Петр запомнил отрывками: Ефим курировал культуру не то в Туле, не то в Воронеже, а, может, в Новгороде, там, где окончил школу, а потом поступил в юридический институт. Проявил себя на работе с хорошей стороны и получил повышение в столицу, жена обрадовалась, ее родители жили в Москве.

   Про московские дела он умалчивал, но подробно описывал работу в провинции, особенно дело под кодовым названием "Красная гвоздика", о группе преподавателей - гомосексуалистов местного пединститута. Дело завели, когда один студент совершил попытку суицида. Красивый парень, музыкальный, жил с матерью, доходов никаких, боялся армии, а тут грозят отчислением. Раскрыты были квартиры для разврата, пароли, чтобы узнавать своих, а также фамилии участников и пострадавших среди студентов.

   Ефим считал, что все это случилось из-за провинциальной скуки, как-то надо развлекаться долгими зимними вечерами. Объединил их профессор, сидел такой тише воды, и вдруг прорезалось, может и не вдруг, может раньше, - начитался древних греков - философов с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Малохольный профессор перепутал эпохи, оторвался от действительности, и как его допустили лекции студентам читать. В аспирантуру набирал таких же, потом оставлял работать на кафедре. Их число росло, доросли до секты: кто не с нами, тот против нас.

   Преподавателей посадили, а некоторых студентов спасли, тех, кому угрожали отчислением за несогласие участвовать в этих гнусностях.

   Ефим ударялся в длинные рассуждения о семейных ценностях, в которые сам не верил. Петр советовал убрать из текста, молодые не любят наших советов, мы им не пример.

   На совести Ефима по-настоящему была одна жертва, поэт, на районе вместе росли.

   Поэт пил, и однажды Ефиму позвонили из милиции: пьяного забрали в вытрезвиловку, с портфелем, а в нем толстая тетрадь с записями: стихи, конспекты, заметки, и тонкая тетрадь под заголовком "Письма провинциального марксиста". Марксист доказывал, что рыночные отношения куда эффективнее социализма. На дворе начало семидесятых, а он про рынок пишет. Ведь понимал, что опасно, не дурак, учился в университете. Перепроводили к Ефиму. Долго говорили, вспоминали школьные годы, даже посмеялись. Ефим пожаловался, что после "Красной гвоздики" работы не было, ему грозило сокращение. Все же нормально было, а поэт взял и повесился.

   Виноват? Да, виноват, но в чем? Тогда были другие правила, он их соблюдал. Зачем поэт таскал портфель компромата на себя?

   И вообще, человек работает по принуждению, потому что работа противоречит его природе, его биологической природе. Мало того, что он смертен, еще и это. Но ведь он такое существо, ему трагедии подавай. Чем больше убитых, тем сильнее цепляет. Вот и лезут в историю.

   Компьютеру он уже не доверял, писал в тетрадях, читал Петру. Тягостное впечатление: предатели, расстрелы, дети - сироты, много о матери, рано вставала, уходила на работу, дома лежала с опухшими ногами.

   Петр не сразу понял, что это повесть, Ефим перемешал биографию деда, которого расстреляли, а бабушка осталась с тремя сыновьями на руках, - с другими историями. После того, как потерял по глупости воспоминания, решил писать, что в голову взбредет, пропадет, не жалко.

   Лучшего слушателя, чем глухой Петр, не найти, сидит, смотрит на шевеление губ, время от времени кивает. Улыбается, потом пишет в блокноте: "Все замечательно".

   После расставания с Иришей Ефим изменился, стал проще, даже признавал, что в конторе бегал с бумажками по этажам, так сказать, в полевых условиях не работал.

   "Понимаешь, в чем штука? В том, кто судит сейчас. За что меня называть палачом? За то, что допустил террор? Даже если это случилось до того, как я стал взрослым? По этой логике мы все палачи. Если хочешь знать, чувство вины - полезная штука. Внучка как покрестилась, спокойнее стала меня воспринимать. Ненависть ко мне искусственная была, навязанная, сам понимаешь, кем".

   И он надолго заводился на тему предателей родины.

   14 Хам

   Задолго до рождения внучки Ефим захаживал к ним, беседовал за чаем с вареньем, отец часто жаловался, что его рано выперли на пенсию.

   - Молодые, зубастые, инстинкт сильного, - объяснял Ефим.

   - А как быть с умным? Какой инстинкт им движет? - спрашивал Петр.

   - На каждого умного найдется сила, - отвечал Ефим.

   - Сила есть, ума не надо, так по-вашему? - вмешивалась мать.

   В споре с Ефимом Петр был на стороне матери:

   - Я за разум. И справедливость.

   - Справедливость - это признак старости, залежалости. Умных и талантливых надо на корню вытравливать, как плесень.

   - Пугаешь.

   - А ты не пугайся, всех надо встряхивать войнушкой. Или ты хочешь, чтобы нами правили слабые?

   - Если умные, да, хочу.

   - Слабые всегда дураки, даже если они умные, - усмехался Ефим.

   У него, еще не старого, сила побеждала всегда.

   Еще до рождения Алисы, в разгаре был роман с Зоей, тот самый восемьдесят третий год, Петр хотел развестись, но так, чтобы жену вернуть ее родителям в том состоянии, в каком она была до замужества, то есть не делить с ней квадратные метры. Но не мог сообразить, с какого боку начинать, и обратился к отцу.