– Считай, что да? – закончила за него Кира.

Забавно не получилось. Вит грустно скривился вместо того, чтобы улыбнуться, а сама Кира разочарованно вздохнула. Распрямила спину, наконец-то отцепила пальцы от скамейки. Вроде держится и без опоры. Приподняла руки, обхватила одной другую. Как раз левое запястье, которое недавно сжимал двуликий. И, видимо, не случайным оказалось движение.

Сразу несколько ощущений. Горячо, немного больно. Сухо, бугристо и шершаво под подушечками пальцев.

Сначала почувствовала, потом увидела: запястье опоясывал уродливый багровый шрам. Как от давнего сильного ожога. Будто он действительно существовал – раскалённый браслет, мгновенно вплавившийся в кожу.

Вит, как пообещал, вёл Киру в надёжное место. Что оно из себя представляет, не стал рассказывать, а Кира и не спрашивала. Прочно в ней засело внушённое правило, в ответ на любое требование подробностей и описаний она всё равно услышит: «Сама увидишь». Когда придёт время. Но где-то на полпути Вит озадачил неожиданным вопросом:

– Ты можешь, как Ши? Минимум слов, минимум эмоций.

Странное требование. Самые невероятные предположения сразу лезут в голову. Ещё и не оформились ясно, а уже тревожат.

– Почему?

– Там поймёшь. – И Вит туда же. Даже не удивительно и не смешно. – Просто – держи лицо. И язык за зубами. – Он вперил суровый оценивающий взгляд в Киру, а у самого физиономия выражает одно сплошное сомнение. По максимуму.

– Попробую, – не пообещала, просто сказала она, словно отмахнулась.

Надоели уже тайны и секреты. И глупая многозначительность. И предполагать больше ничего не хочется. А Вит завёл в какое-то подозрительное место: кусок чужого пространства, неизвестно откуда взявшийся посреди города, словно выкроенный из другой реальности, другого времени.

На газонах трава по пояс, асфальт в выбоинах и трещинах, не дома, а старые развалюхи. Иллюстрация к постапокалипсису.

Здесь и людей-то живых, наверное, не осталось. Или есть?

На натянутой между двух берёз верёвке сушилось бельё. Из открытой форточки на первом этаже ближайшего барака выпрыгнула кошка, без боязни, прямо вниз, на землю, в метровые заросли крапивы. Ничего такая, упитанная. Хозяйская. Неторопливо отправилась по своим делам, ни обратив внимания ни на Киру, ни на Вита. А они прошли к следующему дому.

Подъездная дверь распахнута. Скорее всего, специально. Иначе внутри ничего не увидишь. Темно, тесно, узко. Лестница деревянная. Кира никогда в жизни не попадались в подъездах деревянные лестницы. С площадки два коротких коридора в противоположные стороны, и по ним уже квартирные двери. Остановились возле одной.

Звонка не было, поэтому Вит постучал, ногой, хотя и аккуратно.

Через какое-то время щёлкнул замок, дверь начала открываться, и, не дожидаясь, когда она распахнётся во всю ширь, Вит заговорил:

– Это я. Опять. Но не один.

В проёме показалась девушка. Сначала продвинулась вперёд, но, услышав от Вита «не один» и заметив Киру, шагнула назад, развернулась боком, торопливо сдёрнула резинку с забранных в хвост волос. Они рассыпались, съехали на лицо, закрыв его почти до половины. Но Кира успела увидеть.

Наверное, ожог. Жуткий. Изувечивший левую щёку, покрывший её рубцами и фиолетово-багровыми пятнами, уродливо исказивший черты.

Потому Вит и требовал минимум слов и эмоций. Но и Кира не из тех, кто в подобной ситуации сразу принимается охать, ахать, ужасаться, жалеть и лезть с любопытными вопросами: «А как это случилось?»

Она приняла вид, самый незаинтересованный, нарочно рассматривала косяк, вроде как озадаченно искала намёки на существование дверного звонка. Но взгляд так и норовил переметнутся на девичье лицо, именно на ту часть – обожжённую, торопливо спрятанную от Киры.

