Услышав, как открывается дверь, я постарался даже дыхание задержать. Как же я влип. По сравнению с моим нынешним положением, перспектива попасть под статью за проникновение с почти взломом была намного радужней. В полиции, по крайней мере, не срезают с людей кожу и не полосуют лица. А эта мастерская, похоже, была местом, где Накамура и совершал убийства.

Я сам забрался в логово убийцы.

Который, похоже, заманивал сюда новую жертву, потому что один из донесшихся голосов явно был женский.

Щелкнула дверная ручка, послышался скрип открывающейся двери и вспыхнул яркий свет, который меня ослепил. Я зажмурился, хоть и понимал, что нельзя закрывать глаза, что надо быть готовым к возможному бегству.

Спустя несколько мгновений я с трудом разлепил ресницы на казавшемся ослепительным свету и повел головой, оглядываясь. Похоже, я сидел за шкафом, отделяющим рабочую часть мастерской от другой. Прямо передо мной возвышался стол, потертое кресло, в углу — печь. Никакого запасного выхода видно не было, выход был всего один, он же и вход, в который сейчас зашел убийца вместе с новой жертвой. От тяжелых гулких шагов по деревянному полу я едва голову в плечи не втянул и лихорадочно огляделся по сторонам, выискивая что-нибудь, чем можно будет отбиться в случае, если Накамура обнаружит меня здесь и решит напасть. Но, как назло, все инструменты остались в рабочей части мастерской. Рядом лежали в ящике деревянные бруски, видимо, заготовки для возможных масок. Верхняя казалась достаточно увесистой и была больше остальных. За нее я и схватился как утопающий за соломинку, чтобы хоть что-то использовать в качестве самообороны.

Но деревяшка едва не выпала из моих ослабевших пальцев, когда я услышал знакомый женский голос.

Я облился холодным потом. Что она здесь делает?! Не на экскурсию она пошла, это очевидно.

Послышался звук шагов, какая-то возня и глухой стук.

Пренебрегая собственной безопасностью, я, стараясь двигаться как можно тише, с трудом поднялся, опираясь на ноющую ногу.

Снова раздался голос Шики и вслед за этим звонкий шлепок, как от хлесткой пощечины.

Он ее ударил.

В голове у меня зазвенело от ярости, и я выглянул с правой стороны стеллажа.

Внутри меня все смерзлось, из легких разом выбило весь воздух. Я просто стоял и смотрел.

Шики лежала на крышке стола, как кукла. Волосы ее разлетелись по деревянной, когда-то лакированной поверхности стола, надорванный ворот юкаты распахнулся — блеснула бледная кожа ее шеи и плеча, а этот двуличный чокнутый подонок уже навалился на нее сверху.

…первая жертва была изнасилована и жестоко избита…

Я до онемения пальцев стиснул деревянный брусок, которым думал обороняться от Накамуры. Мир перед глазами передернулся багровой пеленой, в которой я очень отчетливо видел, как рука убийцы скользит по гладкому нежному плечу, как узорная ткань сползает с ее плеча, открывая выступающие ключицы и грудь, которые я сегодня ласкал и целовал и которых вот-вот коснутся его грязные лапы. От одной этой мысли у меня еще больше потемнело в глазах и я, как наяву, увидел, как деревянный брусок со всей силы опускается на затылок масочника, проламывая основание черепа и сминая хрупкие косточки позвонков.

Меня вывело из этого ступора, показавшегося мне вечностью и длившегося на самом деле не больше нескольких секунд, резкое движение убийцы, схватившегося за резак и рванувшего Шики за волосы. Она что-то сказала ему, тихим голосом, я даже не разобрал — кровь прилила в голову и так стучала в висках, что казалась мне оглушительным грохотом. В ту секунду я как-то не задумывался, почему Шики лежит под ним так покорно, что она может дать яростный отпор и зачем-то бездействует, позволяя этому чудовищу хватать ее за ноги.

Наверное, впервые в своей жизни я разозлился настолько, что был готов ударить человека и забить его до смерти.

Рванувшись из своего сомнительного укрытия, я метнулся к ним и обрушил зажатый у меня в руке деревянный брусок ему на голову — наотмашь со всей силы. И я бы попал, если бы в этот момент Накамура неожиданно не согнулся пополам и шарахнулся от меня, видимо, успев заметить боковым зрением мое движение. УБЛЮДОК!

