Выглядит все это предельно смешно, но только последний дурак рискнул бы потешаться над кулганцами. Чувство юмора у них отсутствует напрочь, так что можно и пулю в лоб схлопотать за такие вольности.

Кулганцы — «библиотекари галактики». Их планета — самый большой архив знаний. Если ты хочешь найти сведения о каком-то событии, изобретении, болезни — о чем угодно — то можно уверенно сказать: у кулганцев есть все, что тебе нужно.

Но и просят они за свои знания по полной программе.

— Присаживайся, вольный, — гриб смещается чуть в сторону и указывает на мягкое кожаное кресло. Сам он, разумеется, не садится — подвеска не позволяет.

Я частенько здесь бывал. В просторном кабинете, пахнущем переспевшей ежевикой и крепким алкоголем. Кулганцы — большие любители высокоградусных напитков.

Через окна, полностью занимающие одну из стен, льется слабый свет дождливого дня, из-за чего приходится зажечь несколько желтых сциловых ламп.

Много роскошной мебели, много ковров, картин и расписанных ваз с живыми цветами. Все этот так разительно отличается от привычного минимализма, прямых углов и стерильной городской чистоты, что первое время я чувствовал себя путешественником во времени, метнувшемся лет на пятьсот назад.

— Мы признаемся честно, вольный, — кулганец тяжело разворачивается и смотрит на меня сверху вниз. В черных глазах-бусинках, почти скрытых широкой коричневой «шляпкой», — ни единого чувства или мысли. — Вознаграждение могло тебя и не дождаться.

Мертвые глаза насекомого. Так на тебя может смотреть паук: невозмутимо и холодно, как на кусок дерьма или пустое место. Чем я был для кулганца — вопрос сложный. Вероятно, что интересной зверушкой. Не секрет, что их ученые в свое время отлавливали двоедушников для изучения. Всестороннего и обстоятельного.

Стоит ли говорить, что никто из них не покинул Либрию, кулганскую родину, живым?

— Я расстарался, чтобы вернуться вовремя, — от предложенных напитков я благоразумно отказываюсь. Крепкий алкоголь превращает меня в то еще животное.

— И нам нравится твой ответственный подход. Награда, в полном объеме, переведена на твой личный счет.

— Значит, я могу быть свободен.

Я не спрашиваю, потому что не собираюсь задерживаться. Внутри неприятно давит и жжет, а на самом краешке сознания скребется тревога. Именно сейчас, в этом самом кабинете, творится что-то жуткое.

Я чувствую это кожей, но не могу объяснить. Угрозу внушают мне тени у стены, изгиб гравитационной подвески, излишняя тишина, которую нарушает только мое дыхание.

Кулганец непривычно мнется, что-то хочет сказать… и от этого становится совсем тошно.

Странно шипит генератор речи, не в силах трансформировать рычание и бульканье, рвущееся из горла «библиотекаря».

Какого хрена происходит?

— Давай начистоту, — я скрещиваю руки на груди и пристально рассматриваю собеседника, стараясь не представлять, как он вообще проходит в двери с такой-то шляпой.

— Неспокойно последнее время.

Люблю такое начало серьезного разговора. Ты собеседнику прямой вопрос, а он тебе о погоде начинает рассказывать.

— Камкери проглатывают одну систему за другой, — я откидываюсь на спинку кресла, а мне в голову лезут самые мрачные мысли. Раз уж грибной посол решил поговорить о том, как плохи дела, то галактика катится к едрени матери, — мы на пороге войны.

— Вы на пороге истребления, — кулганец произносит это абсолютно будничным тоном — генератор речи не отражает никакой эмоциональной окраски, но меня пробирает крупная дрожь.

— Не слишком ли громкие заявления?

— Мы не делаем громких заявлений, вольный. Мы констатируем факты.

— И ты думаешь, что камкери нас истребят?

— Камкери — симптом. Они — сыпь, которая только указывает на болезнь. Сам источник заразы невидим для нас, — кулганец медленно подплывает к окну и смотрит на стену дождя за стеклом. — Скоро Совет предложит тебе работу. Не спрашивай у нас, почему тебе и откуда нам известно. Так случится.

