Снег в Иллирианских горах таял плохо. Там холод ощущался сильнее, чем в равнинной части Двора Ночи, а зима давала о себе знать ещё в последние осенние месяцы, становясь с каждым днём суровей и не желая отступать гораздо дольше положенного срока. Самые верхушки высоких гор, таких как Рамиель, вообще никогда не снимали своих белоснежных шапок.

В Веларисе зима была гораздо мягче, хотя всё равно заставляла всех жителей облачаться в шубы и утеплённые мехом камзолы и плащи. Но в городе это становилось ещё и порой праздников. День зимнего солнцестояния отмечали с огромным удовольствием, ради него преображался весь город, становясь одной большой лавкой, украшенной добродушным и щедрым торговцем еловыми ветвями, яркими огнями, свечами и цветными бантами из упаковочной бумаги. В эти моменты Двор Мечтаний как никогда был похож на одну большую семью. Зима сближала. Даже бессмертных могущественных фэйцев холод вынуждал жаться ближе друг к другу, делиться секретами и тёплыми меховыми пледами.

Так случалось всегда. Но только не в этом году.

На памяти Азриеля эта зима стала самой жуткой. Все три месяца слились в одно огромное неминуемое падение в пропасть. Нет, падал не он. Кассиан.

Остановить это было невозможно. Его брат рушился и раскалывался изнутри на миллионы крошечных частей, каждая из которых разлеталась ещё на тысячу. Он то вёл себя агрессивно и жестоко, то натужно веселился, то днями пропадал где-то в лесах. Постоянной оставалась лишь боль в его глазах. Протяжный волчий вой, а в нём одиночество, мольба о помощи, вопль бессилия и нежелание жить.

Сначала, в первую неделю зимы, никто кроме Азриеля не понимал, что происходит. Кассиан просто вдруг стал сам не свой. Логически это легко связывалось с тем, что Манона исчезла. Но ведь было очевидно, что она вернулась в свой мир. Двор Мечтаний собрался, чтобы обсудить это сразу после той ночи, в которую она улетела к Рамиелю. Отряд иллирианцев нашёл в ближайшей к Гавани Ветров роще инструменты вроде резца и молотка, обнаружил стружку красного дерева и его оставшиеся ветви. Ризанд вспомнил, что Манона говорила о способности ведьм подниматься в воздух на мётлах. Тогда картинка без труда сложилась: Манона сбежала ночью, долетела до Рамиеля и коснулась ониксового монолита на вершине. Но помимо возвращения памяти камень сделал сразу всю работу: отправил её обратно, в её мир. Никаких поводов для грусти: всё вернулось на круги своя, королева ведьм — к своему народу, а Двор Мечтаний — к своим обязанностям.

И только Азриель весь разговор не сводил глаз с Кассиана. Его названный брат сидел застыв словно каменная статуя. Все остальные были слишком заняты, чтобы это заметить. Они разбежались по делам, а Кассиан остался. Казалось, он перестал дышать.

«Если тебя всё же сочтут врагом и казнят, то я просто лягу рядом с телом, как пёс, и буду лежать так, пока не сдохну сам…» — эти слова ещё недавно говорил Кассиан, описывая свои чувства к Маноне.

Возможно и тогда мужчина решил не сходить с места, пока не отправится в мир иной. Только даже там он не встретит Манону.

Азриель ничего не знал о том, как работают парные узы, если один из связанных ими оказывается в другом мире. Но он видел многих фэйцев, чьи истинные пары умирали у них на руках. И слово «боль» казалось лишь тенью того, что они испытывали. Их страдания не кончались ни за месяц, ни за год, иногда даже нескольких столетий оказывалось мало для того, чтобы потерявший свою истинную пару мог вернуться к подобию прежней жизни.

Азриель переживал за друга. Неизвестность порой гораздо хуже даже самой пугающей, но однозначной реальности. Предположение Риза, в которое легко и приятно было верить, оставалось лишь одним из возможных вариантов. Аз знал — ему успели доложить тени — что Кассиан до того, как все собрались в доме, несколько часов летал над Рамиелем, сшибая крыльями верхушки деревьев, и звал Манону. Дозорные развернули его силой. Они волновались, как бы он ни решил искать её, бродя пешком и оскверняя священную землю. Они же клялись, что этой ночью никто не поднимался на гору. Но ведьма на метле — юркая и неприметная, а ночь — тёмная.

