— Ты боишься. Ты просто боишься впускать в свою жизнь кого-то нового, боишься начинать новые отношения, потому что мы осудим тебя от лица мамы. Ты боишься снова потерять, как потерял маму, — наконец поняла суть всех папиных проблем в личной жизни я и решила иди ва-банк, — Вместо того, чтобы бояться сказать нам то, что тебя беспокоит, ты мог бы поговорить с нами открыто. Честно, папа. Ты просишь нас быть с тобой честными. Мы честны. Мы делимся с тобой нашими проблемами, но как нам продолжать это делать, если ты сторонишься нас и избегаешь этого? Мы — семья, папа! Какая бы странная семья у нас ни была, мы есть друг у друга.

— Прости, Поли, я не ожидал, что это для тебя так важно. Я считал, что вам ни к чему мои «взрослые» проблемы, — опешив, виновато признался папа и всё-таки не решился отнекиваться, — Ты права, милая. Зришь в корень, вся в маму. Я виноват перед вами, перед мамой за то, что уехал. Бросил вас, поддавшись ситуации. Я во всем виноват. Я знал, что у мамы были проблемы с сердцем. Помните, она уезжала на конференции. Вы оставались со мной. Она никуда не уезжала, её в экстренном порядке госпитализировали с подозрением на инфаркт. Диагноз не подтвердился, но с сердцем у нее начались серьезные проблемы. Это все моя вина, малышка, её сердце не выдержало за рулем из-за меня.

— Это не так, пап. Все мы заложники Элен. Ты не должен винить себя в том, в чем нет твоей вины. После того, как ты ушёл, мама никогда плохо о тебе не говорила, только хорошо. Она не хотела, чтобы мы таили на тебя обиду. Да, мы были обижены, думали о тебе как о предателе, потому что хотели сделать хоть кого-то крайним. Сейчас я считаю, что в этой истории нет ни виновных, ни жертв, — тяжело вздыхаю я, заёрзав на месте, — Я не заставляю тебя что-то менять. Просто прошу подумать. Мне меньше всего хочется видеть тебя несчастным. Я люблю тебя, папочка.

— Увы, милая, я не готов что-либо менять. Не сейчас точно, — отрицательно покачал головой папа и решил, что ему надо выпить, — Я Искренне рад, что мы поговорили, правда. Постарайся понять, что эти восемь лет дались мне очень нелегко. Я не святой и далёк от идеального отца. Местами я облажался по полной программе, поэтому дай мне время.

Ты просто боишься. Страх не даёт тебе иди дальше. Страх того, что ты можешь снова влюбиться и потерять все, что имеешь. Ох, папа, от твоих слов мне на сердце становиться еще более неспокойно. Я неодобрительно покачала головой и встала, направляясь к выходу. Хватит. Ты не готов слушать, папа, но заставлять тебя я тоже не имею права, потому что ради нас ты не жалел ничего. Я дам тебе время, хотя мне больно слышать, что ты винишь во всем себя. Это неправда. И мы все это прекрасно знаем.

— Все в порядке, милая? — решил виновато просить папа, наблюдая, как я ухожу, — Надеюсь, я ничем тебя не обидел.

— Нет, я просто задумалась. И ты подумай над моими словами, — немного грустно улыбнулась я, обернувшись к нему, — Ладно, закрыли тему. В конце концов ты не обязан передо мной отчитываться. Прости, что лезу не в свое дело. Я к себе.

— Как скажешь, малышка. Мне приятно, что ты беспокоишься о своём старике, но не забивай этим голову, как я уже говорил, — немного повеселел в голосе папа, чтобы приободрить меня, ведь понимал, что я расстроилась, — Рано или поздно я разберусь со всем этим сам, а ты живи в свое удовольствие. Знаешь, я не против ваших отношений с Дэниелом. По крайней мере он — меньшее из всех зол.

— То есть ты не ревнуешь и рад за нас? — лукаво вскидываю бровь я и скрещиваю руки на груди, ожидая ответа.

— Я убью любого, кто обидит мою малышку, — грозно бурчит папа, встаёт с места, подойдя ко мне, и крепко обнимает, — Конечно, я немного ревную свою маленькую Принцессу.

— Я тоже очень люблю тебя, папочка, — обнимаю папу я.

— Ладно, иди отдыхать, — отпускает меня папа.

— Окей! — немного воодушевилась я и вышла из кабинета.

