Плечи девчонки опустились, но глаза продолжали требовательно смотреть на Манону. На вид ей было не больше шестнадцати, хотя, возможно, болезненная худоба внешне отнимала пару лет.

— Умерли. А дядя в лесу… С сестрой! Госпожа, помогите ей!

Она уронила перекошенное паникой лицо на ладони и мелко затряслась. Потряхивало и Манону. Слова этой беззащитной овечки вновь задели что-то, связанное с прошлой жизнью. Таких тычков за сегодняшний день накопилось столько, что сознание вибрировало, как литавры от ударов рьяного музыканта. Отчасти поэтому эмоции перевесили здравый смысл, и, наложив стрелу на лук, Манона поплелась за девочкой к рощице.

Листья, которыми была покрыта тропинка, уже давно сгнили и отсырели, поэтому идти бесшумно не составляло труда. Если в этом вообще был смысл, ведь провожатая то и дело громко всхлипывала и вздыхала. Хиленькие деревца начинали всё больше жаться одно к другому. Их силуэты становились темнее, теряя оттенки цвета влажной коры и её текстуру. Было уже темно. Но Манона отлично видела каждый оставшийся на кривых ветвях листик.

Она чувствовала себя измотанной. Понимала, что героического спасения не выйдет. Скорее всего, придётся издали пустить меткую стрелу, целя в горло похотливого животного. И пусть из развороченной гортани кровь хлещет прям на бедняжку — Манона устала, ей не до красивых сцен. Она и шла за иллирианской замарашкой отчасти потому, что надеялась получить еду в награду за спасение, и это было легче, чем выслеживать резвых козлов и скрытных сусликов. Как вообще найти малявку-грызуна, если вокруг тихо, как в гробу, из-за того, что сырая листва глушит звук шагов?

Манона резко остановилась. Что-то не так. Вокруг тишина. Ни криков, ни возни. Ничего, что в маленькой роще должно разноситься гулким эхо, уличая преступника.

Почувствовав, что Манона встала, замерла и девочка. Через плечо оглянулась. В глазах мелькнул теперь уже настоящий страх. Она сорвалась с места, тут же скрывшись за деревьями.

— Ах ты сука! — взревела Манона, пуская стрелу ей вслед.

Но, в то же мгновение когда тонкие пальцы отпустили тетиву, тяжёлый удар по затылку заставил Манону согнуться и сделать два растерянных шага вперёд. Боль немедленно обожгла голову и шею. Удар выбил из уставшего тела равновесие, сосредоточенность и скорость. Сознание осталось, но сил не хватало даже на крик. Манону дернули за серебряную косу, потянув назад, — она упала в листву. Её руки разложили по разным сторонам. Держали крепко. Двое иллирианцев. Они зафиксировали плечи и упирались коленями в сгибы локтей.

— Издашь хоть звук — выбью тебе все зубы, — наклонившись над Маноной, произнёс третий.

Перед глазами плыло, мир крутился и двоился, но иллирианец показался знакомым. Кажется, он был на плаце с утра. Да и его дружки, наверно, тоже.

Вместо крика Манона плюнула в его гадкую морду, нависшую прямо над ней. Иллирианец захохотал и вытер щеку.

— Побереги слюни, они тебе скоро понадобятся, — теперь уже гоготали все трое. — И не спеши на нас злиться. Видишь ли, в чем минус скалистой местности: мало какой скакун тут приживётся. Вот и остаётся объезжать таких норовистых кобылок, как ты. А нам с парнями нравятся сучки с характером…

Маноне до сих пор не было страшно. Сначала она подумала, что её поймали и будут бить по приказу оскорблённого Девлона. Но, даже поняв истинные замыслы иллирианцев, Манона осталась спокойной. Лишь сверкали в сгущающейся темноте золотые глаза. Это подзадоривало подонков.

— Ну надо же, даже не дёргается, — удивился тот, что держал правую руку.

— Видно, мало ей этого выродка Кассиана, вот и радуется, что попала к таким парням, как мы, — ответил ему тот, что слева.

— Да куда ему такую красотку! Уверен, этой сучкой занимается его хозяин, — возразил их главарь, вынимая из-за пазухи нож.

Лезвие сверкнуло в свете полной луны.

«Чрево Матери. Погибшее рождается заново».

Манона, всё время не отрывавшая взгляда от лица иллирианца, ощутила на горле холодное стальное прикосновение. Мужчина встал на колени между её ног и наклонился к ней. И снова ни капли страха.

