Как только освобождался стол, Евдокия едва успевала убрать с него посуду, а из мастерских уже возвращались барин с барыней и садились обедать.

Во время обеда, если чего-то не хватало за столом, Горынины посылали её в магазинчик, находящийся рядом с их домом. Иногда приходилось бегать за покупками несколько раз.

Через час после обеда хозяева снова садились пить чай, и Евдокия снова бежала то за папиросами барину, то за свежими булками для Куёлды.

После обеда посуды в кухне – гора, а барин с барыней снова чай требуют.

Наконец, наевшись и напившись, барин уезжал в мастерские, а Куёлда оставалась дома. Вот тут и начиналось самое неприятное. Евдокия, убрав всё со стола, бралась за мытьё посуды, а барыня, страдая от безделья, приходила к ней на кухню, садилась на табурет и заставляла её петь хлыстовские распевки.

К вечеру обычно в доме собирались гости, и снова приходилось кормить всех ужином и поить чаем. Если гости с хозяевами играть в карты усаживались, Евдокии приходилось весь вечер рядом у стола присутствовать: то самовар поставь, то закуску с водкой неси.

С наступлением полуночи гости расходились, барин с барыней укладывались спать, и в это время от друзей и подруг возвращались их дети. И снова то накорми их, то чаем напои. Три часа, а то и два оставалось на сон Евдокии, и снова в шесть часов подъём, и начинался следующий, точно такой же сумасшедший день.

Возвращаясь из поездок, Георгий всегда навещал её и во время разговора с ней хватался за голову.

– А спишь ты где? – спрашивал он. – У тебя в доме есть своя комната?

– Да, есть крохотная коморка, – отвечала, вздыхая, Евдокия. – Она рядом с кухней соседствует. Там я сплю, готовлю и стираю хозяйскую одежду.

– А питаешься ты чем? – допытывался возмущённо Георгий. – Объедками с барского стола или что-то себе отдельно готовишь?

– Когда же я поспею ещё себе готовить, окстись? – уныло отвечала Евдокия. – Что хозяевам готовлю, то и сама ем, только скрытно от них, чтобы не заругали.

– Ну-у-у, так не пойдёт, – в сердцах высказал своё мнение Георгий. – Давай-ка увольняйся оттуда и в квартиру нашу возвращайся. Я же говорил тебе, что неплохо зарабатываю, и мы проживём как-нибудь.

– Нет, я не буду увольняться, – вздохнула Евдокия. – К трудностям привыкну, не впервой. Да и плату хорошую хозяева обещают.

– Да за то, сколько тебе работать приходится, сотню, не меньше, надо платить! – не удержавшись, выкрикнул в сердцах Георгий. – А зарплата… Ты знаешь, всех денег не заработаешь, Евдоха. Что Господь Всемилостивый нам даст, на то и жить будем.

– Нет-нет, не могу я больше жить с тобой под одной крышей, пойми! – заупрямилась Евдокия. – Не венчаны мы, не женаты. В греховном сожительстве жить претит мне. Пока Силантия не найдём и он на Библии не поклянётся, что Евстигней мой погиб, жить под одной крышей мы не будем.

– Что ж, тогда я снова берусь за его поиски, – вздохнул сокрушённо Георгий. – А ты… Может быть, обратно в швейный цех попросишься у хозяев?

– Нет, не вернут они меня обратно в мастерские, – с грустью во взгляде покачала головой Евдокия. – Я их здесь, в доме, как горничная вполне устраиваю. И ещё…

Она не досказала, что собиралась, так как из дома её позвали. Евдокия встрепенулась, быстро чмокнула Георгия в щёку и поспешила к крыльцу.

– Э-э-эх, где же найти тебя, Силантий, – вздохнул Георгий, отходя от ворот дома купца Горынина. – Придётся ещё сильнее постараться с поисками, все силы приложить или умереть от страданий. Здесь же Силантий, где-то рядом, в городе! Он не иголка в стоге сена, и я просто обязан его найти…

Марине Карповне с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Она буквально таяла на глазах. Встревоженный таким скоротечным ухудшением состояния её здоровья Иван Ильич вызвал доктора.

Тот приехал незамедлительно и произвёл тщательный осмотр больной.

– Вы ощущаете комок или инородное тело в горле? – спрашивал доктор.

– Да, – едва слышно отвечала Марина Карповна.

– А нарушение глотания?

– Да, Олег Карлович, ощущаю.