Сегодня слишком важный день, чтобы проспать. Но, да, черт возьми!

— Вы — дочь мистера Сарториуса? — спрашивает врач, выйдя из операционной.

Господи, наконец-то! Четыре часа сорок три минуты борьбы за папину жизнь дались мне слишком тяжело, что ноги не держали. Кажется меня трясло, поэтому Макс встал сзади и заботливо положил свои руки на мои плечи, хотя его тоже потряхивало.

— Д-да, мы его дети, — дрожит мой голос ещё и за Макса, — К-как наш отец?!

— Он в критическом состоянии, мы сделали все, что могли, но дальнейшие прогнозы отнюдь не утешительны, — попытался помягче выразиться доктор, — Сейчас мистер Сарториус находится в состоянии комы, которая была вызвана передозировкой неустановленного вещества. Собственно, и это спровоцировало сердечный приступ.

Папа умрет?! Нет, я отказываюсь в это верить. Он не может! Он обещал мне показать новый спортивный авто, который его проектировочное бюро делало на заказ. Он говорил, что эту бомбическую тачку буду тестировать я! Папа! Папочка! Не уходи! Я не поверю, что ты, человек, который всегда был рядом, всегда поддерживал меня и ничего не жалел, можешь вот так взять и оставить своих детей одних! Кроме тебя у нас больше не осталось никого ближе и родней. Мои нервы сдали. Слезы полились ручьём из глаз. Огромный ком в горле сглотнуть не получилось. Все чувства, заставлявшие что-то в груди сжаться и сердце заныть, вырвались наружу истерикой. Я рыдала на груди тихони-братишки, который обычно держал все в себе, и впервые увидела, как в детстве плакса-Макс во взрослой жизни берет себя в руки и защищает меня. Раньше все было наоборот. Я брала весь удар на себя и прикрывала своего младшего всего на три минуты братишку, когда ему требовалась моя помощь.

— Тише, Полин, — шепчем мне Макс, взяв слово, и уже громче спрашиваем, — Мы можем посидеть с отцом?

— Да, конечно, — кивает врач и не нарочно добивает меня, — Следующие сутки окажутся для мистера Сарториуса решающими, крепитесь.

Я начинаю всхлипывать громче и протяжнее. Интервалы между шмыганями носом уменьшаются. Макс берет инициативу в свои руки, усаживает мое обмякшее тело обратно на стул и, дойдя до автомата с едой, покупает две банки колы и какие-то бутерброды. Он присаживается передо мной на корточки:

— Полин, с папой все будет хорошо, — уверенно бубнит Макс, вкладывая мне в руку холодненькую банку газировки, — Ты же его знаешь как облупленного. Сначала всех напугает, а потом выйдет из воды сухим. Не дрейф, сестренка! Прорвёмся втроём!

Я издала саркастический смешок, утирая с глаз слезы, чтобы заставить себя в это поверить. Макс, конечно же, прав. Никаких уныний и упаднических настроений. Папа всю жизнь борется с Элен и победил свою болезнь, когда мы были успешно зачаты и рождены. Наш отец — боец! Он не сдастся только потому, что так решил тот подонок, который что-то ему подсыпал. Стоп, в трансмиссии кара, который папа тестировало, была практически не затянута подвеска. Когда папа разогнал машину до двухсот километров в час или около того, задняя торсионная балка треснула! Черт возьми, как!? Как мог треснуть высокопрочный металл?! Откуда возникло задымление в салоне? Там вариантов много. Сгореть могло все что угодно. Кто-то все подстроил! Эти ублюдки подмешали что-то моему отцу, зная, что вещество вкупе с дымом спровоцируют сердечный приступ, и папа потеряет управление как раз тогда, когда он разгонит машину до высоких скоростей и не выдержит балка! Хорошо, что он не успел доехать до серпантина, сбавил скорость до ста тридцати и смог ударить по тормозам. Это его спасло! Ас за рулем. Я много знаю про машины, но в критической ситуации так не смогла бы, а папа смог.

Я не стала говорить Максу о своих подозрениях, пока мы не получим результаты экспертизы авто и не узнаем, что за вещество было в папиной крови. Макс открыл свою банку колы. Я приложила холодненькую шипучку к пульсирующему месту под правым глазом. Нарыдалась я, так нарыдалась. Захотелось поесть. Развернув бутер, я засунула его себе в рот, практически не почувствовав вкуса, и протянула банку брату, чтобы он мне её открыл. Мда, дела.