Почему, почему так происходит? Чужая боль оказывается привлекательней чужого счастья. А уродство притягивает к себе сильнее, чем красота. Почему хочется рассмотреть внимательней и в деталях представить, как всё произошло, что испытывал человек? Во время и после. Погрузиться в чужое страдание, мысленно прикинуть на себя. Испытав удовлетворение именно от того, что только «мысленно» и только «прикинуть». Пережить, но понарошку. Неужели в этом есть какая-то сладость?

– Лина.

Чужое имя выдернуло из круговерти размышлений, вернуло в реальность. Вит представил хозяйку «надёжного места». Наверное, и Кирино имя назвал, только она прослушала.

– Проходи, – подтолкнул вперёд.

Кира сделала несколько шагов вглубь прихожей, остановилась, оглянулась. Куда дальше?

Лина стояла на месте, прижимаясь боком к стене, ссутулившись, немного наклонившись вперёд. Не двигалась, не хотела разворачиваться к Кире другой стороной. Но всё-таки повернула лицо, совсем чуть-чуть, указала рукой в нужную сторону.

– Вон туда. В комнату.

– Чего застыла? – критично высказал Вит. Кире.

В любом другом случает, та тоже высказала бы Виту, но сейчас боялась любого лишнего слова или действия.

– Иду, – Кира отодвинула тканевую занавеску, исполнявшую роль двери.

Опять непривычно. Позапрошлый век. Как в деревне, в избе. И внутри в том же духе. Вполне опрятно и уютно, но – как бы выразиться, чтобы не обидеть? – чересчур скромно. На грани с «убого».

В прихожей разговаривали. Совсем тихо. Не только слов не разобрать, но даже, кто говорит. Может, Вит, может, Лина. А может, оба. Кира не стала прислушиваться, подошла к столу.

Притянул царивший на нём беспорядок.

Не груды мусора и бесполезных вещей. Катушки разноцветных ниток, лоскутки ткани, выкройки. Словно снежные хлопья, комки белой воздушной набивки. Уже готовые, с тонкими, аккуратными, едва различимыми шовчиками, тряпочные ручки, ножки, туловища, которые скоро станут куклами. Худенькими, нежными Тильдами. Вздёрнутые носики, глазки – чёрные точки и обязательные розовые кружки румянца на щеках.

Кира протянула руку, чтобы потрогать, но раздались шаги из прихожей. Она испуганно отшатнулась от стола, хотя вроде не делала ничего предосудительного, торопливо развернулась.

Первым в комнату вошёл Вит, Лина следом. Она хромала, заметно. Припадала на одну ногу.

Что же с ней такое случилось? В аварию попала?

Она уже не стеснялась так сильно, как с самого начала, своей неправильной внешности. Наверное, смирилась просто. Раз Кира у неё останется, не вечно же прятаться. Или Вит что-то такое сказал. Но убирать волосы с лица Лина не торопилась.

Густая тёмно-медная прядь прикрывала обожжённую щёку. Но не целиком. И взгляд по-прежнему неосознанно стремился именно туда. Кира одёргивала себя, отводила глаза и понимала, что эти её метания выглядят неестественно и, наверное, обидно для Лины.

– Пойду, продуктов подкуплю, – заявил Вит. – Раз уж мы тут навязались.

Направился назад в прихожую, на ходу меняя облик. Чуть уменьшил рост, зато раздался в стороны. Волосы поседели и поредели. Этакий бодрячок-пенсионер с лёгкой походкой юноши.

Всё-таки удивительно, как у него легко получается превращаться.

Дверь хлопнула. И Кира осталась наедине с Линой, смущением и напряжённым молчанием.

– Ты одна живёшь?

И без вопросов понятно. Но надо же хоть что-то сказать.

– Одна, – кивнула Лина.

Дальше вроде как логично спросить – почему? Точнее, почему в такой дыре? Лина старше Киры, хоть и ненамного, поэтому неудивительно, что она съехала от родителей. Но, судя по всему, с деньгами у неё не очень. И никто не помогает. Может, она детдомовская? Или с семьёй что-то случилось. Или…

Бывает: даже если есть семья, от неё убегаешь, обрываешь связи, изо всех сил стараешься забыть. И лучше одна, даже впроголодь и в убожестве, чем с ними.

Этот ожог. И хромота.

Лина подошла, осторожно взяла за пальцы и приподняла Кирину руку.

– Болит? – указала взглядом на шрам, оставленный двуликим.

– Нет почти. Совсем чуть-чуть.