Выслушав его, Андрон обхватил голову руками.

– Всё, хорош лясы точить, – буркнул он, закрывая глаза. – Башка трещит от всего навалившегося. Давайте пьём чай и из-за стола выметаемся. Мне прилечь охота и вздремнуть. Мыслю, и вам порядком надоела болтовня непотребная…

Прислужница внесла в горницу самовар, поставила его на стол, и чаепитие продолжилось.

Возвращаясь поздно вечером с работы, Евдокия Крапивина вдруг увидела тень, которая промелькнула перед ней в темноте и исчезла в кустах сбоку. Девушка хотела бежать, но чьи-то сильные руки удержали её на месте. Она изо всех сил рванулась вперёд, и вдруг…

– Евдоха, душа моя, так это же я, Георгий! – воскликнул обнимавший её мужчина. – Поздно уже, и я решил встретить тебя на улице и домой проводить.

– Сначала испугать захотел, а потом проводить? – прошептала испуганно Евдокия и указала рукой на кусты. – Там… Там кто-то прячется.

– Ну, кто может прятаться в кустах в такое-то время? – улыбнулся Георгий, прижимая её к себе. – Разве что собака бездомная.

Евдокия стала приходить в себя. В объятиях любимого ей уже не было страшно. Напугавшая её собака, поняв, что ей ничего не угрожает, выбралась из кустов и, виляя хвостом, подошла к Георгию и стала тереться мордой об его ногу. Евдокия улыбнулась.

– Это всего лишь милая добрая собачка, – сказала она. – А я о ней как об оборотне подумала.

– Ну, вот видишь, и прояснилось всё, – сказал Георгий, целуя её. – Хотя… Сейчас очень неспокойно на городских улицах и тебе… Тебе надо сменить работу, чтобы возвращаться домой засветло.

– Как же я сменю работу? – вздохнула Евдокия, прижимаясь к нему. – Где же её взять сейчас? В стране революция, никто не работает. Только вот на спиртоперерабатывающем заводе. Там хотя бы нет ни стачек, ни забастовок.

– Но я же работаю, а ты дома сиди, – вздохнул Георгий, беря её под руку. – Я же помощник машиниста и хорошо зарабатываю. Когда я был иереем, меньше заработок был, чем сейчас, так что…

Они пошли в сторону дома, где снимали квартиру. На улице стало удивительно тихо. Деревья в темноте казались молчаливыми исполинами. Со стороны Волги несло прохладой и сыростью.

– Евдокия, когда же ты согласишься стать моей женой? – тихо задал ожидаемый ею вопрос Георгий. – Я от сана отказался, в мирскую жизнь ушёл, а ты…

– Ну чего ты спрашиваешь, Георгий? – вздохнула Евдокия. – Не видишь разве сам, что пошла бы хоть завтра, если бы только…

– Если бы что, Силантий позволил?

– Нет, не Силантий, ты же знаешь, – сказала Евдокия, опуская голову.

Георгий вздохнул.

– Знаешь, Евдоха, отчего я вчера не смог прийти домой? – спросил он.

– Как же мне не знать? – посмотрела на него Евдокия. – Ты же говорил, что в поездку уезжаешь?

– Забастовка у нас в мастерских и депо, – вздохнул Георгий. – Я не вникаю в суть всего, что там происходит, но вынужден, как и все, подчиняться принимаемым забастовщиками решениям.

– О господи, – прошептала Евдокия, – мир вокруг будто перевернулся весь.

– А сегодня, в обед, – продолжил Георгий, – приехали представители городской власти с вооружёнными людьми и арестовали всех членов забастовочного комитета. Все шептаться стали, будто не вернутся больше они. Всех в кандалы закуют и на каторгу отправят.

– Куда? На каторгу? За что же? – ужаснулась Евдокия.

– За то, что митинги организовывали и всех рабочих бросать работу призывали, – ответил уныло Георгий.

Он принялся рассказывать ей всё, что сам знал о забастовках, к чему они призывают и для чего затеваются. Под свежим впечатлением от увиденного он говорил горячо, с воодушевлением, словно проповедовал перед богомольцами в храме.

Но Евдокия слушала его вполуха, глядя вперёд. Она ничего не понимала в том, что происходит в городе и тем более в стране.

Георгий между тем, воодушевляясь всё больше и больше, остановился и развернул её лицом к себе:

– Евдоха, а может, хватит нам порознь жить? Вроде как в одной квартире, а в разных комнатах проживаем?

