Брауны как-то сетовали, что дом на холме недостаточно просторен для человека его положения, но Леви готов был пальцем у виска покрутить — тут ещё три больших комнаты кроме его собственной спальни. И убирать всё это постепенно вошло у него в привычку. Ох и стоило же увидеть лица детей и остальных, когда те впервые сюда приехали! С какой дотошностью он проводил руками по мебели, подоконникам, и даже пытался под шкафы заглянуть! Тогда он, по собственному мнению, весьма неудачно пошутил:

— Эрена сюда не хватает. Он живо привёл бы этот свинарник в порядок. У него к этому был талант…

И лишь потом Леви осознаёт, о чём говорит. Тогда он с опаской глядит на присутствующих, и только Фалько, знавший Йегера дольше остальных, пытается улыбнуться. Больше Леви старается не упоминать об Эрене при эльдийцах с материка.

Габи и Фалько помогают прибрать дом до блеска в самой последней ложечке сервиза, лежащей на полках комода. Так, за разговорами ни о чём, проходил его первый день в доме, где Леви рассчитывал провести остаток жизни. А чем ещё ему оставалось заниматься? Возможно, ходить нормально он так и не сможет, а без двух пальцев на руке тяжело стрелять, не говоря уже об УПМ, придётся долго привыкать. Он же не левша, в конце концов. Кто-то из марлийцев предлагал ему стать командиром в городской полиции, и на одно мгновение эта мысль показалась Леви сладостной и приятной. Однако он отрезал лишь своё беспрекословное «посмотрим» и на время вообще забыл об идее служить кому-то.

Больше нет ни Ханджи, ни Эрвина, чьи указания он ещё готов был переварить… Его старенький УПМ вот уже больше двух лет хранится в шкафу, в чемодане, взаперти.

Его бывшие подчинённые, его отряд, его ребята — Армин, Конни, Жан, и даже Райнер с Энни — всего пару раз, пока находятся в городе, приезжают к нему, и поначалу становится так неловко и странно, что первые несколько минут за столом они просто молчат, разглядывая друг друга. В прошлом, когда они собирались вот так, за чашкой чая, кто-то обязательно находил тему для разговора, и всё остальное шло своим путём. Леви всегда был немногословен просто потому, что его было тяжело переспорить. В противном случае он мог ляпнуть что-то вроде «ты сегодня вообще чистил зубы?» или «у тебя грязная рубашка», так что остальные хихикали, а заспоривший тупо краснел под тяжёлым взглядом капитана.

Несколько дней назад Габи передала ему очередное письмецо от Кирштейна и рассказала, что в городе они встретили очень талантливую художницу, которая долго путешествовала. Она была и на Парадизе, где познакомилась с семьёй Саши. Так дорога привела её сюда. Жан писал, что увидел её на городской площади. Она-то его сразу узнала и за несколько минут общения набросала в блокноте такой поразительно похожий портрет, что парень попросту потерял дар речи.

«Будучи на Парадизе, она встретилась с Микасой и нарисовала для неё какую-то картину. Вот уж не знаю, что такое она там изобразила, но наша Микаса осталась чертовски довольна. А ещё она почти два года путешествовала в одиночку, представляете? Это интересная, начитанная и слегка странная девушка. И, мне кажется, её очень тронула история Микасы. Вы и сами можете представить, о ком именно они могли разговаривать. Брауны от неё в восторге, поэтому ваша нянька не отставала от неё с расспросами. Короче, мы немного пообщались, посовещались и рассказали о вас тоже. Надеюсь, вы не злитесь. Через эту девушку мы хотим кое-что передать для вас. Хотя зная, как вы обожаете подарки, мне становится немного страшно.

До скорой встречи, господин Леви!

С уважением,

Кирштейн, Жан.»

— И с каких это пор Габи стала моей нянькой? — бормочет Леви, откладывая письмо в сторонку.

Прошлым днём и Фалько рот не затыкал об этой художнице. Мол, она была там, и была сям, а ещё была так далеко, куда даже Гул не дошёл бы за пару тройку дней. В конце концов, под напором детей Леви сдаётся и соглашается принять эту их новую знакомую с условием, что она не какой-нибудь вездесущий журналист, который попытается выжать из него все соки и тем самым доведёт до истерики, потому что меньше всего ему хочется обсуждать свою жизнь с чужаками.

