Как ни странно, воспоминания эти не вызывают у Леви ни грусти, ни печали. Он, скорее, поражён тому, как приятно иногда воскресить в памяти те беззаботные минуты.

На двенадцатый день, наконец, проясняется небо. Леви и художница допоздна сидят на веранде, периодически перебрасываясь незначительными фразами. Верена всё ещё восседает на перилах, крепко держась за них руками.

— Путешествовать одному, по-моему, безрассудно, — бормочет Леви, сверля взглядом её затылок.

— Спорить не стану. Но где ещё нашёлся бы такой идиот? — она хихикает, на этот раз, не слишком весело. — Все мои близкие умерли. Кто-то из друзей, вступивших в армию, был съеден титанами. К тому же, когда ты совсем один бредёшь, куда глаза глядят, ты несёшь ответственность лишь за себя. Я бы не смогла защищать чью-то жизнь помимо своей… Слишком велик риск.

Выдерживая паузу, Леви недолго молчит, затем понимает, что обязан сказать нечто утешительное, иначе это будет некрасиво с его стороны.

— Тогда ты не идиотка.

— А? — она оборачивается, и лёгкий порыв ветра треплет ей волосы.

— Да, это глупо — подвергать себя опасности, но тебе не плевать на жизни других людей. В разведке такое ценилось превыше всего.

— Правда? Я рада это слышать!

Когда она улыбается, то морщит нос и поджимает плечи. Леви это кажется довольно милым.

— Э-э-эх, как же я завидовала Флоку, когда он ушёл на службу! Злилась и завидовала! — Верена задумчиво глядит в ночное небо. — А ведь был шанс пойти вместе с ним…

— Почему не пошла?

Она в смущении чешет затылок.

— На самом деле… ну-у-у… я боялась…

— Титанов? Тц, а кто не боялся? Разница лишь в том, как скоро ты справишься с этим страхом и преодолеешь его. Попади ты в мой отряд, смогла бы быст…

Верена качает головой.

— Нет, нет! Я не о титанах говорю. Я, если честно, жутко боялась… высоты.

Леви приподнимает в удивлении бровь. Не то, чтобы он слишком впечатлён, просто занятно, как такие наивные люди, как она, до сих пор существуют. Чудная такая.

— У меня ещё сохранился старый привод, — сообщает он зачем-то, сам не понимая причину.

— Ох, правда?! — Верена чуть не падает с перил, но успевает ухватиться и пересесть лицом к Леви. — Как круто! А покажите?

— Хочешь посмотреть?

— Ну разумеется!

— Зачем?

Она глядит куда-то в сторону и почему-то пытается прикрыть ладонью лицо.

— Н-не знаю… Просто так.

Не то, чтобы он горел желанием, и не то, чтобы он действительно этого хотел, но возможно, лишь мысль о том, чтобы снова взять в руки привод, ощутить под пальцами его вес и форму, даже просто взглянуть на него, заставляет Леви ответить искренне:

— Я не против.

Они улыбаются друг другу, но вскоре Верена снова отводит глаза. Она нервно перебирает в пальцах краешек рубашки, порываясь что-то сказать, а когда говорит, голос у неё непривычно мрачный:

— Завтра, наверное, Габи и остальные приедут вас навестить. Кажется, мне пора уехать с ними.

Ответа нет. Леви смотрит перед собой, на точку на горизонте, где вдали мерцают огни города.

— Я так благодарна, что вы приютили меня. Я думала, что, доставив то письмо, мой путь окончится, но вы помогли почувствовать нечт…

— Помнишь, о чём мы говорили вчера? — спрашивает Леви, не глядя на неё.

Верена молча кивает.

— Найди своё место, а потом делай, что хочешь. Мир велик. И я завидую тебе, ведь ты видела его таким, каким я не видел. Больше нет титанов, а значит, нет границ.

— Вы хороший человек, господин Леви. Надеюсь, что и вы своё отыщете. Ведь здесь… — она улыбается и кивает в сторону открытых дверей дома. — Здесь для вас слишком мало места.

Он бросает на неё хмурый взгляд и бормочет:

— Много ты знаешь!

— Просто мне кажется, что здесь вам чего-то не хватает.

Ох, он мог бы перечислить сотню из того, чего ему действительно не хватает! Мог бы перечислять даже до бесконечности! Но он не признается. Она и так прочитала его, как открытую книгу, и этого достаточно. Если завтра приедут Брауны, пусть забирают её в город. Он ничуть не расстроится.

