Вот отец попытался огреть Зверя закругленным навершием посоха по башке. Храмшир извернулся, схватил древко зубами и рванул на себя. Отец едва удержался на ногах. За свой посох ему пришлось побороться. Когда он сумел-таки отвоевать его, на древке остались глубокие зазубрины.

   Ули протиснулся вперёд, чтобы всё видеть.

   Противостояние со Зверем продолжалось изнурительно долго. Забивать его в Пещере, для чего можно было бы использовать рога на тех же посохах, не допускалось, потому Тамиру и другим всё же пришлось прийти на помощь. Храмшир шипел и хлестал хвостом. Отец стоял ближе прочих, ему попало по ногам. Хромая, он отступил в сторону.

   Зверь двигался всё медленнее, хрипел, задыхался. И никак не умирал. Но, сколь ни селён он оказался, в этом мире судьба его была предопределена. Наконец Храмшира удалось оглушить. На него навалились все разом. Упираясь посохами, обездвижили. Стянули верёвками лапы, а заодно и хвост.

   Только тогда Ули позволили подойти. Не без опаски он провёл рукой по спутанной шерсти на боку Зверя, под которой нащупывалась мелкая чешуя. Из такой шкуры выйдет тёплая и крепкая накидка для старейшины. Не хуже прежней. Сперва, правда, придётся хорошенько отстирать вонь. А трёхглазый череп станет ещё более устрашающим, а значит сильным оберегом. Мяса же хватит вкусить всем в деревне.

   Храмшир под его ладонью дышал через раз. Рядом Зверя гладил ещё кто-то.

   Лицо Драма было в потёках засохшей крови, которые пытались оттереть, но до конца не оттёрли. Его это не заботило. Он стоял с широкой улыбкой и весь был увлечён тем, как пальцы скользили по шерсти. Ули порадовался, что Драм жив. Но вот его потускневший, будто сонный взгляд и в то же время эта улыбка...

   Подошёл отец, на всякий случай подёргал путы. Ули спросил, когда он вырвет для него клык. Отец хмыкнул в бороду и сказал, что вместо клыка Тамир разрешил ему взять один из хвостовых рогов. Ули сразу принялся искать под верёвками хвост Зверя. Ребристые заострённые наросты на его конце были ещё лучше любого клыка.

   Передохнув, общими усилиями при помощи посохов они перевалили тушу Зверя на подставленные носилки. Храмир слабо задёргался.

   Теперь можно было возвращаться в деревню.

   Но прежде выпили воды и ещё посидели, собираясь с силами перед спуском, что с такой ношей обещал выдаться не легче подъёма. Некоторые из стариков так вовсе задумали прилечь. Тамир не торопил их. Они заслужили отдых.

   Сначала Ули не отходил от Зверя, но тот совсем перестал шевелиться, будто издох. Он приложил к нему ухо, услышал редкие удары. Потом пошёл к выходу из Пещеры, подышать свежим воздухом... Горы укутывал сумрак. Сверху за зыбким пологом туч мерцали звёздные искры. Было прохладно и тихо. Ему показалось, что на востоке уже различается светлеющая полоса. Неужели с того момента, как они поднялись сюда, прошла вся ночь? Слишком быстро, а может, и не слишком.

   Он долго стоял и глядел в темноту. В отяжелевшей голове было глухо, как в дупле. Невдалеке угадывались шесты с Защитниками, ни один из них не светился, лишь ленты развевались по-прежнему. Ули зевнул и поёжился. Задел башмаком обрывок верёвки, так и оставшийся мотаться на вбитом в камень кольце. За его спиной, оказывается, стоял ветхий Мок. Привалился к стене и, как Ули, смотрел наружу. Могло показаться, что он заснул стоя, но его глаза были открыты. Эти маленькие слезящиеся глаза полнило изнеможение. Больше ничего. Словно не их стараниями весь мир был спасён ещё на несколько лет, словно они впустую прошлялись всю ночь по горам, и теперь старик думал только о том, хватит ли ему сил добраться до дому. Ули прошёл мимо, не сказав ни слова.

   Тамир начал их расшевеливать. С кряхтением поднимались на ноги, прямили спины. Пока отряхнули накидки, пока затушили головни в очаге и разобрались, где чей посох, прошло ещё время. Снаружи темень успела выцвести до предрассветной серости. Стали видны силуэты деревьев, между которыми разлилась туманная дымка.

   Мужчины взвалили носилки со Зверем на плечи. Понесли из Пещеры. Остальные двинулись следом. Тело Шуко решили оставить здесь и вернуться за ним потом. Забрать его сейчас было просто некому. Ольб, отец Драма, нёс носилки. Сам Драм, когда не дали больше гладить Зверя, принялся махать руками. Благо посох ему не вернули. Тамир взял его под локоть и повёл с собой. Запёкшиеся губы старейшины говорили что-то успокаивающее. Улыбка сошла с лица парня, но давешняя сонливость так и застыла на нём.

   - Что с ним? - спросил Ули.

   Дед вздохнул, утёр рукавом нос. Прокашлялся.

   - Он тяжело заболел. Кхе-хе... такой молодой.

   - Он поправится?

   Молчание.

   - Это потому, что он обернулся? - не отставал Ули.

   - Да.

   Ули понял, что дед не хочет говорить об этом. Об алых вспышках и голосах, что доносились, как эхо близящейся грозы, о полёте, что он испытал толи во сне, толи наяву.

   Пещера Шёпота - теперь, скорее, Крика! - её тёмное нутро и таящиеся в нём страхи остались позади. В лица им задул ветер. Старики плотнее кутались в накидки. Начался спуск с горы, внимательнее смотреть под ноги.

   Старейшина запел негромкую песнь. Из привычных слов. Песня была не ритуальная, а о тех же горах, о лесе и небе, о сбегающих с вершин холодных ручьях и людях, живущих посреди всего этого. А ещё о козах, куда же без них.

   Пока шли, занялся рассвет. Они шли в тумане и по туману, точно по улёгшимся на землю облакам. Башмаки сделались мокрыми. Далеко-далеко разнёсся крик птицы. Может, той самой, что сопровождала их накануне. Старики плелись гуськом по тропе. Носилки покачивались на плечах носильщиков. Несколько раз останавливались и снимали их - этот Дар был потяжелее прежнего. Буки за последнюю седмицу заметно облетели, лес сделался светлее и будто просторнее. Лишь тёмно-зелёные конусы елей сохраняли извечную угрюмость. Когда проходили по широкой прогалине, открылся вид на долину в изложине меж Горбатой горой и её соседкой. Долину затопило мглистое озеро, в котором плавали соломенные крыши домов.

   Остановились ещё раз перевести дыхание. Без того редкие разговоры утихли совсем. Опёршись на свои посохи, они вдыхали утреннюю прохладу. Небо прояснялось. Над горами разгорался новый день. В лесу прибавлялось птичьих голосов. Проведённая в Пещере ночь растянулась точно не на одну ночь. Но она прошла, и мир пробуждался от тревожного сна.