Вы держали в руках ветер?

А в капле октябрьского дождя ловили солнце?

Если нет, то что вы знаете о жизни?

– Мелочиться и собачиться не будем! Тебе квартира, мне обе машины. Алименты на Стёпку плюс тысяча долларов ежемесячно на тебя, мебель, естественно, твоя – живи и радуйся. Думаю, я справедлив и тебя не обижаю. Чего ты молчишь? Ну, чего ты молчишь? Не обижаю?

– Не обижаешь.

Лиза смотрела на Никиту и ничего не понимала. Ещё вчера была жизнь и завтрашний день и любовь… Сегодня ни жизни, ни любви. Что теперь?

Ещё вчера…

Луг удивительно сильно пах мёдом. Или это мёд потом пахнет лугом?

Небо сливается с горизонтом, поэтому день состоит из двух красок: голубой и жёлтой. Голубой верх, жёлтый низ. Летняя истома, июльская лень и любовь. Вот он лежит на рыжем одеяле – весь загорелый, с красивым мускулистым телом, и глаза голубые, как небосвод. И не хочется думать, что любовь краденая, чужая, ей не принадлежащая. Сбежал на время от семьи, маленькой дочки и лежит тут среди левкоев и ромашек без какого-либо чувства вины. У Лизы его тоже не было. Ей-то что? Она молода, свободна и любима. Нет сил отказаться от всего этого. Нет сил.

– Кит, смотри, птица большая парит. Кто это? Сокол?

– Не знаю. Может, сокол, а может, воробей. Какая разница? Мне всё равно! Зато я знаю, кто здесь рядом лежит.

Никита тянет её за руку на рыжий плед…

Встречи не часты. Бывает, среди дня звонит:

– Я ото всех оторвался! В пять на углу.

И вёз её в поля, в пахучее разнотравье, в солнце, к пчёлам, жукам и соколу-воробью, что парит в синей выси.

Вот оно счастье, сладость греха, безумие чувств, когда сердечная мышца отказывается работать…

А сегодня…

Сегодня всё наоборот. Теперь всё наоборот, теперь он другую ждёт на углу…

Крала чужое счастье, теперь у неё, Лизы, крадут. Всё по справедливости.

– Лиза, я думаю, что мы найдём общий язык, и Стёпку я буду видеть столько, сколько захочу. Ну что ты всё молчишь? – Никита раздражённо посмотрел на часы. – Только давай без упрёков! Жизнь есть жизнь. Человек меняется, меняются чувства. Это естественно. Не бывает любви на всю жизнь.

Вот они голубые глаза, вот они идеальные пропорции!

Что это было?

Мир съёжился…

Как жить?

Не просто жить, а без НЕГО?

Как?

Полиняло небо…

Облезли луга…

Сокол не летает…

– Никита, как жить?

– Ну, жила же раньше… Я нормальный. Я женщин не обижаю. Всё будет хорошо.

Повернулся, зашагал к машине.

Пахнуло медовым лугом…

Вы держали в руках ветер?

А в капле октябрьского дождя ловили солнце?

Если нет – что вы знаете о жизни…

«Лёка, 27 лет, рост 157, Скорпион, весёлая и симпатичная, познакомится с порядочным, добрым, и нежным мужчиной для серьёзных отношений. Карелия, Беломорский район, посёлок Сосновец».

Стас кашлянул, бросил газету на грязный, в семечной шелухе и крошках хлеба, стол. А что, если взять и рвануть к этой Лёке? Если в его порядочности кто-то и может усомниться, то уж с нежностью к слабому полу у него всё в порядке. Было бы, где лето пересидеть подальше от города.

Стас месяц как вышел из заключения, а вчера с дружками не удержался и грабанул продуктовый магазин. И брать-то нечего было – продавцы вечером кассу сдали. Набрали хлама всякого, вина, колбасы, и что-то сердце чуяло недоброе. Как бы вновь не сесть! Хотел Стас совсем завязать: за плечами тридцать лет и три года отсидки. Год по малолетке за хулиганство, пять за грабёж и три за угон машины. Обидно! Другие не попадаются, а у него всё как-то неладно складывается – лучшие годы на зоне парился.

