Близился час заката. Я выскользнула из весёлой толпы и без особых сложностей незаметно покинула лагерь. Каждый новый шаг прочь давался труднее предыдущего. Смех и задорные восклицания становились всё тише. Сердце билось громко, болезненно. Дыхание сбивалось. Я приложила дрожащие ладони к губам и побежала. Не оглядываясь. Не задумываясь. Не позволяя внутреннему голосу вымолвить и звука. Бежала. Судорожно хватала вечерний воздух. Всё быстрее. Пытаясь обогнать учащённый стук сердца. В глаза ударил яркий свет, и только тогда я остановилась.
Солнце висело прямо передо мной — гигантское, слепящее. На западной оконечности острова Странника к морю подступала узкая и короткая полоса белоснежного песка, по обе стороны окружённая чёрными зубьями скал. Лес круто спускался с горы и переходил в высокую траву; её жёсткие стебли, покачиваясь, шипели под ветром. Начинался прилив — как и было обещано. Осторожно, опасливо ступая по песку босыми ногами, точно из страха, что меня утянет куда-то, я направилась к морю. Смятение в душе отступило перед сильным чувством отчаявшегося смирения.
Я ненавижу да и не умею прощаться. Каждый раз выходит что-то неуклюжее, банальное и почти бессмысленное. Парадокс: прощание — неловкий, болезненный, но часто самый важный момент. В этот раз точно. Я нарочно лишила его себя, потому что знала, как в одно мгновение сгорит вся решимость, что упорно взращивалась на протяжении многих дней. Даже не от слова, от взгляда. Кругом не было никого, даже птиц. Вечерний бриз, что шумно спускался сквозь туман по пышным кронам, легко подталкивал в спину, играючи вздыбливал волны на мелководье и, сливаясь с лазурно-золотистой водой, устремлялся к горизонту. И будто бы звал за собой. Был ли это Край Света?.. Или просто зыбкая грань очередного дня? Проступили слёзы — то ли от яркого солнца, то ли от того, что сжимало душу невидимыми тисками.
Прохладная волна лизнула ступни. Я встрепенулась, испуганно отшатнулась назад. Захотелось освободиться от удавки на шее, но пальцы лишь ухватились за кожаную тесьму с маленьким рогом на ней. Губы дрожали, а с ними каждый вдох и выдох. Я вытащила из кармана и плотно сжала потрёпанный лист бумаги. Мне и самой не было ясно: забыт ли он или нарочно остался, так и не попадя в руки адресата. Море подбиралось ближе. Я замерла, позволяя размытому песку окутывать ступни. Стоило подумать: в сотый, в тысячный раз задать себе один и тот же вопрос. Но в мыслях ничего не задерживалось. Разум захлестнула буря, ураган из чувств, эмоций, воспоминаний, взвешенных решений и ничего не значащих слов. Капли слёз упали на желтоватую бумагу, я дёрнула головой, но глубокий вдох сорвался в судорожный всхлип. Счёт пошёл на минуты. Полыхающий диск вот-вот готов был коснуться границы моря и неба.
Я зажмурилась, закусила губу. Заставила с невероятным усилием — точно она была не моя, не родная, — ногу сделать первый шаг. Затем ещё один. Затем ещё. Давалось трудно, будто заново училась ходить. И каждый шаг, каждый плеск волн у ног отдавался болью — разрывало на части, будто к берегу уходила невидимая цепь с гигантским крюком, что засел в самое сердце. И уйти прочь можно было лишь через кровь, через страдания и разодранное в клочья сердце. Эта боль выла и тут же приторно шептала: «Вернись. Отступи».
«Эта дверь откроется лишь единожды. У тебя будет только один шанс — уйти или остаться. Времени решать будет немного, несколько минут между первым и последним лучом в море…»
Волна ударила по коленям, я даже не покачнулась: может, каменело всё не только внутри?.. Лист прижимала к груди, как величайшее сокровище — измятое, пропитанное солью от слёз и морских брызг.
— Думала уйти, не попрощавшись? — прилетело с берега громкое возмущение. Прилетело почти осязаемо, так что подогнулись колени, и я едва устояла. Обернулась так быстро, что ветер свистнул в волосах.
Держа руку козырьком, Джек замер у самой кромки воды; море играючи, но несмело подбиралось к носкам сапог. Запрокинув голову, наверняка, щурился от солнца, и всем своим видом не давал так сразу сказать: следил ли или случайно забрёл. От меня же будто ничего не осталось: я перестала ощущать тело и даже не пыталась разобраться, что за вихрь охватил взбудораженный разум.
— Ты меня не переубедишь! — закричала куда менее уверенно, куда более испуганно.
