Максим Николаевич поднял брови, не ожидал, что-то сказал, изображая ладонями тяжесть. Леонид смотрел с профессиональным интересом.

   Ефим скособочился, но Петр не придал этому значения. Зоя подошла к дивану, Максим Николаевич дрожащей рукой погладил грудь.

   Зря она сбросила Мадонну, в каждой женщине своя прелесть, и Мадонна бы никак не помешала, они разные, но Зоя этого не поймет никогда, других женщин не должно быть рядом, даже нарисованных.

   Она повела плечами, изображая цыганский танец, груди лениво качнулись, как она носит такую красоту, у них вес, как у гирь, закрывающих крышку на полу. Двинулась к Петру, но получилось так, что груди нависли над Ефимом, он осторожно погладил, задвигал губами как младенец, что-то вроде "титя", выражение лица соответствовало, простое двусложное слово, не мат. Обмяк на табурете и сполз на пол.

   Леонид метнулся к нему, взял за руку, нащупывая пульс, Ефим открыл глаза, что-то сказал, Зоя, накинув кофту, склонилась над ним и стала шарить в карманах, достала таблетки, стала совать ему в рот.

   От вина кружилась голова, Петр не успевал следить, картина менялась в ускоренном темпе, куда делось вино вместе с пустыми бутылками, тарелки перекочевали в сушилку, его кресло вернулось на прежнее место, но он не вставал или вставал?

   Ефим лежал на диване, Леонид звонил по телефону, вскоре появилась Марина, с ней был муж. В толпе мужчин Ефим потерялся, как его выносили, Петр не уловил, следом вышла Марина, за ней Зоя, нагруженная пакетами. Пирожных не осталось.

   Кружилась голова, он ползком добрался до темного угла, нашел Мадонну и повесил на ковер. В назидание. На случай, если Зоя вернется проверить, не упал ли он тоже в обморок. Он ей скажет, что в каждой женщине своя прелесть.

   Но если стремиться к единообразию, а коммунистам это свойственно, и он согласен, потому что высвобождается много сил, которые тратились бы на подчеркивание индивидуального в ущерб общему, то Зоя права. Задергалась дверь. Зоя? Полиция? Значит, Ефим умер? Он открыл и увидел Марину.

   Живой, - понял по губам, она заговорила, очень нервничала, потому что забыла о его глухоте, он не напомнил, предложил ей табурет Ефима. Достала пачку сигарет, посмотрела на него, он кивнул, курить можно, увидела бутылку с остатками вина под столом, куда смотрела Зоя - сокол наш ясный, - брови поползли на лоб. Нашла причину, почему деду плохо, позарился на отраву, дома хорошего вина пей не хочу. Бесплатное слаще, и главное, не один, а с друзьями. Оставим за скобками, чем они тут занимались, будем надеяться, внучка не узнает.

   Она все говорила, собралась плакать, смахнула слезу, наклонилась, достала из-под стола бутылку с остатками вина, поискала, куда налить, не нашла, отхлебнула, закурила и продолжала говорить, косясь на Мадонну. Постарела, подурнела, куда что делось, а ведь ненамного старше Алисы.

   За диваном обнаружила еще бутылку, почти полную, отпила, снова закурила и продолжала говорить. Он устал, болела нога, хотел лечь, но гостья не уходила. Наконец достала телефон, посмотрела на время и заспешила домой.

   Петр бесцельно смотрел в окно, пустая дорога, во дворах тоже пусто. Хоть бы одна живая душа, никого.

   13 Чувство вины

  .

   Марина вышла замуж в восемнадцать лет. Ефиму муж не нравился, ничего собой не представлял, такой же серый как моль, повторение ее отца, и тоже жрет много и не поправляется.

   Наталья не приехала на свадьбу дочери, жила в Германии, вышла замуж второй раз за немца, хоть за кого, только подальше от бывшего. Как зовут этого гунна, Ефим не помнил, так не нравился брак, неужели других национальностей нет, да хотя бы за поляка. "Или за украинца, - добавлял Петр, - у нее твоя фамилия - Охрименко".

   В малороссии никто из родственников Ефима не жил, но ведь потянуло на юга. Ефим сбежал из Москвы в перестройку и не пожалел. Тосковала жена Алла, она с первых дней рвалась на родину в Москву. Ему, дураку, свозить бы, не догадался, умерла от тоски.

   Он думал, что ей не нравится частный дом, купил кооперативную квартиру в пятиэтажке, она и года там не прожила. После смерти Аллы дом на Кипарисовой подарил тогда еще юной внучке.

   Дом строил его дядя, профессор, но он умер, следом ушла жена, единственным наследником стал Ефим, чем и воспользовался, сбежал из столицы, когда земля горела под ногами, боялся за свою жизнь.

   О дяде - профессоре Петр услышал не от Ефима. Одна из удивительных историй, когда случайно сходятся люди и узнают много интересного о своих знакомых.

   Казалось бы, где слесарь Алексей и где Ефим, а параллели пересеклись на улице Кипарисовой. Петр задумывался, как Леха получил участок. Сосед Саня тоже слесарь, получил за трудовые подвиги, у него даже был орден труда, а как мог Алексей, сильно пьющий и без постоянного места работы, - загадка.

   Как-то Зина пригласила Петра на ее день рождения, Елена отказалась идти, еще чего, потом их приглашай к себе. Сидели втроем в саду, прячась от жаркого солнца под навесом, и рассказывали смешные истории, тогда и всплыла настоящая фамилия Ефима - Стукач.

   Петр не поверил. Леха показал в старом альбоме фотографию выпускников курсов повышения квалификации пятьдесят первого - пятьдесят второго годов. Отец Зины, до самой смерти работал директором номерного завода, - гордился тем, что пожил в Москве, когда учился на курсах. "И знаешь, у кого? У профессора по фамилии Стукач". - Леха ткнул в тестя, ничего особенного, а рядом губастый долгоносик с поросячьими глазками, внизу подпись: профессор Стукач А.Е. Ефима назвали в честь деда, профессор его родной дядя по отцу.