Комментарий к 4. Ради него

**6.** «Безумным его называли…» — полицейский, которого схватил и пытал Леви в лесу во время арки переворота в столице, назвал его «безумным», когда Леви сломал ему руку.

========== 4.1. Крысы (Экстра) ==========

Около 840-го года

Подземный город под столицей Митра

— Как же мерзко тут… воняет.

Фарлан глядит на товарища, а у того лицо бледное, в испарине, и думает, уж не заболел ли он. Фарлан протягивает Леви чистый платок, чтобы он мог утереть им лицо. Правда, вместо того, чтобы вернуть его, Леви просто выбрасывает платок в ближайшую кучу мусора.

— Эй! Ты чего творишь?! — возмущается парень. — Это мой единственный чистый носовой платок…

— Уже не чистый.

— Но его же можно постирать!

— Это не обязательно. Я достану тебе другой.

Фарлан с недовольством сверкает глазами, но помалкивает. Ох уж этот Леви! Ладно хоть после каждого приема еды, когда им вообще удаётся что-то толковое поесть, он не выбрасывает грязные тарелки. Они вообще остались бы тогда без посуды.

Но стоит отдать ему должное. Леви — отменный воришка, так что дело за новым платком (а, может, и целой дюжиной таких) не заставит себя долго ждать.

Парни идут по узкой улочке Подземного города, перебрасываясь время от времени незначительными комментариями по поводу местности. Изабель — их подруга — уверенно шагает впереди, мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Фарлан прекрасно понимает, что Леви тут совсем не нравится. Здесь действительно воняет помойкой ещё хуже, чем в других районах. Это самый захламлённый и бедный угол Подземного города, и даже их группа обычно не суётся сюда.

— Как думаешь, тот отряд уже потерял нас? — спрашивает Фарлан.

Они как раз пересекают переход между домами, где, в основном, обитают безнадёжно больные или пьянчуги.

— Если бы не потеряли, поверь мне, ты бы уже узнал… — отвечает Леви и не договаривает.

Его острый взгляд вдруг останавливается на дыре в ближайшем деревянном заборе. Он встаёт, как вкопанный, и почему-то долго гипнотизирует эту дыру.

— Эй, братишка, что такое? — Изабель тут же подскакивает к нему. — Что там, за забором?

После недолгой паузы Леви, наконец, произносит таким похоронным тоном, что любой чужак уже наделал бы в штаны:

— Лет шесть назад тут планировали сделать приют для беспризорных, но лавочку закрыли, потому что кто-то сверху зажал на это средства.

Фарлан наблюдает, как товарищ хмурится, как его кулаки сжимаются всё сильнее, отчего ему самому становится погано.

— Чёртовы… ублюдки, — шепчет Леви одними губами.

— В этом мире всё решают связи и деньги, — вздыхает Фарлан. — Когда выберемся отсюда, не хочу стать таким же зазнавшимся уродом. Хочу даже там, на поверхности, оставаться самим собой.

Леви долго молчит. На нём лица нет, он всё ещё мрачнее тучи.

— Хм, так, значит? — произносит он. — Жаль, я такого себе позволить не могу…

— Погодите-ка! Что это там виднеется? — между ними лезет Изабель, затем падает на колени и заглядывает в дыру в заборе. — Да твою ж… ох, нет!

Одним ловким кошачьим движением девушка ныряет за забор, ей ничуть не мешает привод на поясе, и вот, через мгновение, парням остаётся лишь наблюдать, как исчезают за ограждением её сапоги.

— Эй, Изабель! Ты с ума сошла? Стой! Да куда ж ты лезешь?

Фарлан пригибается и ползёт за нею следом, пока Леви, разбежавшись, перепрыгивает забор поверху. Теперь все трое стоят посреди широкого пустыря, где когда-то предполагалось выстроить здание приюта. Уже и фундамент заложен, и парочка внешних стен готовы, но не более того.

— Дурёха, не делаей так, — Леви сильно дёргает подругу за один из её «хвостиков».

Но Изабель молчит. Вместо ответа, она тычет указательным пальцем на пятерых беспризорников, сидящих под одной из недостроенных стен. От этой картины у Фарлана сжимается сердце: пятеро ребят, явно не старше десяти-двенадцати лет, как облезлые воробьи, ютятся около друг друга, одетые в какие-то обноски. Недалеко валяются кости какого-то мелкого зверя, возможно, грызуна; слева лежат две пустые банки из-под консерв. Парень сжимает кулак и представляет вдруг, как дети вылизывали остатки еды из этих банок… Ему почти становится дурно.

