— Довольно! — завопила я, обрушивая молниеносный удар.
Рубить! Колоть! Не позволить противнику предугадать свой следующий шаг. Не дать вдохнуть! Атакуя бессистемно, с разных сторон, я заставляла Тич вертеться волчком, распаляться на недоумение от моей беспорядочной техники боя. Мне приходилось туго, но теперь в партии вела я. Прыжок в сторону, выпад, блок. Шпага придавила клинок испанки к земле. Не давая слабины, я раненой рукой вцепилась Анжелике в запястье. Та едва не вонзила кинжал мне в спину, я увернулась. И тут же ударила коленом в районе диафрагмы. Тич выплюнула воздух, сгибаясь пополам. Хватка сабли ослабла. Выхватив клинок из её ладони, я обрушила удар эфесом в спину. Испанка припала к земле, перекатилась в сторону и вскочила на ноги. Мы очутились у самого края обрыва.
— Кто… учил тебя драться? — тяжело спросила Анжелика, сплёвывая кровь.
— О, сам Дьявол. — Я бросила саблю в пропасть. — А теперь куклу, пожалуйста.
Поджав губы, она потянулась ко внутреннему карману. Я уже готова была взять куклу в руки. В последний миг на губах Тич сверкнула пугающая улыбка, — ещё до того, как Анжелика что-то сделала, по этому оскалу я поняла, что последует шаг ва-банк, — и кукла полетела в пропасть.
— Нет!!! — Я метнулась следом, к самому краю, всем телом подаваясь вперёд.
Клинок, как продолжение руки, подцепил деревянную миниатюру. Я застыла, нависая над обрывом. Из-под сапог вниз сыпалась мелкая галька. Два растаявших мгновения облегчения, и тело сковала судорога исступления. Глаза защипало от пристального панического взгляда: острый край шпаги легко проткнул туловище деревянной куклы. Время нарочно замерло, подстраиваясь под заходящийся ритм сердца. Я через силу повернула голову. Карие пиратские глаза были полны искреннего непонимания. Джекки смотрел прямо на меня и даже не пытался зажать рану, удержать расплывающееся на груди кровавое пятно. От слез мутнело в глазах, а я не могла моргнуть, не могла двинуться или хотя бы вдохнуть. Бесчувственным истуканом наблюдала, как Джек заваливается набок. И даже после, когда на пожжённую траву упали алые капли, когда никто не успел подхватить капитана, потому что не ожидал, когда звякнула о камень и рухнула в пропасть выпущенная из руки шпага, я просто стояла и смотрела. Потому что и Джек смотрел на меня.
Загалдели, тут же кинулись к нему. И взгляд исчез. Время вернуло прежнее течение.
— Джек… — задрожало ослаблено и подло. Я рухнула на колени рядом, наивно пытаясь закрыть руками дыру от невидимого клинка. Мешая тёплую кровь с горячими слезами. Но всё было кончено. Глас рассудка звучал убийственно равнодушно. В памяти мелькали сотни картинок о том, как в моем настоящем подарить жизнь умирающему. И всё это было настолько бесполезно. Равно как и мои усилия. Карие глаза угасали, невидящим взглядом устремляясь в небо цвета моря. Я осознавала свою беспомощность, и от трезвости разума делалось только больнее. — Всё не так! Не так! — захлебнулась я рыданиями. — Всё не может ТАК быть!!! Только не сейчас! Только… не ты…
— Ну хватит… — кто-то попытался тронуть за плечо. Чтобы успокоить? Или?..
Я шарахнулась в сторону, натолкнулась на кого-то, упала на колени, поднялась, попятилась. Они были кругом. Повсюду. Одинаковые лица, одинаковые взгляды — обращённые к убийце. Ко мне! Я опустила голову. Кровь Джека на руках смешалась с моей. Шрам на ладони проглядывался слабо — покрытый следом более страшного преступления. Я рухнула на колени, зажмуриваясь.
— Н-е-е-е-т! — вырвался дикий, безумный вой. Предсмертный вопль… умирающей души. Крик заложил уши, до боли рвал связки, опустошая внутренний мир.
Кровь. На моих руках кровь. Его кровь, кровь Джека.
Невидящий взгляд застыл на ладонях. В душе было больно и пусто. Все чувства, эмоции перегорели, сгорели в адских мучениях.
Мой воздух… Потому что без него задыхаюсь… Но… почему? Почему я дышу? Разве… Разве я имею право? Разве я могу?
