Нет времени.

Поворачиваю в сторону временного госпиталя. На земле лежат разорванные серые полотнища и крепеж. Ни у кого нет времени их правильно собирать, не до того. Да и брать на челноки что-то лишнее — бессмысленно. Каждый квадратный фут на счету.

За госпиталем хорошо видна высокая защитная стена, окружающая поместье и всю территорию, принадлежащую Северу.

И первое, что я слышу, оставив челноки и людей за спиной, — треск. Так трещит хитин, стоит наступить на жука.

Гестас стоит за спиной, и его тяжелое дыхание и тихое поскрипывание брони кажутся оглушительными, почти сверхъестественными. Под ногами крошатся мелкие камешки и пыль, а все вокруг — совершенно нереальное, потустороннее и чужое.

Как быстро родной дом может стать чужим. Поразительно, что происходит это в мгновение ока, за один единственный взмах ресниц.

На стену обрушивается удар.

По желтоватому камню бегут тонкие трещины, расцветая тут и там паучьей паутиной.

— Их слишком много, капитан, — шепчет Гестас, но в его голосе нет страха — только готовность встретить врага.

— Мы не сдвинемся с места, пока челноки с людьми не покинут планету.

Гестас кивает. Он бы не посмел ослушаться приказа.

На этих кораблях его семья, и отступить — значит, обречь их на верную, мучительную смерть.

Первые камкери переваливаются через стену и падают вниз, как мешки с трухой. Они поднимаются рывками, похожие на кукол, которых дергают за ниточки.

Тонкие фигуры покрыты прочными хитиновыми панцирями, вытянутые головы напрочь лишены волос, заостренные уши мелко подергиваются. Безгубые продолговатые рты полны игловидных клыков.

Тварям не нужно оружие — острые пятидюймовые когти могут вскрыть броню, как консервную банку, и достать оттуда хлипкую человеческую плоть.

Иногда — для убийства. А иногда — и для кое-чего похуже.

Стискиваю зубы и наблюдаю, как существа сбиваются в группы, замирают всего на секунду, прежде чем заметить копошащихся людей и броситься вперед.

Бесшумно.

Камкери общаются друг с другом телепатически и нападают молча. Они не издают ни боевых кличей, ни яростных криков или рычания. Их атаки проходят в тишине, которую нарушает только скрип хитиновых пластин.

Шелест брони и клацанье сотен пастей меня подстегивает, наполняет вены огнем неудержимой ярости, и я крепче сжимаю клинок, собираю по крупицам остатки сил и готовлюсь принять удар.

— Защищаем челноки! — ору, срывая голос, до саднящей боли в горле. — Не подпустить ни одного ублюдка к спасательным кораблям!

Достав из набедренной сумки две сферы, я бросаю их себе за спину и чувствую, как там «разворачивает крылья» защитный голубоватый барьер, отделяя живую смертоносную волну от последних челноков.

Камкери несутся неумолимо. Хищники, бездумные убийцы, подчиняющиеся только одному инстинкту; и голод, сверкающий в их глазах, говорит мне больше, чем хотелось бы знать.

Перед тем, как налететь на наши мечи, врагов подкашивают пули.

В отличие от камкери люди не сдерживают чувств. Крик стоит до небес.

Из десятка голосов скручиваются ругательства, нечленораздельные выкрики и проклятья всем богам, каких только возможно вспомнить.

Гестас вырвался немного вперед, я и вижу, как его клинок врезается в голову одного из камкери. Та треснула, как переспевший лисий фрукт, брызнув в стороны густой темной кровью.

Под ноги мне падают тела и живые твари, в воздухе свистят смертоносные когти.

Камкери наваливаются на нас со всех флангов — и в толпу летят припасенные на черный день сциловые бомбы.

Жар бьет в лицо, а нос закладывает от тошнотворного запаха паленого хитина, по всему периметру летят острые осколки, оставляя на броне царапины. Одна из стражниц попадает под удар, и я не успеваю ей на выручку. Из окровавленных рук кричащей девушки падает еще одна бомба — и врагам не удается насладиться ее предсмертными хрипами.

— Капитан, последний корабль!

Я бросаю взгляд через плечо: у поместья остался всего один челнок и корабль наемников. Их Север вызвал лично.

— Отступаем!

