Я открываю ему дверь и замираю в ожидании его первых слов. Если он скажет: «Привет, котенок!», я брошусь ему на шею.

Но он говорит:

– Здравствуй! Надеюсь, я не помешал?

Я решаю отложить сцену с поцелуями – минут на пять, ну, может, на десять.

Он проходит в прихожую, потом на кухню. Он оглядывается так, словно не был здесь лет пять. Конечно, он чувствует аромат жареной курицы с грибами, и понимает, что я его ждала.

Я робко предлагаю:

– Может быть, хочешь чаю?

Но он не готов сделать шаг навстречу.

– Нет, нет, спасибо.

Впрочем, подбадриваю себя я, он не принес чемодан. А зная, как он трясется над своими костюмами, трудно представить, что он станет запихивать их в сумку.

Несколько секунд мы молчим – как чужие друг другу люди, которым даже поговорить не о чем.

– Погода сегодня хорошая, правда? – я чувствую себя идиоткой, но нужно же хоть что-то сказать.

– Да, а вчера целый день шел дождь, – он поддерживает разговор без особой охоты.

Мы переходим в гостиную, и Ник приступает к перегрузке вещей из шифоньера в сумку. Сначала он проявляет свойственную ему аккуратность – на дно кладет толстый свитер и повседневные джинсы, в боковой кармашек отправляет несколько пар носков. Процесс проходит неторопливо и монотонно – я едва сдерживаю зевки.

Но всё меняется, когда дело доходит до укладки накрахмаленных рубашек и идеально отглаженных костюмов. Спортивная сумка – совсем не подходящая емкость для их транспортировки.

Ник смотрит на свои сокровища с тоской во взоре, потом переводит этот тоскливый взгляд на меня, ожидая сочувствия и поддержки.

Мне и в самом деле становится его жаль. В квартире, куда он возвращается, – всего две комнаты, и одну из них ему придется делить с непоседливым и общительным младшим братом, у которого куча друзей и увлечений. И трудно ожидать, что пятнадцатилетний подросток проникнется уважением к его балансам и декларациям и будет соблюдать тишину, когда Нику вздумается поработать дома.

Он со вздохом берет белую, с ромбовидным рисунком рубашку, которую я привезла ему из Ярославля, и бережно кладет ее в пакет. Неужели он притащил индивидуальные пакеты для каждой вещи? Нет, в тот же пакет он помещает еще две рубашки – светло-серую в мелкую полоску и однотонную бежевую.

Решимость оставляет его, когда он снимает с вешалки свой самый дорогой костюм – итальянский коричневый. Мне кажется, он сейчас заплачет. А сумка уже набита доверху.

У него нервно подергивается веко правого глаза.

А мне хочется подойти к нему, прижаться к его не очень гладко выбритой щеке (ему же сегодня пришлось пользоваться наспех купленными и наверняка дешевыми бритвенными принадлежности – свои любимые он оставил у меня в ванной). Ник, глупенький, ну скажи же ты хоть что-нибудь!

– А можно, я пока оставлю костюмы у тебя? Я приеду за ними с чемоданом.

Я радуюсь как ребенок. Не тому, что он вынужден меня о чём-то просить, а тому, что мы еще не окончательно с ним расстаемся, и у него еще будет повод вернуться, а один дополнительный день на раздумья иногда значит так много!

– Да, конечно! – я отчаянно пытаюсь скрыть улыбку.

– Спасибо! – роняет он.

– Может быть, ты хочешь есть? Есть курица и овощной салат.

Ему достаточно сказать: «С удовольствием!», и я прощу ему и занудство, и скупость, и полное отсутствие романтики. И мы обновим постельное белье и снова станем обсуждать поход в ЗАГС и поездку в Вологду. Да, да, а почему бы и нет? Вологда – тоже хороший город.

Но он медлит, молчит. А когда он, наконец, начинает говорить, то я понимаю, что промолчать было бы лучше.

– Женя, если ты поняла, что была не права, то почему бы прямо не сказать об этом?

Я даже не сразу понимаю смысл его слов – до того чудовищными они мне кажутся. И на смену нежности, жалости и желанию помириться приходит раздражение.

