- Ин эброх!

   Посыпались мелкие камушки. Синекожий ушёл, бросив его умирать.

   Ин эброх - с древнего наречия значило "жертва" или что-то близкое по смыслу.

   Томо зарыдал. За последние дни ему пришлось пролить много слёз. Кругом в жизни была одна несправедливость, и он лишь пытался найти себе в ней чуть более уютный уголок. Хорошо бы за морем, где нет песков, где растут леса и текут голубые реки. Там живут богатые свободные люди, там должен был оказаться и он. Так ему обещали. И обманули!

   Кошмары из сказок - Голли-хозяин песка, крылатые демоны и огромная чёрная кошка - они оказались реальностью. Бабка была не права, уверяя его, когда он просыпался ночью от плохих снов, что всё это выдумка и подобных ужасов не существует. Только теперь, сквозь года, её голос вспоминался слишком неуверенным. Ибо они существовали! Он видел их. Целые полчища. Таились во мраке, выжидая, пока они заберутся поглубже. Он предупреждал, но его не слушали.

   И теперь он лежал в яме с перебитой ногой и не мог выбраться.

   Томо попытался подняться. Ступню охватило пламя, едва вновь не лишив его сознания. Тогда он стал молиться. Всем богам, которых только знал. Своим и чужим.

   Когда наверху послышались новые шорохи, Томо взмолился, чтобы это были крысы. Пусть это будут крысы! Но это были Они. Он перестал дышать. Мышцы свела судорога. Он трясся, неспособный двинуться с места.

   Гигантская летучая мышь ползла по склону котлована.

   Это смерть, - подумала та часть его сознания, что не сковал ужас. - Она идёт за мной. Шелест сложенных крыльев - скрежет когтей - глаза огненной змеи... Нет-нет... аааааааААААААААААААААА...

   Он всё-таки заверещал. И тогда его сердце лопнуло ещё до того, как клыки стража вонзились в корчащуюся плоть.

   - Где Томо?

   - Мёртв. Омму Сихо забрать его. Он слишком много кричать.

   Пустынник был спокоен. Приблизился и встал чуть в стороне.

   Следовало возмущаться, но у Милоша не осталось сил. Даже нотка весёлости, прозвучавшая в голосе синекожего, была ему безразлична.

   - Стражи, значит, забрали? - протянул Ивар. - Или ты сам прибил его за ближайшим углом?

   Шуаль демонстративно показал пустые руки. Его серп давно не принадлежал ему. Ивар мог бы назвать десяток способов убить человека без всякого оружия, но в его горле вновь заклокотало, и ему стало не до споров. Тем более не способных что-либо изменить. Милошу было жаль Томо. Но это являлось мелочью в масштабах их миссии. Всё требует своей платы.

   - Пора возвращаться, - сказал Шуаль. - Омму Сихо беспокоиться. Сегодня их ночь.

   Пустынник высказал общее желание. Он подошёл к одной из скрижалей. Маг остановился рядом.

   - Вы забрать эта.

   - Нам нужны все. - Уголки губ синекожего чуть дрогнули, и Милош поспешил добавить: - Но договаривались мы об одной.

   Лунный столб над алтарём совсем иссяк, и через дыру в своде теперь проникало лишь разреженное свечение. Они стояли и смотрели на "тление" кристаллов, на угасающие и вновь загорающиеся вспышки, что пробегали по их граням. Вроде со всем определились, но пустынник вдруг замер, словно не решаясь коснуться пластины, и Милош не счёл нужным его торопить.

   - Почему ты смеялся? - спросил империц.

   Шуаль пожал худыми плечами. Маг в очередной раз поразился его истощённости. Гладкие впалые щёки, круги под глазами. За прошедшую неделю он так и не сумел привыкнуть к этому отчуждённому взгляду, за которым ничего нельзя было разобрать: ни внутренней мысли, ни страхов, ни сомнений. Поэты говорят: глаза - зеркало души. У пустынника душа должна была быть темнее самой тёмной бездны лишь с двумя золотистыми искрами, сиротливо плавающими в ней.

   Милош уже забыл, о чём спросил, когда синекожий ответил:

   - Это место действовать так. Здесь нельзя быть долго.

   Он положил ладони на края пластины, закреплённой на кубе-постаменте. Закрыл веки и принялся читать одну из своих молитв. Маг подумал, что это, как и прежде, займёт продолжительное время. Шуаль произнёс лишь несколько слов, открыл глаза и потянул скрижаль на себя.

   Алтарь Омму сохранил целостность на протяжении веков, а значит, изготовлен был на совесть. Пустынника это ничуть не смущало. Его пальцы окутались свечением. Милош приготовился к проявлению защитных чар, наличию которых не стоило бы удивляться. Но, ни огненных шаров, ни разрядов молний, ни чего бы то ещё подобного не обрушилось на "осквернителя". Силы артефакта и кровавых жертв, что смешались здесь в единый сплав, оставались в покое.

   Шуаль напрягся, послышался хруст, затем тихий щелчок и вот пустынник уже выпрямляется, держа в руках пластину из алого металла. На её месте на постаменте остался более светлый квадрат с выбоинами по краям. Милош сам не знал, чего ждал, но на то, что всё пройдёт так просто, как-то даже не рассчитывал.

   Пустынник протянул ему реликвию. С благоговением Милош принял пластину, чьи угловатые письмена были для него прекраснее творений лучших художников мира. Скрижаль весила немало, но он намеревался лично нести её всю обратную дорогу по жаре и песку.

   - Надо завернуть, - напомнил синекожий.

   Маг поднял на него отрешённый взор, не понимая, о чём тот говорит. Потом вспомнил и отодвинул пластину подальше от лица.

   - Да-да... Ивар, в моём мешке лежит свёрток серебристой ткани. Подай.

   Ивар заворчал в том смысле, что хватит им тут торчать и пора убираться, но ткань принёс. Милош завернул скрижаль, сожалея, что не сможет рассматривать её по пути. Он хотел попытаться расшифровать хотя бы пару строк, пока они будут возвращаться в пещеру, где оставили лошадей.