– Доктор, батюшку ко мне приведи. Только не того, кто под руку подвернётся, а иерея Георгия. Видимо, для покаяния время близится, и я хочу видеть его.

– Гм-м-м… – задумался доктор, – ты что, уже помирать собираешься?

– Я не собираюсь, но, видать, всё к тому идёт, – вздохнул, отвечая, Силантий. – Наваждения так и встают передо мной, да все нечистые, жуткие, пугающие.

– Но иерей Георгий ничем тебе не поможет, – хмуря лоб, сказал доктор. – Он сложил с себя сан, ушёл из храма и сейчас помощником машиниста на железной дороге работает. И живёт он сейчас неизвестно где. Дом, в котором он ранее проживал, он церкви оставил.

– А чего он ушёл? – насторожился Силантий. – В вере, что ль, разуверился?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – пожимая плечами, ответил доктор. – Что про него знаю, то тебе сказал.

– А девушка, Евдокия, что у него жила? – дрогнувшим голосом спросил Силантий. – О ней ты ничего не знаешь?

– Нет, про неё мне ничего не известно, – покачал головой доктор. – После того как я её лечил и вылечил, мы больше не пересекались.

Силантий вздохнул, пошевелился, и…

– Свези меня к хлыстам, доктор? – попросил он. – Если здесь я вот-вот концы отдам, то после их настоек ещё поживу маленько. И… Не прячь глаза и не уводи их в сторону, Олег Карлович. Ты обещал, вот и исполняй своё обещание, доктор.

Выслушав рассказ дочери о возобновившихся приставаниях Власа Лопырёва, супруги сначала лишились дара речи. Потом, придя в себя, Марина Карповна залилась слезами, а Иван Ильич впал в бешенство. Раскрасневшись от душившего его гнева, он метался по кабинету, круша всё, что попадалось под руку, затем вооружился револьвером и собрался немедленно ехать в дом Лопырёвых. Но вставшие перед ним жена и дочь заставили его угомониться и отложить разбирательство.

Через два дня, прямо с утра, Иван Ильич поехал к Лопырёвым. Взбежав на крыльцо, он с силой толкнул дверь, вихрем ворвался в дом и, оттолкнув оказавшегося на пути слугу, вбежал в столовую.

– Ого, Иван Ильич? – воскликнул, увидев его, Гавриил Семёнович. – Да ты ли это, друг мой разлюбезный?

– Да, это я! – вскричал возмущённо Иван Ильич. – А ты, мерин драный… Сейчас ты мне сполна ответишь за действия твоего ублюдка!

Лопырёв отставил в сторону недопитую чашку чая и указал гостю на стул.

– Говори потише, Ванюша, – сказал он. – Будешь орать, ни о чём мы с тобой не договоримся.

– Ну, уж нет, договоримся, ещё как договоримся! – сжал кулаки, но сбавил тон Сафронов. – Где твой оболтус, Гаврила? Где его черти носят, живо говори! Опять с дружками водку хлыщет или людей на задворках грабит? Сейчас много уголовников в Самаре развелось, уж не примкнул ли он к ним?

– Нет, мой сынок не из таких, – хмыкнул Лопырёв. – Он после того, как жандармам в руки попал, сразу пить бросил. Ничего спиртного на дух не переносит.

– Ишь ты, это что же, благодать на него снизошла? – с сарказмом высказался не поверивший ему Иван Ильич. – К хлыстам бегал, чтобы от пагубной привычки отмолили голоссалиями и плясками?

– Ничуть, – пожимая плечами, возразил Гавриил. – Я от хлыстов отошёл, Ваня. Потешился, и будя. Сейчас торговля вон, слава богу, в гору идёт, а сын… Так мой Влас нынче ого-го каким человеком стал! Он теперь большой начальник при новой власти, понял?

От прозвучавшей новости у Ивана Ильича вытянулось лицо.

– Твой обалдуй стал начальником? – вскричал он. – Да ты брешешь, Гаврила, признайся? Твой недоносок снова к моей дочери пристаёт, а я…

Он хотел сказать, что увидит Власа и переломает ему ноги, но…

– А что, теперь власть у него в кармане, – осклабился Лопырёв. – Влас мой заместитель начальника народной милиции! И револьвер носит в кобуре, и мандат в кармане!

– Стой, о чём это ты? – почувствовав слабость в ногах, присел за стол Сафронов. – Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, – не дослушав его, продолжил Гавриил, – что для борьбы с уголовной преступностью и для охраны общественной безопасности при Самарском комитете народной власти и Совете рабочих депутатов образован милицейский отдел. Вот в него и поступил мой Влас на службу.