Ну, возможно, совсем немного… В конце концов, она научилась лучше готовить, и уже не спорит с ним по всяким мелочам… Нет, всё же пусть уезжает. И он точно не станет ждать её возвращения.

И в воцарившейся тишине, спустя какое-то время, снова звучит его низкий голос, лишённый, однако, всяческих эмоций:

— Вид на город сегодня особенно красивый.

— Да… он хорош.

Верена не смотрит на горизонт и огни вдали. Они ей больше не интересны. Леви замечает, что она до сих пор глазеет на него и почему-то улыбается. У неё, что, совести совсем нет? Как тогда, прошлым днём, когда он задремал в кресле, а затем, проснувшись, обнаружил её сидящую напротив и активно вырисовывающую что-то в блокноте. Она до хрипа в голосе клялась, что не рисовала его без разрешения, притом краснея, как рак.

Какая всё-таки… странная.

— Прекрати, — бормочет он и отворачивается. — Раздражает.

— Ла-а-адно.

— Что «ладно»?

— Ни-че-го…

Её улыбка становится ещё шире и страннее, и Леви со вздохом качает головой. С каких пор он стал таким бессильным перед гражданскими и ленивым в спорах? Ему уже просто не хочется её одёргивать. Или он привык…

Леви гонит её в дом, делая вид, что озабочен усилившимся ветром, и «не хватало им ещё заболеть». А Верена с какой-то чудаковатой радостью хватается за кресло и везёт его обратно, в дом.

Через два дня, наконец, приезжают Фалько и Оньянкопон.

После уже привычного вежливого чаепития Леви стоит на крыльце дома, опираясь на трость, и наблюдает, как Верена помогает Фалько загрузить ненужное барахло с чердака. Оньянкопон как раз выходит из дома, ставит последнюю тяжёлую коробку возле лестницы и, разминая руки, тихо произносит:

— Каникулы прошли спокойно, я полагаю.

Леви на него даже не смотрит. Ему не нравится этот внезапный хитро-весёлый тон.

— Понятия не имею, о чём ты.

— Всё ты понимаешь, — мужчина хлопает его ладонью по спине. — Ты уже взрослый мальчик!

Леви даже не дёргается от его неслабого тычка.

— Прости-прости! Я забыл, что ты ненавидишь фамильярности!

— Я ничего не сказал.

— А я по твоему взгляду вижу, — Оньянкопон улыбается, упирая руки в бока, и глядит на Фалько и Верену. — Я вдруг решил, что могу позволить себе лишнего. Как госпожа Зоэ когда-то. Хотел пошутить.

После некоторой паузы Леви вздыхает и говорит:

— Всё хорошо. Она тебя уважала, даже очень.

— Да, я помню. Это было взаимно. И всё-таки… разве вам тут было так уж плохо?

Оньянкопон пытается разглядеть на его измученном лице хоть какие-то подсказки, но бывший капитан ничего не говорит. Он лишь смотрит на то, как художница поправляет задравшийся воротник рубашки Фалько, затем они укладывают ещё одну сумку на багажное место автомобиля. О чём этот Леви вообще сейчас думает? Когда в городе выяснилось, что художница самостоятельно отправилась к дому на холме, по какой-то неизвестной причине, Габи Браун твёрдо заявила, чтобы они не лезли в «их с господином Леви дела». Благо, всё окончилось довольно хорошо.

Оньянкопон вздыхает.

— Я видел в доме портрет Ханджи. Весьма недурно. Даже очень.

Леви молчит.

— Может быть, ей лучше остаться ещё на время? — пытается предположить Оньянкопон, и тот, наконец, встречается с ним взглядом.

— Что за бред ты несёшь? Не надо делать мне одолжений.

— Я имел ввиду другое…

— Плевать, что ты имел там ввиду. Она доставила то дурацкое письмо, и на этом её работа закончилась.

— Эх, капитан Леви… — Оньянкопон почти с агрессивным упорством поднимает коробку с пола.

Тот бросает в его сторону тяжёлый взгляд:

— Чего ещё?

— Думаешь, я не понимаю, как это трудно — заводить новые знакомства? Ты жил в мире, полном титанов, где вас бесконечно пожирали, и ты терял близких людей быстрее, чем встречал новых. Поэтому ты старался избегать таких отношений. Спорим, ты никого к себе не подпускал?