Столь основательно разрабатываемая операция неожиданно оказалась под ударом, нанесенным сестрой Наполеона Каролиной Мюрат, неаполитанской королевой. Скорее всего, она была не только против австрийского брака, но против брака своего брата вообще, так как рождение наследника перечеркнуло бы ее честолюбивые замыслы. И Каролина стала раскручивать интригу, изрядно помотавшую нервы ее бывшему любовнику.
С помощью известной светской интриганки мадам де Суза, бывшей любовницы Талейрана, Каролине удалось проникнуть в тайну своей соперницы Лауры Жюно, герцогини д’Абрантес. Клеменса подвело пристрастие к эпистолярному жанру, даже после отъезда из Парижа он продолжал писать Лауре. Посредником был надежный человек, но некоторые из писем были перехвачены, так как удалось подкупить горничную. Она же выдала тайну своей госпожи, указав, где та хранит письма от Меттерниха.
Далее события развивались по канонам любовных романов того времени. 13 января 1810 г. состоялся бал-маскарад у итальянского посла графа Марескальки. Во время кадрили Каролина Мюрат приблизилась к Жюно и шепнула: «Твоя жена обманывает тебя и ее сообщник – Меттерних». Когда генерал потребовал доказательств, ему было предложено открыть секретер Лауры. Разъяренный Жюно вытащил жену прямо с бала, буквально бросил ее в карету, причем с такой силой, что полетели стекла. Все это сопровождалось ругательствами и проклятиями. Дома, когда был вскрыт секретер, в его ящике действительно лежал пакет с письмами, перевязанный розовой лентой, локон белокурых волос, альбом с рисунками и стихами, то есть полный набор улик, которые трудно было опровергнуть бедной Лауре.
Ей изрядно досталось от грубого и психически неуравновешенного мужа. На другой день он написал Меттерниху вызов на дуэль до смерти одного из участников и отослал его Лорель. В ожидании ее Жюно устроил Лауре еще одну ужасную сцену. Он давно уже находился в состоянии нервного истощения после неудач на Пиренейском полуострове, а несколько лет спустя вообще лишился рассудка. Войдя в транс, он сам себе нанес несколько ран в живот, стал истекать кровью. В этот момент раздался стук в дверь и появилась графиня Меттерних. Она пришла в ужас при виде разъяренного Жюно и залитой кровью комнаты. Генерал дал ей для опознания письма мужа. Смертельно напуганная графиня все же оказалась на высоте. Конечно, она не могла не узнать руку Клеменса, тем не менее внешне спокойно заявила Жюно: «Вы ошибаетесь, господин герцог, это не почерк моего мужа»[184]. Полностью овладев собой, она сказала ему: «Вы годитесь на роль Отелло»[185]. Лорель уже давно свыклась с неверностью мужа, а сейчас главное – не допустить, чтобы сорвалось «великое дело».
Каролина позаботилась, чтобы слухи о происшествии распространились по всему Парижу. Скандал, по расчету неаполитанской королевы, должен был помешать реализации проекта австрийского брака, лишить Меттерниха, по крайней мере на ближайшее будущее, возможности появиться в Париже. Однако Наполеон срочно принял меры. Жюно было приказано вернуться к войскам. Элеонора по-прежнему пользовалась благосклонностью императора и удостоилась его похвалы за мужественное поведение: «Вы добрая маленькая женщина, сумевшая избавить меня от больших проблем из-за этого грубияна Жюно»[186]. В письмах она еще и успокаивает напуганного супруга, ссылаясь на слова Наполеона, что вся эта история служит будто бы опровержению слухов о связи Меттерниха с его сестрой. Поскольку в Париже видели, каково отношение императора к скандалу, то быстро прикусили языки. Опомнившийся от испуга Меттерних в назидательном тоне пишет жене: «Твое письмо от 26 января с описанием одной из сцен разоблачает людей 1792 и 1793 гг. Как бы высоко не поднялся тот же Жюно, он как был, так и остался кровопийцей»[187].
После такого патетического пассажа Клеменс переходит к щекотливому вопросу о своей собственной роли в этом деле. При его хваленом самообладании ему было не так уж сложно солгать, глядя собеседнику прямо в глаза, а в данном случае задача предельно облегчилась: не будет же он краснеть перед листом бумаги, а в искусстве владения пером мало кто мог с ним сравниться. Взывая к доброму сердцу и светлому разуму жены, Клеменс уверяет ее, что корреспонденция, адресованная Лауре от его имени, – фальшивка. Он только однажды отправлял ей письмо, но не через посредника, а почтой. Через десяток лет в письме графине Д. Ливен Меттерних выдвигает иную версию. Оказывается, письма были не его, а Лаура назвала его имя, чтобы скрыть настоящего любовника[188].