Леви спит часов пять, не больше. Просыпается до рассвета, умывается, самостоятельно одевается и ковыляет на улицу, проверить цветы. Их всё время надо поливать, иначе их идеальное состояние придёт в упадок, а Леви достаточно дотошен в плане порядка. Потом он завтракает (если это можно так назвать) и пытается послушать радио.

Он слышит, как снаружи громыхает подъезжающий автомобиль, и к собственному удивлению, начинает глупо улыбаться. Затем раздаются знакомые голоса и смех девчонки Браун. Она так смеётся, иногда этим напоминая ему Ханджи… или Сашу… а может быть, всё же Изабель… Леви всё ещё улыбается сам себе, берётся за трость и медленно идёт к входной двери, за которой Габи уже кричит во всё горло:

— Дядя Леви-и-и! Это мы-ы-ы! Мы, наконец-то, приехали! К вам тут гости-и-и!

— Да какой я тебе, к чёрту, дядя? — бормочет он себе тихонечко под нос. — Сколько раз я говорил меня так не называть? Вот же… взяла моду.

На веранде его уже встречают. Габи, у которой улыбка до ушей, держит за рукав какую-то молодую женщину, и, когда Леви, наконец, бросает на неё взгляд, что-то щёлкает в его мозгу. Что-то, от чего он замирает на месте и без толку пытается собрать мысли воедино. Он определённо… точно и без сомнений впервые её видит… её имя он тоже прежде никогда не слышал… но сама она не кажется незнакомой. Всё же… он знает эту особу.

— Вот, познакомьтесь, — объявляет торжественно Габи, — это та художница, о которой я рассказывала. Госпожа Микьелин.

Леви приходит в себя, чуть откашливается и протягивает правую руку, ничуть не смущаясь отсутствия на ней пары пальцев. Странно, но девушка смотрит на него так, словно вот-вот свалится в обморок, однако всё-таки пожимает его руку. Её пальцы тёплые, но Леви замечает, что её трясёт.

— Приветствую, — тон его голоса, как обычно, бесстрастен. — Эй, вы чего-то побледнели.

Габи тоже присматривается и хмурится. Её попутчица как-то странно выглядит. Ко всеобщему удивлению, она вдруг прижимает ладонь ко рту и с трудом бормочет:

— П-простите… меня… п-пожалуйста…

Затем делает шаг в сторону, хватается за перила веранды и перегибается через них, как можно ниже. На глазах у всех, в том числе и подоспевших Фалько и Оньянкопона, её рвёт на ближайшие кусты. У Леви взгляд не меняется вовсе. Он наблюдает эту странную картину с одной только мыслью: спасибо, что хоть не в доме.

Комментарий к 2. Проклятие Аккерманов

**3.** «Весьма неплохо» – та же реакция у Леви была, когда он впервые выбрался за Стены в эпизоде «Выбор без сожалений».

========== 3. Из прошлого ==========

В столовой замирает неловкая тишина. Пока Леви, опираясь на трость, следит, как Габи и Фалько собирают на поднос чай и угощения, никто ни слова не произносит. Но Леви не выдерживает и спрашивает первым:

— Не хотите объясниться? Что это за путешественница такая, которую укачивает после трёхчасовой поездки на машине?

Подростки молча переглядываются. Красивая чашка из сервиза, подаренная хозяину дома Браунами, замирает в руке Габи:

— П-простите нас, дядя Леви. Мы не так много знаем о ней, лишь из писем господина Блауза…

— Хотите сказать, что вы привезли в мой дом совершенно постороннего человека с непонятными мотивами, и ничего о ней не знаете, кроме того, что она якобы неплохо рисует? И не называй меня «дядей»!

Фалько разевает рот, когда смотрит на Леви. Ух, он до сих пор привыкнуть не может, когда отставной капитан глядит на них вот этим самым страшным взглядом. И голос у него становится таким низким и суровым. И как Габи не трясёт от этого?

— Ещё раз простите нас, господин Аккерман! — парнишка усердно кивает головой. — Но она казалась такой милой, мы даже не думали расспрашивать её о личном…

— Да-да, если человек не рассказывает о себе, мы решили, что лучше оставить эту тему, — поддакивает Габи.