На меня глядели огромные глаза, полные до краёв праведного ужаса. Осунувшееся лицо с царапинами и кровоподтёками. Моё отражение. И кругом была не тьма, а темнота, сгустившаяся в отсутствие яркого лунного света. Я повела подбородком в сторону, отражение повторило всё в точности, а затем пошло мелкой рябью: ветер зацепил поверхность тихого ручья, что прятался в траве, как змея в поисках добычи. Отражение вновь посмотрело на меня. Ужас в глазах растворялся, словно туман, являя наружу выгоревшую пустоту. Взгляд осторожно сместился к ладоням. Крови не было. Я опустила кисти рук в воду и замерла до тех пор, пока от сводящего мышцы холода кожу не стало жечь. В темноте что-то копошилось, шипело и посвистывало. Небо исполосовали готические узоры сходящихся крон. В трансе я побрела в ночь, руководствуясь ручьём как единственным верным ориентиром, хотя на самом деле было неважно, куда идти, к кому и зачем. Важного не осталось от слова вообще. Ноги ступали машинально, тело следовало кем-то назначенной программе.
Инстинкты пробуждались постепенно с наступающим рассветом. Когда утро стало достаточно серым, чтобы оглядеться, я достигла вершины подъёма, с которого сбегал водный поток. Джунгли наперебой бурлили радостными вестями о наступлении нового дня. Я уселась на выступающий из склона камень и замерла, а пустующий взгляд зацепился за высившуюся над лесом кучерявую крону исполина да так там и остался. Первым чувством реальности оказался едва уловимый запах дыма. Рецепторы заработали, следом нехотя, подобно древнему механизму, что сотни лет простоял в забытьи, пробудился мозг. Ветер нарочно дразнился знакомым запахом: то приносил его лёгкий, едва уловимый, то поднимал столб дыма над невысокими пальмами, как знамя. Тело противилось врастать в камень, и я нацепила ароматический поводок и поплелась вперёд в поисках источника.
Круглую проплешину среди джунглей, обложенную камнем в половину человеческого роста, занимало пять или шесть добротных деревянных хижин. Посредине тлел разворошённый ветром костёр, спасаясь от утренней сырости между двух опалённых брёвен. От очага под открытым небом веяло теплом и уютом, в котором я внезапно почувствовала острую нужду. Только приблизившись к костру, я заметила в стороне между хижинами надрубленную ветвь пахучего дерева. На срубе собирался сок и вязкими тяжёлыми каплями стекал вниз. Там, на песке, лежала голова, затылком ко мне. Подскочивший уровень адреналина влепил жёсткую пощёчину увязшему в прострации разуму. Страх дыхнул на кровь инеем, я тут же инстинктивно пригнулась к земле. Пятачок казался необитаемым.
— Эй, — по-змеиному зашипела я.
Никто не отозвался. Рациональный страх и врождённая брезгливость остановили от шага вперёд. Я подобрала с земли камень в два пальца шириной и кинула в сторону головы. Тот подскочил и угодил ей прямо в ухо.
— А! Что?! Сдохни в мучениях проклятый дикарь! — совсем живо и по-человечески завопила голова.
Из жилищ не донеслось ни звука, и я стрелой метнулась к дереву.
— Бойль?!
— А? Твою ж… мисс Диана! — Закопанный в землю почти по подбородок пират вытаращился на меня, как на привидение.
— Что это с тобой? — не менее удивлённо выговорила я.
— Ну, наказание вроде как. — Бойль попытался пожать плечами. — Эта липкая гадость, что капает сверху: взойдёт солнце, и налетят всякие крылатые твари, что сожрут меня целиком и очень быстро. Хотя Воробей и сказал, что всё уладит…
— Джек? — выпалила я. Сердце взволнованно грохнуло о грудную клетку.
— Ну да, — с недоумением протянул моряк, — только, похоже, не вышло, хотя почём мне знать. Меня ж тут закопали, а их дальше повели.
— За что?
— Не знаю, наверное, за то, что ты сбежала… Хотя все думали, что ты, мисс, того, богу душу… Как только шею не свернула?..
Воздух тяжелел с каждым вдохом. Накрыло лавиной воспоминаний, перемешанных, испачканных в ночном кошмаре. В груди закололо. Я запрокинула голову, взгляд суетливо метался по небу. Словно мозаика, полная картина по отдельным деталям всплывала в памяти: я бросилась бежать сломя голову, наверняка, запнулась обо что-то, а потом очнулась у подножья крутого оврага, у ручья. Верно, и как только шею не свернула! А эти жуткие воспоминания, разрушившие даже самосознание, и не воспоминания вовсе, а обыкновенное наваждение! Бред, подкреплённый воспалённым воображением и недавними переживаниями. И хоть после этого ночного кошмара всё ещё лихорадило, от осознания его нереальности хотелось смеяться и плакать. «От радости в зобу дыханье спёрло»: мне правда не хватало воздуха, ибо чудо, о котором я так молила, всё же свершилось, пусть и таким неожиданным образом. Разум просветлел, сбросил корку самоуничижения, вернул мне саму себя, ту, что всё ещё принадлежала реальности, что могла трезво мыслить. Хотя бы изредка.
