- Наверно, он снова был пьян, - шепчет Тими, по его щекам катятся горячие слёзы, - и уснул где-нибудь на полу...
Крики доносятся ещё какое-то время. Только людские, кот уже не кричит. Потом они затихают и слышен лишь треск пламени. Дымный столб, расцвеченный рыжими всполохами, вздымается отвесно в темнеющее небо.
Крытая тёсом крыша проседает с жутким треском, рождая тучу искр. Волна жара колышет кусты акации. Только тогда мальчишки оставляют своё укрытие и мчатся по направлению к особняку.
Они пробегают совсем немного, когда налетают на спешащую к месту непонятного грохота широкотелую кухарку. Та хватает их за руки. Они смотрят на неё со смятением. Меж древесных стволов в предвечерних сумерках хибара садовника вместе с прилегающим к ней сараем охвачены пламенем.
- Что вы тут... ПОЖАР! - взвизгивает кухарка.
Они втроём замирают, глядя на пламя. И тут из огненной гиены доносится ещё один крик. Краткий. Обречённый. Последний.
Кухарке требуется время, чтобы осознать происходящее.
Растерявшиеся было мальчишки начинают яростно царапаться и вырываться. Губы женщины сжимаются в бескровную линию. Её крепкие ладони, перемывшие за свою жизнь бессчётное число котлов и разделавшие ещё больше мясных тушь, сдавливают детские запястья кузнечными клещами...
Вокруг Тими нарастает пока ещё отдалённое гудение, похожее на гул растревоженного пчелиного роя. Шлейфы паутины во мраке у потолочных балок колышутся под порывами невозможного в закрытом помещении ветра. Фолианты и статуэтки на полках шкафов мелко подрагивают, взметая облачка застарелой пыли.
Уткнувшись в колдовскую книгу, Тими этого не замечает...
Сцена в библиотеке, где находился сам.
Здесь Оливер Оркридж, его жена сидит в кресле, спина её пряма как палка. Дети стоят перед отцом и смотрят на него снизу вверх. Исподлобья. Нет, они не плачут. Напротив, их маленькие кулачки сжаты и они, перебивая друг друга, едва ли ни кричат:
- Его кот таскал наших голубей!
- И он разорвал мамино платье!
- Ты сам называл его пьяной скотиной! Он не слушался тебя!
- Пусть Рогатый Дьявол сожрёт его кишки! У него и у той жирной кухарки! Она чуть не сломала нам руки!
Лицо Оливера перекашивается. Он отвешивает сыновьям по оплеухе, от которой те валятся на пол. Он шипит на них сквозь плотно сжатые зубы:
- Заткнитесь... Чтоб я от вас больше слова не слышал!
Дети ревут навзрыд, схватившись за головы. Сеньора Оркридж накидывается на мужа с истеричным воплем...
На следующей странице была нарисована карета, уезжающая вдаль по просёлочной дороге. К её заднику крепился здоровенный сундук, а по бокам мотались два горящих фонаря. Карета уезжала в ночь, и вокруг неё клубился мрак. Слышался лишь скрип колёс, перемежаемый цокотом частящих копыт.
Всё. Конец книги.
Тими взирал на последнюю картинку остекленевшим взглядом. Изображение кареты уже не двигалось, сделавшись простым чёрно-белым рисунком на серой поверхности страницы. Бледным, выцветающим на глазах, как будто чернила впитывались в лист. Но дробный цокот ещё отдавался в его ушах.
- Гадкие дураки, - повторил он и вздрогнул от собственного голоса, растёкшегося по мрачному пространству библиотеки.
Меж заколоченных ставен больше не пробивалось ни лучика света. Особняк поглощала темнота. Шкафы высились в ней тяжеловесными кряжистыми исполинами, вставшими плечом к плечу, но вот-вот готовыми, толкаясь, расступиться. Тими вновь посмотрел на картинку. Прищурился. Поднёс её к самому лицу. Ничего. Последняя страница в книге стала совершенно чистой.
Надо уходить - в какой уже раз пронеслось в голове. Зачем же он всё стоит здесь, точно ему нравится быть тут? Точно его тут что-то держит, постоянно отвлекает.
Он сглотнул сухой ком и поднял взгляд на портрет Оркриджей.
Пятерной подсвечник на столе в этот миг сам по себе вспыхнул всеми пятью торчащими в нём свечными огарками. Язычки пламени шипели и плевались искрами.
Тими так и замер с разинутым ртом. Оркриджы глядели на него из резной рамы на стене. И они были крайне недовольны тем, что он шастает по их дому. Пусть это дом сменил уже множество хозяев, но он оставался их и только их. Сеньор Оливер с выпученными глазами топорщил усы, растягивая их пальцами в стороны, словно пытаясь оторвать. Сидящая в кресле сеньора вперила в Тими цепкие как когти хорька зенки, светящиеся зелёным маревом, морщинистые складки щёк ввалились. Казалось, то ли её сейчас стошнит, то ли она разразится диким воем, проклиная Тими и всех его потомков до седьмого колена на века вечные. Но самыми жуткими были кудрявые детишки-близнецы, так мило устроившиеся у ног родителей. Оба они, не мигая, таращились на Тими, следя за малейшим его движением. Их пухлые щёчки горели лихорадочным румянцем, а ярко-красные, точно смазанные в вишнёвом соке, губы приоткрылись, обнажая таящиеся за ними белоснежные клычки.
Тими видел всё это с поразительной чёткостью.
Оркриджы наблюдали за ними с самого начала, как они залезли в дом. Для того они и навешали кругом свои портреты.
Если он прямо сейчас не сдвинется с места, то не сдвинется уже никогда, так и умрёт в ступоре. Они уже много раз пытались сломить его, но пока им это не удавалось...
Как там Ром и Анна?
Тими сделал шажок от стола и висящей над ним картины. Что-то оттягивало руку. Книга, что он продолжал держать.
Он посмотрел на неё. На развороте последней пустой страницы сидела, задрав кверху раздваивающийся хвост и растопырив тонкие лапки, блестящая чёрная уховёртка. Мерзость, что залезала ночью спящему человеку в ухо и откладывала там яйца. Человек утром просыпался, не чувствуя никакой боли, и спокойно жил ещё пару дней. Пока личинки не вылуплялись и не начинали грызть его мозг изнутри. Затем они выползали из ноздрей, рта, ушей и глаз.