Джек широко расставил руки, и его голос перекрыл шум прилива:
— Да я и не собирался. — Я стояла достаточно далеко, чтобы за маской закатного солнца не увидеть его истинных эмоций. А голос — не лгал.
Всё разом исчезло, утихло так мгновенно, точно весь хаос унесло в открытый космос: сгорел жуткий, дотошный, противный страх; иссохло жгущее кислотой сомнение; растворилась боль, что не давала дышать. Вместо того душу согревало умиротворение и с лёгким жаром расходилось по всем телу. «Спасибо», — одними губами сквозь улыбку прошептала я. Взгляд смело поднялся к горизонту: солнце коснулось воды, и по морю простёрлась сверкающая, куда ярче всех самоцветов мира, дорожка. Слёзы скользнули по щекам. Я смело ступила на неё.
Я не буду жалеть. Потому что теперь вижу всё. Начало и конец истории — и миллионы моментов, из-за которых сейчас улыбаюсь. Всё то, что переплелось поразительным образом. Всё то, из чего соткано невероятное приключение. Всё то, что никогда не будет воспоминанием — но что было настоящей, до последнего вдоха настоящей жизнью.
— Я буду скучать, — услужливо принёс ветер. Или мне просто хотелось это услышать.
Я улыбнулась сквозь частое дыхание и горячие слёзы.
— Нет, — рука с листком бумаги медленно опустилась, — не будешь.
Волна тут же вырвала письмо из пальцев. Я подалась за ним, но не смогла и сдвинуться: солнечный свет стал осязаемым, не обжигающим, но обволакивающим каждый миллиметр тела.
Что было, что есть и что будет — неважно. Этот миг обратит всё в сон. Сон забудется. Когда в море погаснут последние лучи, будет разгадана последняя тайна. Останется лишь сон: закат, пожаром прокатившийся по облакам; море, нашёптывающее о наваждении; ветер, приносящий чудное позвякивание бусин. Миг, когда над горизонтом вспыхнет зелёный луч, обратит всё в нереальность.
И этот миг наступил.
Волны с игривым шёпотом подобрались к берегу и лизнули носки пиратских сапог. Брови выползли из-под выгоревшего края банданы и присобрались у переносицы. Джек Воробей поочерёдно распахнул глаза, а затем перевёл задумчивый взгляд на собственную руку — поднятую и согнутую в локте, словно для того, чтобы укрыться от солнца. Вот только светило уже нырнуло за горизонт.
Джек нахмурился ещё больше, медленно опуская руку, будто в ожидании, что она отвалится, и попутно соображая, что он здесь вообще забыл. Окрестности, куда ни глянь, тонули в умиротворённом красноватом вечере. Откуда-то издалека бриз приносил отзвуки неугомонных криков галдящих чаек. Объяснение никак не хотело находиться. Как вдруг цепкий взгляд приметил белый лоскут, скользящий по волнам в направлении суши: бессовестно игнорируя и ветер, и движение вод. Секунду поколебавшись, пират прищурился для верности, а затем в угоду собственному любопытству зашёл глубже в море. В сапогах захлюпала вода. Воробей раздражённо закатил глаза, но пошёл дальше, пока волна не вынесла на мозолистую ладонь обычный лист бумаги — чудом не расклеившийся. Чернила, если они и были, слизало море, и лишь у нижнего края, издав многозначительное «Хм», Джек Воробей смог прочесть выведенное аккуратным почерком одно-единственное слово: «Навечно».
Капитан глядел на бледнеющие, тающие у него на глазах буквы и ловил себя на неуместном и совершенно ему не свойственном чувстве сентиментальной тоски. Будто потерял что-то важное. Прилив подобрался к коленям. Джек медленно поднял взгляд к стремительно темнеющему горизонту. Откуда прибило этот листок?
Каряя радужка вспыхнула ярким огнём. Пират и сам не знал, что и почему хотел разглядеть в синеватой бесконечности, но вдруг встрепенулся, сбрасывая оцепенение. Глаз зацепился за тёмный изящный силуэт, будто выведенный на небе, как на холсте. Море тут же выхватило листок из ладони и унесло прочь. Напряжение на загорелом лице сменилось сосредоточенностью, которую затем разбавила довольная улыбка, дерзко блеснувшая золотым зубом. Джек хлопнул себя по карману, недовольно цыкнул и вместо подзорной трубы приложил к глазу сооружённый из кулака окуляр. «Вот что!» — радостно провозгласил капитан. Три секунды спустя пират резко выровнялся и дёрнул усами. Взгляд метнулся влево, затем вправо. Звонко шмыгнул нос.