— ОТОЙДИ ОТ НЕЕ! — чуть не врезавшись в стол, я развернулся и бросился на выпрямившегося убийцу, ударившись плечом ему в грудь. Вместе мы с грохотом влетели в какой-то верстак, от удара развалившийся под нашим весом, а Накамура уже с силой отшвырнул меня от себя. Теперь уже я спиной врезался во что-то твердое, на поверку оказавшееся стеллажом и обрушившееся на меня банками с красками, стеклянными бутылками и еще какой-то дрянью вперемешку с обломками полок. От удара я потерял равновесие и свалился на колени.

========== 2.9 ==========

Он был мне противен.

Отчего-то даже более противен, чем Ширазуми, Арайя и весь выводок его подопытных кроликов. И дело было даже не в том, что, навалившись всем своим весом, он трогал меня своими грязными руками, полагая, что может меня изнасиловать. Хотя и в этом тоже. Но больше — в том, что он был до омерзения жалок. Я могла понять его ритуалы, маски, нанесенные увечья, убийства, но сейчас он напоминал животное: с бездумным вожделеющим взглядом, потеющими руками и учащенным дыханием. Его гримаса напоминала его же маску, которая так восхитила Аозаки: выпученные бездумные глаза, искаженные похотью черты и ни капли осознания.

Черт возьми, Накамура — просто слабак, который не в силах выдержать груза своего греха. Каждый раз он позволяет пустоте поглотить себя.

Это падение.

Бегство.

Трусость.

Одним словом — слабак.

Моя голова дернулась в сторону, когда он наотмашь ударил меня меня по лицу. Щеку обожгло, губу разорвало о зубы, и я почувствовала металлический привкус крови во рту. Впрочем, Мастер был аккуратен: повреждение было только внутренним. Кажется, он ценил внешнюю красоту и благопристойность. Я облизала губы и проглотила слюну, наполовину смешанную с кровью.

Нет, меня это не устраивало.

Накамуре нужен был секс, пусть с налетом садизма, но это вовсе не то же самое, что убийство. Я же хотела увидеть в нем совсем другую жажду.

Я начинала злиться.

Поймав его взгляд, я указала глазами на инструменты, и он меня понял. Он потянулся к набору резаков и, наконец, выбрал резак с широким длинным скошенным на конце лезвием, предназначенным, должно быть, для того, чтобы снимать широкие полосы стружки с дерева. Но мастер Накамура был новатором в своем деле, он предпочитал снимать мягкую и влажную стружку с лиц. Я улыбнулась мастеру, наконец ощутив знакомое влечение. Нож легко скользнул в мою ладонь, я с удовлетворением ощутила его тяжесть. Накамура еще считал себя хозяином положения, не подозревая, что хищник уже стал дичью. Мне нравилось поддерживать у нем эту наивную уверенность. Он опрокинул меня на свой столярный стол, пытаясь задрать подол юкаты, нелепо размахивая передо мной своим жалким оружием и поддерживая под коленом, совсем как Ширазуми. Я почти чувствовала его слюну на своей коже.

Я рассмеялась.

— Ну ты и мудак…

Мастер отлетел от моего удара на пару шагов, сгибаясь пополам от боли, бросился обратно, но на него обрушился еще один удар — сзади, он наотмашь рассек воздух резаком.

— ОТОЙДИ ОТ НЕЕ!

Это крик почти оглушил меня. Сердце узнало этот голос раньше, чем мозг, дернулось к горлу, заливая жаром лицо. Словно деревянный истукан, я машинально уклонилась от резака Накамуры, сжимая рукоять ножа, и смотрела, как Микия бросается на убийцу, и тот его отталкивает, к счастью, выронив свой резак.

Стук отскочившего от деревянных половиц инструмента отрезвил меня.

Поправив разорванную на вороте юкату, я спрыгнула со стола и шагнула навстречу Накамуре, наперерез Микии, поднимавшемуся с колен из-под груды рухнувшего на него стеллажа.

— Не двигайся, — скорее прорычала, чем сказала, я. По правде, я даже не знала, на кого я зла больше: на Микию, появившегося так некстати и заставшего меня в не самый мой лучший момент, или на Мастера, который оказался менее привлекательной добычей, чем я рассчитывала.