И тогда, глядя в потемневшее лицо брата, Азриель произнёс только одну фразу:

— Если тебя убьют, то некому будет спасти её, если всё не так просто.

Аз был «певцом теней», лучшим разведчиком, умевшим видеть то, что скрыто от других. И в тот хмурый день на лице Кассиана он увидел обречённость и готовность умереть. Иллирианский главнокомандующий решил — и это читалось в его глазах — подняться на Рамиель. Пройти столько, сколько сможет, убивая каждого, кто рискнёт встать на его пути, и погибнуть рядом с этим проклятым чёрным камнем — от ран или от жуткой волчьей тоски. Но также Азриель знал, что если бы надежды на то, что Манона всё же осталась в этом мире, не было, Кассиан сделал бы это уже давно. В том состоянии, в котором он находился сейчас, названный брат даже не понимал, что это означало бы предательство.

Нарушение священного закона выродком, которого возвысил верховный правитель, бросило бы тень на весь Двор Мечтаний. Разразилась бы междоусобная война, которую без Кассиана не выиграть. Поэтому тогда Аз хватался за любые рычаги, которые могли бы удержать его друга от опрометчивых поступков. Он чувствовал, что идёт по канату над пропастью, на дно которой камнем летит Кассиан.

Первые дни апатии сменились вспышками ярости. Азриель оставался в Гавани Ветров и видел, как Кассиан до кровавой пены дрался с каждым, кто косо смотрел на него. Эта была не злость и агрессия, а поиск физической боли, способной заглушить внутреннюю.

Аз, хоть и старался, не успевал следить за другом, который находил и создавал неприятности сразу, как только оставался один. Он дрался против десяти-пятнадцати своих подчиненных. Его опрокидывали на землю, пинали ногами в живот, ломали рёбра. Но Кассиан вставал, сплевывал кровь и продолжал бой.

Однажды Азриель, вынужденный днём отлучиться в другое поселение для встречи с военачальниками, нашёл у порога дома кровавое месиво, которое лишь отдаленно напоминало Кассиана. Все его волосы слиплись и скатались от крови, продолжавшей течь из огромной раны на затылке — её рваные края белели, оголяя кость. Ноги и руки были вывернуты под неестественными углами. Торчало ребро, сломанное, распоровшее кожу. Кости крыльев раздроблены. Азриеля, многое повидавшего на своем веку, затошнило. Он не решился даже вносить Кассиана в дом, боясь сделать хуже.

Пришлось вызывать Ризанда, Фейру и Маджу. Кассиан лежал на дне пропасти, молчать больше было нельзя.

— Девлон сказал, что он словно специально ищет смерти, — взволнованно произнёс Ризанд, замерев в кресле.

На его подлокотнике сидела Фейра, она тоже выглядела очень озабоченной. Мор пока не удалось вырваться из Двора Кошмаров, но она обещала прибыть так быстро, как только сможет. Амрена сказала, что занята и собачьи дела её не волнуют.

— Он кидается на всех, кто даже просто смотрит в его сторону. Превращает каждую тренировку в рукопашный бой. Аз, это ведь происходит уже больше недели, почему ты молчал? — срывающимся голосом спросил Риз.

— Я думал, он справится.

Кассиан всегда справлялся. С жуткими чудовищами, со стотысячными армиями, со смертями и предательствами. Азриель так надеялся, что и в этот раз он просто возьмёт себя в руки. Вернётся вечером, нальёт себе вина и заведёт какой-то дурацкий бессмысленный разговор, покатываясь со смеха над своими же шутками. Казалось, нужно просто ещё чуть-чуть подождать. Не лезть к нему, не разбалтывать его секреты — просто дать время. А теперь Аз чувствовал себя соучастником преступления, помогавшим Кассиану убивать себя. Где-то наверху над ним трудилась Маджа. Скоро ей понадобится помощь Фейры или даже Тесана, если дела будут совсем плохи. Сегодня Кассиана избивали больше двадцати иллирианцев. У некоторых было оружие. Он лишь вяло отмахивался и скалил скользкие, алые от крови зубы.

— Что вообще произошло? Он спятил? — ненамеренно высоким, звенящим голосом спросила Фейра.