Евдокия попятилась, и Георгий, стушевавшись, замолчал.

– Ну не могу я Силантия разыскать, хоть тресни, – сказал он после короткой паузы. – Всё свободное между поездками время только его и ищу, но никак встретить не могу. Многие его видели, да только мельком и указать, где его искать, не могут.

– А я не могу под венец с тобой идти, не зная, жив или мёртв мой Евстигней, – вздохнула Евдокия. – Да и не повенчают нас в таком случае, ты же знаешь?

– Тогда так давай, без венчания поженимся? – предложил Георгий. – Я слышал, что сейчас и без венчаний власти новые людей женят.

Евдокия покачала головой.

– Нет, нельзя без венчания, – сказала она. – Мы же не хлысты, чтобы духовными мужем и женой считаться. А ты, Георгий, только сан с себя сложил и что? Сразу в безбожника превратился?

– Да ждать больше мочи нет, – сказал угрюмо Георгий. – Вспомни, Силантий не раз говорил, что погиб Евстигней твой, так чего же ещё надо?

– Я хочу ещё раз от него о погибели мужа моего услышать и чтобы на Библии Силантий в том поклялся, – упорствовала Евдокия. – Крещёная я, глубоко верующая и не хочу при живом муже снова замуж выходить! Сам знаешь, что грех это, а я не хочу во грехе жить!

– Да и я крещёный, и все на Руси люди крещёные! – с отчаянием вскричал Георгий.

– Тогда не настаивай на своём, – сказала тихо Евдокия. – Хватит, пожила я у хлыстов и вся в грехах погрязла. А теперь я буду только по Божьим законам жить. И ты тоже хоть и отказался от сана меня ради, но от веры не отступай, я с безбожником жить не буду.

Георгий понял, что настаивать бесполезно, вздохнул, и они продолжили путь.

– Нет, не любишь ты меня, Евдоха, – сказал он, когда они вошли в квартиру и заперли дверь.

Девушка обвила его шею руками, и крупные слёзы закапали у неё из глаз. Георгий в душевном порыве крепко обнял и стал горячо целовать её губы. Евдокия подняла на него своё заплаканное лицо и устремила на него полный горечи и печали взгляд. А он закрыл глаза, и из-под ресниц выкатились две крупные слезинки.

– О Господи, как долго ещё будет длиться это испытание, ниспосланное нам? – прошептал Георгий с болью и отчаянием.

Не услышав ответа, он отпустил Евдокию и вместе с ней прошёл в крохотную кухоньку. Подавленные и расстроенные, они сели за стол. Георгий стал расспрашивать Евдокию про её работу. Она отвечала ему сначала односложно, потом разговорилась. Время уже перевалило за полночь, а они всё сидели и разговаривали. И не хотелось им расставаться, хотя сон всё сильнее и сильнее одолевал обоих.

– Ну, всё, пора! – сказала Евдокия, когда поняла, что уже не в силах бороться со сном и засыпает сидя.

– Да, пора, – согласился с ней, вздыхая, Георгий. – И мне чуть свет вставать и в депо топать. А ты… Ты всё же смени работу, Евдокия. Здесь, неподалёку небольшая швейная мастерская есть. Она купцу Горынину принадлежит. Он, конечно, скупердяй и мало платит своим работницам, но… Там в две смены у него работают. Одна смена дневная, с восьми до восьми, а другая ночная, с восьми вечера до восьми утра.

– А что там шьют? – заинтересовалась Евдокия. – Одежду, наверное?

– Когда одежду шили, тогда у них дела неважно шли, – ответил, позёвывая, Георгий. – А сейчас война… Они теперь форму солдатам шьют и процветают.

– Да, я бы пошла, но шить не умею, – вздохнула Евдокия. – Они ведь там поди на машинках строчат, а я только иголкой могу вручную шить и штопать.

– А ты сходи и поинтересуйся, – посоветовал Георгий. – Хоть ночами возвращаться не будешь в полном одиночестве. А заработок… Сколько предложат, на то и соглашайся. Сколько я зарабатываю, нам двоим хватит. А когда в машинисты перейду, вдвое больше получать буду.

– Ладно, вот выходной выпадет, и я схожу, – улыбнулась Евдокия. – А сейчас я спать пошла, уж больше не в силах со сном бороться.

Георгий не стал её задерживать: нужно было и ему ложиться спать. Они встали из-за стола, обнялись, расцеловались, пожелали друг другу спокойной ночи и с сожалением, что против воли приходится расстаться, разошлись по своим комнатам.