— Вот же чёрт, — шепчет он, затем уверенно шагает к одному из ребят.

Фарлан достаёт из-за пазухи два завёрнутых в бумагу ломтя хлеба и осторожно, опасаясь, что вся ребятня кинется к нему, протягивает хлеб мальчику лет семи. Тот сидит, привалившись плечом к каменной кладке, и едва моргает.

Никто из детей даже не шевелится, чтобы забрать из рук Фарлана хлеб.

— Эй, малыш? Давай, съешь немного. Потом поделимся с твоими друзьями, — произносит парень, а у самого голос предательски дрожит.

Мальчик поднимает тонкую ручонку, хватается грязными пальцами за ломоть, затем суёт себе в рот столько хлеба, сколько ему позволили силы отломить. Он начинает жевать очень медленно, будто с неохотой, и морщится.

— Бедняга! Наверное, тебе сначала надо попить, да? — не вставая с колен, Чёрч оборачивается. — Эй, Леви! У тебя есть в сумке фляга?

Его товарищ стоит на месте, как вкопанный, и вся его фигура напряжена настолько, что кажется, будто он вот-вот взорвётся. У Леви такое лицо, словно его окатили ледяной водой, а затем ещё и кипятком. Казалось бы, куда ещё удивляться? Да он каждый день, если захочет, может наблюдать такую картину на улицах Подземного города. И всё равно каждый раз его будто окунают с головой в дерьмо, в котором он и сам когда-то жил, благо, на пути попался Кенни и хоть чему-то его научил.

Леви всегда остро реагирует на то, что напоминает ему последние недели в борделе. Вонь, пустой желудок, пьяные крики мужиков… и крысиный писк по углам комнаты. Когда Кушель умерла, ему казалось, что весь мир оставил его. Эти дети, сидящие и лежащие тут, на голой земле, для него как адские стрелы, от которых ему уже не увернуться.

Как же он ненавидит этот мир. Он даже ненавидит людей, которых в глаза прежде не видел, но он убил бы их всех, не задумываясь — всех тех людей, которые заставляют этих ребят страдать. О них забыли, их бросили тут гнить после недавней эпидемии… А идиоты из военной полиции сидят по трактирам да на пропускном пункте дурью маются.

От злости и обиды у него скрипят зубы.

Крысы… — проносится в голове одно единственное слово.

— У меня нет воды, — шепчет Леви, затем оборачивается к Изабель, припоминая, что у неё в сумке есть припасы.

Она, прижимая к груди руки, с трясущимися губами и влажными глазами, тупо мотает головой.

— Изабель! — рявкает Леви, но она лишь делает шаг назад.

— Я н-не могу… Я не могу на эт-то смотреть! — она скидывает с себя сумку и, рыдая, бросается назад, к забору. Через пару мгновений её друзья видят, как Изабель взлетает на УПМ и скрывается за ближайшим зданием.

— Изабель! Да что с ней?!

Фарлан вскакивает, намереваясь кинуться следом, но вдруг видит, как Леви берёт из брошенной сумки полупустую флягу и еду — два яблока и чуть чёрствую булку — затем подходит к каждому из детей, пытаясь их накормить. Один мальчик, лежащий на земле, медленно садится и, когда Леви подносит к его губам флягу, а после нежно треплет по спутанной копне рыжих волос рукой, пытается улыбнуться.

Фарлан, как никогда, ощущает себя беспомощным. А он просто ненавидит себя такого. И сегодня он в который раз убеждается, что его товарищ — удивительный и чудовищно чувствительный человек. Леви чуть не каждый день заставляет их с Изабель прибираться в убежище, а в это самое мгновение совершенно не брезгует прикасаться к ребёнку, на которого даже местные крысы не позарятся.

Очередь доходит до пятого мальчика: он сидит, прислонясь к стене спиной, подтянув колени и низко опустив и спрятав голову, так что он похож, скорее, на обтянутую тканью горстку костей с грязной шевелюрой то ли каштановых, то ли чёрных волос. Перед тем, как потрясти его за плечо, Леви медлит, и Фарлан догадывается, почему.