– А боль в области шеи присутствует?

– Да, присутствует.

Доктор озабоченно поскрёб подбородок.

– Осиплость голоса присутствует, – сказал он задумчиво самому себе и снова задал вопрос: – А кашель, одышка вас не беспокоят, голубушка?

– И кашляю, ночами особенно, и одышка есть, когда я встаю с постели и по дому хожу, – ответила Марина Карповна встревоженно.

– Да-а-а, – протянул озадаченно доктор, заканчивая осмотр, – случай, если я не ошибаюсь, уникальный. – Он посмотрел на искажённое страхом матовое лицо Марины Карповны и натянуто улыбнулся: – На сей раз, голубушка, вам от больницы не отвертеться. Я даже лекарств сейчас никаких выписывать не буду и назначать лечение тоже. Вам просто необходимо провести углубленное обследование, но строго в условиях стационара. Так что жду вас завтра утром у себя в больнице, прощайте, голубушка.

Стараясь не замечать истеричных всхлипываний залившейся слезами Марины Карповны, доктор поспешил к выходу. Иван Ильич, оставив рыдающую супругу на попечение дочери, выбежал из дома за ним следом.

– У-у-ух, – вздохнул доктор, ставя саквояж на крыльцо и проводя по лицу руками, – оох-хо-хо-хо-хо-хо, Иван Ильич… Сдаётся мне, что наломали мы с вами дров, наломали.

– Чего? – опешил Сафронов. – О чём это вы, Олег Карлович?

– О том, что при осмотре вашей супруги мною предварительно обнаружен, гм-м-м… Я сейчас не берусь утверждать, конечно, Иван Ильич, но подозреваю, что Марина Карповна больна раком щитовидной железы.

– Чего-о-о-о? – вытаращил глаза Сафронов. – Этого не может быть! Вы ошиблись с диагнозом, доктор!

– Уж лучше бы так и было, – вздохнул доктор. – Но я боюсь, что на этот раз диагноз верен как никогда. Все признаки рака налицо, и от них откреститься невозможно.

– Но-о-о… Олег Карлович, раньше вы не находили никаких симптомов, – краснея от досады, высказался Сафронов. – Раньше вы предлагали только операцию, и всё.

– Раньше её состояние было значительно лучше, – вздохнул доктор. – А сейчас… Вот если бы вы согласились тогда на операцию, то, может быть, до рака дело бы и не дошло.

– Что, получается, что я виноват в том, что случилось? – прошептал ошарашено Сафронов. – Это по моей вине моя супруга сейчас вот-вот помрёт?

Доктор неопределённо пожал плечами.

– Не знаю, что и сказать, – вздохнул он. – У рака щитовидной железы много разновидностей. Некоторые разновидности отличаются медленным ростом и благоприятным прогнозом. К этим разновидностям относят папиллярную и фолликулярную карциномы. К сожалению, у Марины Карповны я подозреваю анапластическую карциному. Это редкий вариант опухоли щитовидной железы, для которой характерны быстрый рост опухоли и раннее регионарное и отдалённое метастазирование. А такой прогноз неблагоприятный.

– Нет-нет, в голове всё это не укладывается, – запротестовал Сафронов. – Но как же вы раньше проглядели рак у моей жены, Олег Карлович? Он же не вот зародился, а, видимо, давно начал пожирать её.

– Увы, но вы только отчасти правы, Иван Ильич, – поморщился доктор. – Если бы вашей дражайшей супруге сделать раньше операцию, когда я предлагал, тогда бы всё и выяснилось. Жалобы и симптомы заболевания появляются лишь при довольно значительном размере опухоли. На ранних стадиях заболевания никаких жалоб у больного нет.

– И всё равно я ничего не понимаю, – упорствовал Сафронов. – Может быть, вы всё же ошиблись, Олег Карлович?

– Первый признак, обращающий на себя внимание, – узелки на щитовидной железе, – нехотя стал объяснять доктор. – Изначально они плотнее, но безболезненные, не спаяны с кожей. При дифференцированных видах рака узел не меняется в размерах в течение длительного времени, порой даже годами. При недифференцированных формах рака опухоль растёт довольно быстро. Увеличение лимфатических узлов на шее, что является важнейшим признаком распространения заболевания, и рост самой опухоли приводит к сдавливанию пищевода и трахеи, и появляются дополнительные жалобы, именно те, каковые я услышал из уст вашей супруги.