– А милиция – это та же полиция? – хмуро глянул на него Иван Ильич.

– Да, то же самое, – кивнул Гавриил, наливая в чашку из самовара чай и двигая её гостю.

– А кого туда набирают? – поморщился Сафронов. – Всех тех, кто под руку попадётся? Никто нормальный в такое-то время туда служить не пойдёт.

– Ага, не пойдёт! – хохотнул Лопырёв. – Не просто идут, а валом валят. В марте только за один день записались аж триста человек! Сейчас народу в милиции хоть отбавляй. Вся Самара поделена на пять милицейских участков. Во главе каждого поставлены бывшие офицеры Самарского гарнизона.

– Только всех новых берут, так я тебя понял? – осторожно поинтересовался Иван Ильич.

– Да нет, бывших жандармов и полицейских тоже привечают, – охотно поведал Гавриил Семёнович. – Если бы твой зять несостоявшийся не отбыл на фронт германский, то, глядишь, снова на службу вернулся бы. Бывших документик подписать заставляют, подпиской именуемый. Так в ней они пишут, что признают новое правительство, обязуются повиноваться ему и беспрекословно исполнять его распоряжения. И всё, возврат на службу гарантирован.

– А твой Влас тоже такую подписку давал? – хмуря лоб, поинтересовался Сафронов. – В каком участке он служит, в первом или ещё в каком?

– Мой сын в разведочном бюро служит! – с гордостью сообщил Лопырёв. – А этот отдел самый ответственный во всей милиции. Он розыском бандитов, воров и прочей уголовной сволочи занимается. Раньше, при царе-батюшке, этим жандармерия и сыскное отделение полиции занималось, а теперь разведочное бюро народной милиции!

– Да-а-а, удачно пристроился твой лоботряс, поздравляю, – проронил уныло Иван Ильич. – Теперь ему сам чёрт не брат, раз револьвер в кобуре и мандат в кармане. Следует понимать, что и тебе его должность в помощь? Теперь мне понятно, с чего ты снова процветать начал, Гаврила.

– А что я должен, жить как прежде и ждать, когда моя торговля медным тазом накроется? – хмыкнул Лопырёв. – Сын приглядывает со стороны, разумеется, за делами моими, и я благодарен ему за это. Хочешь, чтобы и у тебя всё гладко было, так отдай свою Анну за моего Власа. Породнимся мы тогда, Ваня, и заживём как у Христа за пазухой.

– Боюсь, что из этой твоей затеи ничего не выйдет, Гаврила, – вздохнул Сафронов. – У моей дочери жених есть, и он сейчас на фронте воюет. Она любит его и ни за что за твоего Власа не пойдёт.

– Не пойдёт? А ты на что и воля твоя отцовская? – подался вперёд Гавриил Семёнович. – Прояви её, волю свою, Ваня! Грохни кулаком по столу и к свадьбе готовиться вели! А жандарм, зять твой несостоявшийся, ещё неизвестно, вернётся домой с полей сражений или же нет. Он собирался моего сына на бойню отправить, а видишь ли, сам туда загремел. Бог шельму метит, Ваня! Если так получилось, что рыл другому яму, а сам в неё угодил, значит, не вернуться ему живым в Самару. Помяни моё слово, дружище, сложит он головушку на полях фронтовых.

– Но ведь ещё не сложил, – подняв вверх указательный палец, возразил Иван Ильич. – А пока он жив и воюет, у твоего сына ничего не получится. А я… Я не могу насильно выдать свою дочь замуж за твоего Власа. Может быть, он изменился и стал прекрасным человеком, но… Он противен моей Аннушке, и она скорее сбежит из дома, но не пойдёт с ним под венец.

Высказав своё мнение, Сафронов, так и не прикоснувшись к чашке с чаем, вышел из столовой, и, как только за ним закрылась дверь, в кухню вошёл Лопырёв-младший.

– Что скажешь, сынок? – спросил Гавриил Семёнович. – Как я говорил, так и получилось. Прошу, не упрашивай меня больше посылать к Сафронову сватов.

– Да, ничего хорошего из этого не выйдет, – хищно щурясь, согласился Влас и уселся на стул, на котором только что сидел гость. – Я поступлю по-другому, папа. Уже скоро Иван Ильич сам приведёт к нам свою дочь и будет упрашивать, чтобы я христа ради не побрезговал и женился на его сучке кусачей.