Выписав в воздухе широкую дугу, я сношу голову особенно резвому камкери, пожелавшему вцепиться мне в горло, но его место сразу же занимает новый враг. Даже если барьер их и сдержит, то всего на несколько минут…

Нужно найти Севера. Сейчас же!

Заградительный щит пропускает нас и захлопывается с таким звуком, что я вздрагиваю. Парочку камкери просто перерезает пополам, брызги крови остаются на барьере, смазываются, превращаясь в закрученные спирали, когда твари молотят по ним конечностями в последних, предсмертных судорогах.

Туда им и дорога…

Из-за грохота не слышу собственных шагов. Тону в ворсе пушистого ковра и едва не выбиваю дверь плечом, потому что нет ни времени, ни терпения. В нос бьет тяжелый горький дух шалфея, полыни и пихты. Шторы отодвинуты в стороны и подвязаны, пропускают в комнату желтоватый, теплый свет.

Упираюсь взглядом в спину главы Дома Знаний, застывшего у окна. Болезненно-прямую, натянутую струной.

Его руки сцеплены, а пальцы нервно дрожат, прихватывая манжеты рубашки. Север никуда не торопится. Наблюдает.

— Господин, мы должны уходить!

— Ты должна уходить, Ши, — поправляет он меня. — Я уже никуда не полечу.

Север медленно поворачивается и без стеснений распахивает ворот белоснежной рубашки, а я в ужасе отшатываюсь и прикрываю рот рукой, чтобы удержать вопль. Из-под ткани выглядывает красная бугристая полоса, что тянется от паха к горлу и обвивает его неровными лентами. На груди и животе вспучивается венозная сетка, будто невидимое растение пустило корни под бледной кожей.

— Убирайся, Ши, — голос Севера глух, а я едва разбираю слова из-за дребезжания стекол в окнах. — Скажи Буре, что нашла меня мертвым. Обвини камкери — им дурная слава не вредит. Или скажи, что я покончил с собой, — едкий смешок вырывается из его горла и сменяется протяжным хриплым кашлем.

— Вы же знаете, что он не поверит!

— Я заразу на борт не понесу. Разговор окончен, — Север повелительно взмахивает рукой, а я не могу выдавить ни звука. Должна подчиниться, но ноги не несут.

Подаюсь вперед, но наталкиваюсь на горящий взгляд серых глаз. Болезненный, обреченный.

— Я останусь с вами…

— Дура! — выплевывает с яростью. — Пошла вон! Забыла, где твое место? Рядом с моим сыном! Не заставляй меня жалеть, Ши, что взял тебя в дом, что доверял и обучал. — Мужчина тянется к поясу и достает сциловый револьвер. Он заряжен — индикатор на боку горит красным, и я точно знаю: выстрел сожжет меня на месте. — Убирайся! У тебя еще вся жизнь впереди, — его голос на мгновение смягчается.

Мир мутнеет перед глазами, но я отступаю, давлю в себе желание броситься вперед и встретить пулю. Лучше так! Разве он не понимает…

— Пожалей меня, девочка моя, — шепчет Север. — Дай умереть достойно.

Над городом прокатывается новый сигнал тревоги, а во внутреннем дворе серой статуей застывает последний корабль.

Срываюсь с места и мчусь по коридору к выходу, не замечаю, как по щекам катятся горячие тугие капли и попадают в рот. Глотаю горькие слезы, валюсь на колени, поскользнувшись на гладком мраморе ступеней, и острая боль прошивает до самой поясницы, но я подскакиваю на ноги и выбегаю во двор.

Навстречу мне протягивает руку Буря. Я не могу смотреть ему в глаза, потому что не защитила его отца. Не спасла от болезни.

Вваливаюсь в нутро корабля за мгновение до того, как дверь захлопывается. Упираюсь затылком в холодную стену и ловлю вопросительный взгляд мужчины. Секунда тишины — и он отворачивается. Все сам понимает, даже врать не нужно. Врубается кулаком в панель сбоку, сминая металл, шипит что-то и идет к кабине пилота.

Дает отрывистую команду стартовать.

***

— Что двоедушник делает на корабле? — грозно спрашивает Буря, когда «Зорянка» уже покинула планету и медленно двигалась в сторону подпространственного разрыва.