Слабый скрип подвески ввинчивается в висок не хуже пули. Взгляд черных глаз пропарывает тяжелый воздух комнаты и врезается в меня, заставляет влипнуть в спинку кресла.

— Не принимай задание, вольный. Считай это дружеским советом.

Герант не соврал, предупредив, что начнутся тяжелые времена.

Сам он ко мне не заходит, упорно избегает, отчего внутри стягивается паршивое чувство обреченности. Я определенно что-то делаю не так, но не могу понять, что и как с этим дальше жить.

Давлю в себе навязчивое любопытство и у Эльзы не уточняю, бывает ли в гостинице двоедушник, говорит ли с ней. Может, обо мне спрашивает?

Отмахиваюсь, запираю в себе скулящее, болезненное разочарование и приучаю к мысли, что так и должно быть.

Это нормально.

Так и надо.

Случайный компаньон, что ушел заниматься своим делом. Разве я не знала, что так и будет?

Когда второй день на Заграйте подходит к концу, мне приходит сообщение от Бардо.

Точнее, он хотел бы, чтобы сообщение получила я лично, но так как никакого портативного средства связи у меня еще нет — радостную новость мне приносит Эльза.

Девчонка врывается в комнату, как к себе домой, и, сверкая глазами, тараторит, что «господин капитан» ждет меня у магистра Гильдии.

Отдает мне небольшую пластинку-браслет: если указать ей пункт назначения, то она будет проговаривать маршрут через наушник, идущий в комплекте — крохотный завиток из синего сцила, что служит и для связи со всеми доверенными лицами, знающими, как ко мне подключиться.

Эльза упирает руки в бока и смотрит грозно.

Видит, что я даже не собираюсь одеваться, и выкидывает из встроенного шкафа вещи на кровать.

— Давайте-давайте, что вы как улитка пьяная бродите! С ума сойти, вы с самим магистром повидаетесь! — девчонка выразительно указывает на белье и ждет, когда я справлюсь с застежками, а потом сама зашнуровывает на мне новую рубашку.

Пытаюсь оттолкнуть ее руки, но с таким же успехом можно противостоять порывистому ветру. Эльза проворная и юркая, как змея, — не уследишь за ней.

— Знаешь о нем что-то полезное?

— О магистре-то? Конечно! Он двоедушник, и зверь у него забавный. Почти такой же забавный, как твой ворон.

Черная груда перьев недовольно ворочается на спинке стула и протяжно каркает.

— У него тоже ворон?

— У него енот.

Я невольно хохочу, а Эльза качает головой, совсем как взрослая.

— Жирный такой, смешной шар доброжелательности, — бубнит девочка, — он почти не сидит взаперти. Может даже по городу самостоятельно разгуливать! Поговаривают, что магистр всегда одним глазом следит за окружающими, а одним — смотрит через своего зверя. Оттого и знает все, что в городе делается.

— Здесь к двоедушникам относятся совсем по-другому, — говорю тихо и отхожу в сторону, чтобы обуться.

— У тебя дома их обижали?

Эльза сцепляет руки за спиной и склоняет голову набок, будто прислушивается.

— Да, — отвечаю твердо. — Там многих обижали.

— И вас тоже?

Я так и замираю, с сапогом в руках, и поднимаю взгляд. Девчонка стоит у кресла и мягко поглаживает ворона. Птица не противится — скорее, делает вид, что ей все равно: топорщит перья и переминается с лапы на лапу, но не улетает и не растворяется зеленым дымом.

— Я… — слова встают поперек горла, и я не могу их выдавить, потому что боюсь Эльзу испачкать своим признанием. Светлый и добрый человек — зачем ей слушать о тех ужасах, что творились с полукровками в трущобах? — Всякое случалось. Иногда обижали.

— Герант сказал, что этого больше не случится.

Пристегиваю к бедру небольшую сумку — подарок Эльзы, и с досадой понимаю, что так и не забрала у Бардо оружие. Как-то за эти пару дней я окончательно размякла и думать забыла про клинок и револьвер.

— Ты его видела? — вопрос срывается с губ быстрее, чем я могу его удержать.

Но я правда хочу знать.