Я сидела за партой в школе и слушала бредни училки по музыке. Видите ли, Моцарт, Бетховен, Шопен — это хлеб и соль нашего поколения. Ну что за бред!? Для четвероклашки до сих пор в ходу песни Лободы и Бузовой, а вы про классиков. Верка Сердючка — вот это классика! Залипает на этой фигне только Линка. Ну да. Точно, она ж пианистка. И фамилия у нее Соловьева. Голосистая, как соловей. Она с интересом слушает про пятую симфонию Бетховена, как будто на ней мир держится. Я бросила ленивый взгляд на Макса. Хм, он залипает в телефоне. Стоп, он смотрит на Линку. С чего это Макс вдруг? Братику нравиться Линка? Я пихнула его в бок. Все равно на задней парте сидим. Училка даже не заметила.

— Макс, что ты Соловьеву глазами прожигаешь? — шепчу я брату на ухо, — Влюбился, что ль?

— Тебе пианино на голову упало? — ворчит Макс, ему в принципе не нравиться, когда я тыкаю его в бок, — Конечно, нет.

— А зачем ты на нее пялишься половину урока? — хихикаю я и злорадно улыбаюсь. — Давай поспорим на щелбан? Если ты завтра хоть раз посмотришь на Линку, я дам тебе по башке.

— А если нет, то ты признаешься маме, что грохнула её любимую вазу, и вместо меня моешь посуду. — довольно ухмыляется Макс от перспективы спихнуть на меня свой грешок.

— Вообще-то, её грохнул ты. — закатываю глаза я и иду на риск, — Лады, но я завтра с тебя глаз не спущу.

Видно, мы слишком громко шептались. Училка нас застукала. Я не заметила, как она подошла, и, повернув голову, встретилась с ней глазами.

— Вот это попадос. — шепчет мне Макс прям на ухо.

— Дневники, — требует училка и вытягивает руку. — Два за поведение обоим. Эх, Денисовы, классика учит чувствовать прекрасное.

— Ну, тогда мы очень далеки от этого вашего «прекрасного», Наталья Дмитриевна. — выпаливаю я, протягивая дневник, все равно два без вариантов поставит.

— Эх, не выйдет из вас двоих ничего путного. — махнула на нас рукой училка и забрала дневники.

Класс, мама нас убьёт. Мы с Максом переглянулись. Кажется, посуду мы будем мыть в любом случае вдвоём. Прозвенел звонок. Мы взяли наши дневники и, надев ранцы на спины, пошли в раздевалку за вещами. Максу на хоккей. Мне на фигурное катание. До катка тут достаточно близко. Всего остановку идти. И то от силы остановку, не переходя дорогу. Мы, вроде как, все взяли и пошли себе, потом домой. Я люблю кататься на коньках. Люблю делать это быстро и изящно. Наверное, поэтому у меня неплохо получается. Обычно мы звоним маме, как выходим из школы. Она не брала трубку. Странно, но такое раньше бывало. Вечером, после наших тренировок, за нами должна была приехать мама. Мы её ждали в фойе чуть ли не до девяти часов вечера, звонили, писали, но никто за нами так и не приехал. Потом охранник позвонил в полицию. Понятия не имею зачем. Зачем?! Якобы нас бросила мать! Мама не могла!

Сидя уже в отделении полиции, нас расспрашивали о маме полицейские. Потом им позвонили откуда-то. Макс и я покорно ждали. Деваться нам все равно некуда. В кабинет вернулся следователь. Противный мужик, надо сказать. Он пропускал мимо ушей все, что я ему говорила. Лицо у него такое приторное. Он не умеет общаться с детьми. Он нас не уважает! Потом пришёл еще один мужчина. Чуточку постарше. Они переговорили, отойдя модальны от нас. Потом второй подошёл к нам.

— Чаю хотите? — спросил он и как-то сочувственно на нас посмотрел.

У меня засосало под ложечкой. Что-то не так. Почему-то сейчас мне начал казаться подозрительным тот факт, что мама не отвечала на звонки. Я захотела спросить об этом. Я должна спросить, но Макс меня опередил:

— Да, пожалуйста.

Я пихнула его в бок. Он пожал плечами. Не тебе одному есть хочется, вообще-то. Хрен с тобой.

— Где наша мама? — спрашиваю я.

— Скоро приедет опека, — бубнит противный мужик из-за своего стала и буднично продолжает, — Ваша мама умерла сегодня днем.

— Что? — не веря, выпаливает Макс и раздраженно смотрит на злого полицейского, — ВЫ НАС ОБМАНЫВАЕТЕ!