– С чего ты взял, что я считаю, что была не права? – я чеканю каждое слово. – Наоборот, я хотела тебе сказать, что собираюсь завтра идти в агентство, чтобы забронировать тур в Париж. Если захочешь присоединиться – позвони.

Я даю ему еще один шанс, хотя даже не знаю, хочу ли я, чтобы он им воспользовался.

Он водружает сумку на плечо и с видом оскорбленного достоинства бредет в прихожую.

– Будешь выходить, захлопни, пожалуйста, дверь, – предельно вежливо говорю я и включаю телевизор.

Дверь захлопывается через пять минут. Интересно, что он так долго делал в прихожей? Зашнуровывал ботинки? Или ждал, что я выйду его проводить?

Но ни в какое турагентство я не пошла. И не потому, что раздумала ехать в Париж. Наоборот, после того как на следующий день Ник вывез в чемодане свои драгоценные костюмы, а мы при этой встрече не перебросились в ним и десятком слов, мое намерение только окрепло.

Нет, от турагентства пришлось отказаться после того, как за организацию моей поездки взялась моя активная и весьма феминистически настроенная коллега Алла.

– Ты собираешься ехать в Париж с экскурсионным туром? – от ужаса она закатывает глаза. – Тогда лучше не ездить туда вообще! Ты хочешь пройтись по Парижу в стаде жующих и хихикающих туристов? Или почувствовать его особую атмосферу и проникнуться этим волшебным городом навсегда?

Я лепечу, что для первой поездки стадо – оно надежнее.

– Ха! – она пускает кольцо дыма от Camel прямо мне в лицо. – Ты меня разочаровываешь! Стадом можно ехать в Египет или в Турцию. Но не в Париж! Париж – удивительный! Он у каждого свой! Понимаешь?

Я киваю и пытаюсь объяснить, что плохо знаю английский язык, что никогда ничего не бронировала самостоятельно и никогда не выезжала за границу, если не считать, конечно, Белоруссии.

Она отбрасывает мои возражения решительным взмахом руки.

– Не паникуй! Ты удивишься, но многие французы тоже плохо говорят по-английски, так что вы друг друга поймете. Скачаешь на телефон несколько хороших словариков, и все дела. А отель и билеты на самолет я тебе забронирую.

И она, отложив текущую работу, принимается за дело с такой кипучей энергией, что уже к вечеру мы бронируем на Букинге вполне устраивающий нас обеих вариант. Впрочем, меня он устраивает чуточку меньше, чем ее, хотя должно бы быть как раз наоборот, поскольку она-то в Париж не едет.

Меня смущает, что бронируем мы не номер в отеле, а студию в обычном многоквартирном доме.

– Так это же как раз и замечательно! – она не понимает моего беспокойства. – Это же идеальный вариант! Это как раз та самая возможность почувствовать себя настоящей парижанкой. Что ты увидишь в отеле? Всё те же толпы туристов. А здесь в твоем распоряжении будет целая квартира! Да, крохотная, но отдельная квартира. Тебе дадут ключи, и ты сможешь возвращаться туда в любое время дня и ночи, не чувствуя на себе любопытных взглядов менеджеров и горничных.

Неужели она думает, что я еду в Париж, чтобы завести там банальный курортный роман? Ха-ха, да мне на это не хватит элементарного знания иностранного языка.

– К тому же, – продолжает она объяснять все преимущества такого размещения, – там есть кухонный уголок, и ты сможешь хотя бы делать салат из свежих овощей или отваривать сосиски. Поверь, при отнюдь не маленьких ценах в парижских кафе и ресторанах, это очень удобно. К тому же, это квартира на Монмартре! Ну, этого ты пока еще не понимаешь! Монмартр – он, как песня Шарля Азнавура, не может оставить равнодушной.

Еще через день мы покупаем билеты на самолет, а через неделю подаем документы на визу. Я в панике. Алла мной гордится, а Дарья считает меня сумасшедшей. Кто из них прав, я не знаю.

Как там говорилось в «Чародеях» – цель вижу, препятствий не замечаю? Вперед, на завоевание Парижа!

Всё, что я читала о столице Франции, сводилось к одному – Париж – город любви!

Но этот девиз, еще недавно заставлявший меня замирать в предвкушении невероятного французского волшебства, теперь нагоняет лишь тоску. Быть в Париже с любимым человеком и быть там одной – это совсем не одно и то же.