление палатина считаться с венгерской самобытностью, сохранить конституцию Венгрии. Его подозревали в намерении стать с помощью царя королем Венгрии, именовали его «новым Ракоци»[234].
На политике канцлера по отношению к России всегда лежала тень страха перед новым Тильзитом или Эрфуртом. Сен-Жюльену в феврале 1812 г. было дано указание самым внимательным образом следить за тем, нет ли каких-либо признаков подготовки к встрече русского царя и императора французов[235].
По мере приближения к войне Париж все дружелюбнее относится к Вене. Австрийцам дали понять, что их стране будет отведено важное место в новой европейской системе. После разгрома России Франция направит свои силы на морскую войну против Англии, а Австрия станет стражем континента. От такой перспективы у Меттерниха и Шварценберга захватывало дух, хотя они не забывали выторговывать и мелкие уступки или, точнее, обещания, векселя, расчет по которым предполагался в недалеком будущем, когда Наполеон одержит очередную победу.
Кульминацией франко-австрийского сближения явилась встреча Наполеона и Франца I в Дрездене 17–19 мая 1812 г. В самый канун похода на Россию император французов избрал этот город для своеобразного смотра своих союзников-вассалов. Особое значение он придавал приезду тестя, «папы Франсуа». На этот раз Марии Людовике не удалось удержать мужа. Приманкой для Франца была встреча с Марией Луизой, которую Наполеон взял с собой. Меттерних надеялся, что Мария Людовика поддастся чарам Наполеона, и тогда ему легче будет проводить свой курс. Однако его ожидания не оправдались. Несмотря на все старания корсиканца, Мария Людовика устояла.
Зато кайзер Франц окончательно попал под влияние зятя. Он готов был идти за ним хоть на край света, что казалось совершенно невероятным, учитывая его обычную сдержанность, неэмоциональность его натуры. К изумлению своего канцлера, Франц I собрался сопровождать Наполеона в предстоящем походе. Меттерниху пришлось объединить усилия со своей ненавистницей Марией Людовикой, чтобы удержать распалившегося кайзера.
Сам Меттерних высоко оценивал результаты встречи. «Как я и предвидел (один из любимых его оборотов. – П. Р.), – писал он «верному» Гуделисту, – Наполеон пустил в ход все свое кокетство по отношению к нашему монарху. Оба императора абсолютно довольны друг другом, и наше пребывание здесь будет иметь самые плодотворные последствия»[236]. Как замечает швейцарский историк Э. Корти, Меттерних был «более уверен в победе Наполеона, чем тот сам»[237].
Но Меттерних не был бы самим собой, если бы не попытался подстраховаться на случай, пусть самый маловероятный, неудачи. В глубочайшей тайне через генерала Нюджента он пытается успокоить англичан. Встречаясь с представителями Пруссии и России Гумбольдтом и Штакельбергом, Меттерних убеждает их, что франко-австрийский договор направлен на сохранение мира[238]. Своему, можно сказать, специальному посланнику в России Лебцельтерну Меттерних поручил успокоить русских через посредство слывшего другом Австрии Кошелева. Хотя Сен-Жюльен затребовал свои паспорта вслед за французским послом в Петербурге Лористоном, это не было полным разрывом отношений. Он просил разрешения оставить в российской столице секретаря посольства. Сен-Жюльену сначала тоже предложили остаться в Петербурге в качестве частного лица. Царь, правда, вопреки Кошелеву, был против сохранения связей с Австрией после разрыва дипломатических отношений, но Меттерних, объявляя России войну, дал понять Штакельбергу, что их личные отношения не меняются и тот может оставаться в Австрии, но только не в Вене, Бадене и Теплице. И действительно, российский посол Штакельберг всю войну прожил в своем доме в Граце, поддерживая постоянную переписку с австрийским канцлером[239].
