Штаны его вновь намокли. По ногам потекло тёплое.
- Я не хотел увидеть это!
Тими обманул его. Он всё же убил их и захоронил в подвале их же собственного дома. Потому Оркриджей никто больше не видел. Никуда они не уезжали... И Он продолжает навещать их.
Страшилки не врали. Но Ром никому о том не расскажет. Ведь скоро здесь появится ещё один криво сколоченный крест над свежим холмиком земли... Мёртвое свечение погрузило комнату в зелёные сумерки. Луна вышла из-за туч. Её круглая морда-череп кровожадно скалилась, тёмные провалы на месте глаз предвкушали расправу над не в меру любопытным мальцом, залезшим туда, куда ему залазить не следовало.
Теперь Ром мог бы в подробностях рассмотреть лежащие на столе предметы, а так же тот, что помещался на каменном кубе. Такого желания у него не возникло.
Слёзы. Бегут по ледяным щекам. Тонюсенькая струйка воздуха со свистом пробивается через сжатое незримой рукой горло. Всхлипы, похожие на жабье кваканье, в пространстве подземной западни.
Он отдал бы всё на свете, лишь бы очутиться сейчас где-нибудь ещё. Где-нибудь подальше.
Ром не мог двинуться с места. По-прежнему не мог. И не надо - он уже пропал. Он слышал скрип шагов, приближающихся снаружи кладовки. Это безумный садовник Уилли крался узнать, кто же залез в его берлогу. В руках у него громадные ржавые ножницы с острыми как пики концами...
На холмиках могил что-то зашевелилось.
Ром смотрел на них, не в силах отвести взгляда.
Что-то шевелилось, но не "на", а "внутри" могил.
Все четыре креста покачнулись. Один из меньших даже упал, выдрав заострённый конец с земляным комлем. Букет цветов скатился со своего холмика. Что-то лезло из подвальной земли. Что-то почуяло близость и бессилие Рома, почуяло и полезло.
Из ямы, оставшейся от упавшего креста, высунулась детская ручонка с короткими грязными пальцами. И принялась отбрасывать землю в сторону, откапываясь.
- Я не хотел!
Убитые много лет назад покидали свои последние пристанища. Они чуяли его, жаждали его крови и свежей плоти.
- Я не хотел! Я не специально! - твердил Ром.
Мысли бежать даже не возникло. Он был обречён.
Холмики могил сотрясались всё сильнее. По их прибитой поверхности расходились трещины. А маленькая ручка старательно откидывала землю, высунувшись уже по плечо.
- Кхе-кхе...
Кто-то хрипло откашлялся за его спиной. Совсем рядом, буквально ему в затылок. Зловонная струя смрада ударила в нос.
Ром не смог бы сказать, что перещёлкнуло у него внутри, но он подпрыгнул как ошпаренный, разом вернув власть над своей головой и ногами. И тут уж он побежал.
Разрывая горло в крике. Забыв про боль в дважды подвёрнутой ступне. Почти ничего не видя, и уж точно не слыша ничего, кроме своего вопля. Слепо размахивая руками по воздуху, он вылетел из "склепа". Перемахнул через порог в сгорбленном прыжке, чудом не расшибив лоб о притолоку. На всём ходу врезался в дощатую стену ближней клетушки, проломил её, едва не увязнув в обломках досок. Но выкарабкался и рванул дальше. На миг подавив вопль, набирая в грудь новую порцию воздуха, он услышал топот неуклюжих, плохо гнущихся ног позади себя. А ещё упорное голодное сопение. О том, чтобы оглянуться, не могло быть и речи!
Наверно, подсознательно он стремился к тому месту, где в полу первого этажа зияла дыра, к месту своего падения в ад. Вместо этого свернул совсем не в ту сторону.
Оставшееся за спиной свечение масленой лампы помогало ориентироваться. Не сразу, но Ром понял, что все клетушки куда-то исчезли. Вместо них оказалась пустая площадка с полками на стенах. На них что-то стояло, что-то тёмное. Это был другая часть подвала! Он осознал совершённую ошибку, лишь когда очутился перед лестницей из полудюжины сбитых каменных ступеней. И там находилась дверка. Маленькая, через такую даже он должен был бы проходить наклоняясь, не говоря уж о слугах Оркриджей.
Глаза Рома выпучились ещё больше, хотя казалось, больше уже некуда. Он единым махом взмыл по ступеням и, не сбавляя разбега, лишь прорычав нечто нечеловеческое впечатался плечом в створку двери.
В разраставшемся многие годы без всякого ухода малиннике, что вымахал в сущие дебри, чьи корни подкопались под фундамент особняка, а цепкие плети обвили ставшую не различимой за ними подвальную дверку, гулял усилившийся к ночи ветер. Дверкой этой прежде пользовались, чтобы сносить овощи и фрукты из сада сразу в хранилище, не проходя через кухню. И она вдруг содрогнулась от мощного толчка. С дверки осыпались комья зелёного мха. Рядом с ветки вспорхнул устроившийся на ночёвку скворец. В следующий миг, будто из-под земли, донёсся сдавленный вскрик. За ним последовали ещё удары. Каждый следующий слабее предыдущего. Опутанная кустарником створка захрустела и слегка прогнулась...
Привычная для этого места тишина вернула свои права. Умиротворённо шелестел ветер. Небеса темнели. Под деревьями заброшенного парка сгущались сумерки. А в десятке шагов от кустов малины лежало неподвижное тело девочки.
Он поможет Рому выбраться из погреба (или тут правильнее говорить подвала?) а затем они найдут Анну и хоть за косу, хоть как, выволокут её прочь из этого дома, что наводит жуть одним своим видом. Не говоря уж о других его... странностях.
Тими отвечал за этих двоих, как самый старший.
Следуя за котом - почему-то он сразу решил, что это кот, а не кошка, - Тими прошёл из столовой на кухню. Здесь господствовал большой очаг с широкой плитой, на которой могли бы уставиться разом десяток сковородок. Света, проникающего через ставни, переставало хватать, и нутро дома заполнял сумрак. Кроме печи он разглядел несколько столов, буфеты, где хранили посуду, и целых два рукомойника. В углу были свалены старые плетёные корзины и деревянные вёдра. На вбитых в стену колышках когда-то висели связки лука с чесноком. На одном из столов лежала разделочная доска, рядом стояла глиняная крынка, в какие обычно наливают молоко. Такие крынки делали в гончарной у мастера Зильбера. Скоро он сам сможет слепить много, что покрасивее. Мастер Зильберт называл его старательным и обещал годика через три взять в подмастерья. Пока же он за пару медяков лишь помогал Вану-оглобле месить глину. Воспоминания о гончарне показались Тими такими далёкими.