Стас был детдомовский, мать давно лишили родительских прав, а отца сроду никто никогда не видел. Да и был ли он, отец-то? Так, нагуляла неведомо от кого, сама не помнила. В детдоме запомнились злые тётки, хуже надсмотрщиков, крики и побои. Один Петрович, физрук, ребят жалел и старая нянечка Степановна. В детдоме процветало воровство, все тащили продукты, а из того жалкого, что оставалось, готовили отвратную пищу для и без того обездоленных детей. Стасу всегда хотелось есть.

Светлых моментов в жизни вообще как бы и не было. Успел Стас между отсидками окончить ПТУ, неплохо разбирался в автомобилях, но на работу никто не брал, он уже имел клеймо ворюги. Жилья не было, денег тоже. Откуда всё это брать? Он и машину последнюю брал, чтобы жизнь с чего-то начать. Думал, если у человека есть машина, не последний харч доедает, заработает ещё на одну, но ничего хорошего из этой затеи не получилось.

Сейчас жил у дружка, тоже бывшего детдомовца. Стас давно понял, что, скорее всего, другого пути у него не будет. По зонам ему мотаться весь свой воровской век его судьбина ему предписывала. Хотел бы работать честно, так ведь не дают. Ну и ладно! Пусть те горбатятся, кому мамка пирожки в детстве пекла… А он ни тогда никому не нужен был, ни сейчас…

В данный момент надо ему где-то отсидеться, не хотелось вот так быстро на зону, не нагулялся ещё. План на ближайшую жизнь созрел у Стаса внезапно, случайно, благодаря подвернувшейся газете с объявлениями. Подумал и послал телеграммму неизвестной Лёке: «Лёка, верю – я тот, кто тебе нужен. Еду. Жди. Стас». Набрал одежды поновей у дружков-подельников – вот, жаль, визитные карточки на руках синеют, не скрыть, не замазать. Ничего, сочиню жалостливую историю. Он не сомневался, что сразит Лёку своей мужской наружностью. Стас на самом деле был парень видный.

Купив билет, сел в плацкартный вагон, залез на верхнюю полку. Зашёлся в кашле. Подумал: «На нарах почти также уютно – подушка, как кисель, бельё серое, сырое, и народу битком!»

Стас лежал, смотрел на пробегающие станции и вспоминал свою жизнь.

Был один счастливый момент в серости его одинаковых дней. Он равнялся трём месяцам. В приюте, в котором он проживал до детдома, его взяла для усыновления красивая сорокалетняя женщина. Он её даже мамой стал называть. Было ему тогда всего пять лет, но память отпечатала мельчайшие подробности – какие игрушки у него были, как вкусно кормила его новая мама, какие костюмчики покупала и как демонстрировала своим подругам. Здорово было! Но, видно, холёная дама сил своих не соизмерила и, поняв, что ребёнок не игрушка и отнимает много времени, раздумала усыновлять мальчика. Свобода оказалась дороже, да и вдруг появившийся сожитель был против ребёнка. Они ссорились, кричали друг на друга, а Стас сидел в углу и плакал. Он понимал, что это из-за него, и очень не хотел сердить этих людей. Он интуитивно боялся, что сказка с обретением мамы может закончиться. И она закончилась… Дальше был какой-то провал в памяти. Помнит только, как эта женщина, вернув его в приют, наклонилась к нему поцеловать, обдала волной сладких душных духов и сказала: «Прости меня когда-нибудь». И застучала каблучками: тук-тук-тук, тук-тук-тук. И звук этот становился всё тише, а женщина всё дальше – тук-тук-тук, тук-тук-тук.

И не было ничего страшнее звука этих шагов… Может, тогда его судьба-судьбина могла дать другой поворот – могла, но не сделала этого?

От той жизни осталась большая пожарная машина, матросский костюмчик и зарубка в душе.

В детдоме окончил семь классов, тогда же было первое правонарушение, когда он с парой друзей зимой залезал в чужие дачи. Ребят абсолютно не интересовали материальные ценности – только еда. Они набирали банки с компотами и вареньем, прятали в тайник, объедались сладким до больных животов, и угощали по очереди ребят.