Тот фыркает и молчит. Макс распаляется, злиться. Мама еще утром была жива и невредима. Как обычно веселая! Он не верил, но я вдруг поняла: это правда. Если бы с мамой все было в порядке, она бы нам сто раз перезвонила. Она всегда перезванивала. ВСЕГДА.

— Зачем ВЫ нас обманываете?! — все больше злиться Макс, вскочив со стула, — Где наша мама!

— Макс, нет. — пищу я и пытаюсь усадить его на стул, стиснув зубы, чтобы не зарыдать, — Нет.

Если бы это было враньё, я бы уже вопила. Я бы была первой, кто скажет им, что это все бред. БРЕД! Но не в этот раз. Все сходилось: мама не брала трубку днем, не перезванивала потом, не приехала за нами после тренировок. Она всегда приезжала, опаздывая, звонила и просила чуточку подождать. Не в маминых правилах не отвечать на наши СМСки. Макс поступил весьма импульсивно, нет, правильно, но, увидев мою реакцию на происходящее, покорно сел. Из нас двоих я — мозг.

Я закусила нижнюю губу, сжала свою школьную юбку в кулаках, пытаясь перебороть себя и не зареветь. Просто паника. Тупая боль. Не желание принимать действительность. Я не приму этого. Мне хотелось, как Макс, верить, что мама жива, что она сейчас влетит в дверь и наорет на полицейских за то, что они забрали её детей. Может, у нее просто разрядился телефон? Да, точно телефон сел. Ничего он не сел. Она всегда в сумочки носила пауэрбенк на такие случаи. В конце концов я заревела. Что теперь делать? Что?! Я подняла глаза на полицейских. Точно, для них очевидно — детский дом. Я слышала, что это очень страшное место. Мы не хотим туда.

Добрый мужчина дал нам чай и пирожные, попытался очень неумело успокоить. Либо у него нет детей, либо есть, но он их редко видит, раз не особо хорошо умеет с нами обращаться. ПАПА! У нас же есть отец. Правда, мы его три года не видели, ведь он уехал к своей жене и другой дочке, бросив нас с Максом на маму. Он даже не позвонил за это время ни разу. Меньше всего мне хочется, чтобы этот мерзкий человек забирал нас в свой «клоповник» и заставлял называть его «папочкой», как раньше, при друзьях, а его женушку «мамочкой». У меня же есть «сестра». Я не хочу жить в ЕГО семье. Выбирай: либо детдом, либо «приемная» семья. Второе.

— Дядя, позвоните, пожалуйста, нашему папе. — шмыгаю носом я и достаю телефон, протягивая доброму полицейскому, — Вот его номер. Его зовут Ричард.

— Ваш папа находится слишком далеко. — сухо бросает злюка-следователь из-за своего стола, как вдруг раздаётся весьма формальный стук в дверь, — Брось, с вами разберётся опека. Кстати, вот и она.

Дверь открывается. В кабинет входит очкастая тетка, производящая весьма плохое первое впечатление. Видок у нее был недоброжелательный. Крашеная блондинка с подобранными в пучок волосами. В чёрном брючном костюме. Очках. Вытянутым лицом и огромной бородавкой на шее. Фу, какая мерзость. Макс и я скривили.

— Валентина Сергеевна, передаю этих детей под вашу опеку. — с каким-то облегчением сказал злобный следователь, будто мы ему чем-то очень мешали.

Женщина махнула нам на дверь и строго сказала:

— За мной быстро.

Макс встал и взял меня за руку. Мой братик. Нас отвезли на машине с серое, унылое, относительно разваливающиеся здания. А покушать? Где моя еда? Выдали постельное белье, показали, где кровати, и отобрали телефоны. На кой они им сдались? Я не хочу здесь оставаться! Было темно, поэтому мы не смогли разглядеть весь колорит этого места, хотя зеленые стены уже напрягали. Об уюте речи и не шло. Я кое-как застелила себе кровать и улеглась на дубовый матрас. Кровать Макса была напротив моей. Вообще, спальня напоминала огроменную комнату, где повсюду наставили кроватей. У них ремонт, что ли? Я не знаю и знать не хочу.

— Как думаешь, он приедет за нами? — шепчет мне Макс совсем тихо.

— Я не уверена, что мы ему все еще нужны. — не скрывая горечи в голосе бормочу я, — Он мог бы позвонить или приехать.

— Может, он очень занят? Ты же его знаешь, если он уходит в работу, то надолго. — пытается оправдать нашего отца Макс, хотя он и сам на него зол, — Сейчас я готов помыть для мамы сколько угодно тарелок.