В письме жене в связи со скандалом Меттерних даже в большей мере, чем обычно, подчеркивает свою преданность семейному союзу, обращается к ее чувствам: «Люби меня, так как я служу и буду служить всю жизнь тебе. В жизни бывают очень тяжелые минуты; я всегда стараюсь преодолеть их с помощью небес, моей совести и сознания покоя и мира, которыми наполнены мой дом и моя добрая маленькая семья»[189]. И надо признать, что он не кривил душой, был совершенно искренен, говоря о привязанности к Лорель и к семье.
Супруги дружно трудились над «величайшим в мире делом». «Сегодня, мой дорогой друг, – писал Меттерних жене, – ты играешь роль в европейской дипломатии»[190]. В конце января напряжение достигает апогея. Наполеон держится подобно сфинксу, успешно вынуждая австрийцев раскрывать свои карты. Есть основания полагать, что французы были детально осведомлены о замыслах австрийской стороны и благодаря шпионажу[191]. Австрийскому послу Шварценбергу не удается проникнуть в тонкости дипломатической игры, он склонен преувеличивать шансы на франко-русский брак. Ему неизвестно содержание депеш, полученных из Петербурга от Коленкура. А они оставляли Наполеону мало надежд.
Тогда он решил упредить русских, чтобы не оказаться в смешной роли отвергнутого претендента. 28 января императорская родня и высшие сановники империи собрались в Тюильри, чтобы обсудить перспективы брака Наполеона. Мало кто из присутствующих, за исключением хитреца Талейрана, догадывался, в чем суть дела. Наполеону нужно было создать впечатление, что он – хозяин положения, что только от него зависит, какой избрать вариант – русский или австрийский. Сам император к тому времени фактически уже сделал свой выбор. Лаборду было поручено сообщить Шварценбергу, чтобы тот держал под рукой курьера в полной готовности, так как в любой момент может возникнуть необходимость послать его в Вену.
6 февраля Наполеон читает полученный из Петербурга опять-таки уклончивый ответ. Больше ждать император не намерен. Срочно потребовался Шварценберг. Его не нашли, так как австрийский посол развлекался охотой. Еще не успел он снять охотничий костюм, как у него появился Евгений Богарне с предложением, а точнее сказать, с требованием немедленно подписать брачный контракт. Хотя у посла не было необходимых полномочий, он подписал документ, прекрасно понимая, что ничем не рискует.
Наполеон взял игру на себя и действовал с такой же решительностью и быстротой, как на полях сражений. По двум причинам фактор времени обретал для него серьезное значение. Прежде всего нужно было убедить Европу, что он выбрал австриячку еще до того, как получил завуалированный отказ из Петербурга. Благодаря ускоренному ходу событий можно было также помешать австрийцам завязать переговоры с целью добиться тех или иных уступок.
Шампаньи было приказано поставить на депеше, отправленной в Петербург Коленкуру, вчерашнее число – 5 февраля, потому что депеша от Коленкура была доставлена 6 февраля. Контракт подписали прямо в австрийском посольстве. Франц I был шокирован такой спешкой, но приходилось это сносить. Некстати вмешалась императрица Мария Людовика, вступившаяся еще раз за своего брата Франческо. Францу и Меттерниху совсем не до нее. Не стоило больших усилий уломать и саму Марию Луизу. Конечно, ей было страшновато идти в жены человеку, которого еще недавно называли в ее кругу чудовищем, узурпатором и т. д. Однако девятнадцатилетнюю эрцгерцогиню манили Париж, блеск и слава Французской империи. Иначе же пришлось бы стать супругой мелкодержавного итальянского принца, прозябать в каком-то захолустье. Мария Луиза не обладала красотой своей двоюродной бабки Марии Антуанетты. Меттерних сдержанно отзывался о ее внешности: «Лицо ее скорее некрасивое, чем привлекательное, но очень хорошая фигура и, если выправить осанку, сделать хорошую прическу и т. п., она будет выглядеть совсем неплохо»[192]. Деликатную миссию убеждения эрцгерцогини Меттерних, видимо, тоже взял на себя. Чтобы подчеркнуть свои заслуги в этом деле, Клеменс по обыкновению во много раз преувеличил трудности, которые пришлось преодолевать. «Я сообщил сегодня Шварценбергу, что мы располагаем согласием эрцгерцогини; это были едва ли не самые трудные переговоры из тех, что мне когда-либо приходилось вести, но, благодаря Богу, они полностью удались. И я уверен, что они могли удаться только мне, и потребовали всех моих сил»[193], – писал он Лорель 14 февраля.