— Вот и лежи тихо… Не то вспорю глотку…

Одна рука держала нож, другая уже ползла по внутренней поверхности бедра. Мерзкая грязная лапа. Пыталась справиться с ремнём кожаных брюк или хотя бы пролезть под рубашку. Вот она уже щупает красную полоску шрама. Поднимается выше, где под тканевой повязкой начинается грудь. И всё равно ни тени волнения.

Насильник наклонился ниже к шее Маноны, видимо, решив сказать ей ещё что-то. Такой болтливый.

Но следующим звуком, разнесшимся в лесной тишине, стал железный лязг. Короткий щелчок. Он появился и вырвался изо рта Маноны.

Иллирианец от неожиданности отпрянул и развернул лицо к своей жертве. Манона широко и дико улыбалась. Её рот был полон железных, заточенных как кинжалы, зубов.

Манона позволила бедняге истошно закричать, а страху ослабить его руку, держащую кинжал, и только потом подалась вперёд, легко прокусывая железными клыками переносицу и верхнюю челюсть. От боли он отшатнулся, тряся ладонями у изувеченного лица.

Его друзья, надо отдать им должное, после вопля ужаса не сбежали, а только чуть приподнялись, чтобы посмотреть на произошедшее. Этого хватило. Длинные железные ногти, как молнии, взметнулись и пропороли иллирианцам внешнюю поверхность бедра. Хлынула горячая кровь. От неё смердело страхом. Или может первый из нападавших уже успел обделаться.

Будь на месте крылатых фэйцев кто угодно другой — уже давно бы бежал, летел или полз прочь. Но этот народ привык смотреть в лицо своему страху. Манона оставила им на это меньше минуты. Болтун пытался нащупать на земле кинжал. Железные ногти вошли в его поясницу и вышли из брюха. Туша тяжело и глухо упала на влажную листву. Двое других в это время кинулись на спину Маноне, решив проткнуть шею. Предчувствуя это, она легко развернулась и изящным движением вспорола одному горло. Снова кровь.

Рассмеявшись и клацнув зубами, Манона двинулась к оставшемуся бедолаге. Но расправиться с ним хотелось по-другому: устроить небольшой поединок, дать поверить в свои силы, чтобы кровь в его жилах избавилась от горького привкуса страха, а после вонзить в шею клыки. Она бы непременно так и поступила, но её отвлекли громкие хлопки крыльев.

— Манона! — над деревьями раздался хриплый голос. Кассиан опустился на залитую кровью поляну, создав мощными крыльями такие потоки ветра, что застонали тонкие стволы деревьев, разлетелись в разные стороны стрелы из отброшенного колчана и кинжалы нападавших. Обречённый иллирианец, заметив, что его смерть отвлеклась, тоже взмахнул своими крыльями и начал улетать.

Манона ждала, что Кассиан сейчас же кинется за ним, но тот, казалось, даже не замечал беглеца. Семь его сифонов своим алым светом пронизывали и рушили лесную тьму. Стали видны два изуродованных крылатых тела на тёмной от крови траве, задранная рубашка и оторванные пуговицы штанов Маноны. Но Кассиан смотрел на её лицо, причём так, будто видел впервые. Неудивительно, подумалось ей. Наверно, она, вся залитая вязкой бурой жижей, лохматая и оскаленная, похожа на чудовище. А может, она чудовище и есть. Кошмар с железными зубами и ногтями, способными ломать кости и вырвать кишки.

Кассиан сделал шаг навстречу. Манона зарычала и напрягла свои увенчанные железом пальцы. Она была готова к новому сражению с иллирианским главнокомандующим. Он ведь должен защитить своих поданных и убить железного монстра.

— Манона, — повторил он, делая ещё шаг. — Ты в порядке? Ты не ранена?

Кассиан подошёл достаточно близко, чтобы Манона поняла: он не собирается убивать её. Выражение его лица, его взгляд — было в этом такое, от чего хотелось кинуться навстречу. Манона убрала железные зубы и ногти, рухнула на пропитавшуюся кровью листву без чувств.

***

Манона открыла глаза и увидела балдахин над головой. Осмотрелась: она лежала на широкой кровати в небольшой спальне. В воздухе пахло терпкими травами и сладким маслом аниса. Последним, кажется, растерли её собственных виски. Тело ныло от напряжения в мышцах, хотелось потянуться, размять каждый сустав и растереть каждый до единого мускул. Манона поёрзала на кровати, снова обретая контроль над своим телом, и поднялась. Голова слегка закружилась, пришлось ухватиться за деревянную балку, к которой крепился балдахин. Стоило миру остановить свою пляску, как призывно заурчал живот, сопровождая это сильным спазмом. Срочно нужна еда.