Трезвым он бывал только утром, долгое время работал на винзаводе, выйдя на пенсию, стал производить свое вино. Летом опрыскивает виноград, едкий запах доходит до крайних домов, но никто его не ругает, за неудобства платит соседям вином. Когда мать была жива, одаривал ее шампанским.

   В конце лета и осенью на Санином участке розовые гроздья мускатного соблазнительно свисают со специальных подпорок, так и хочется отщипнуть виноградину размером со сливу.

   Гроздья на фоне голубого неба напоминают знаменитую картину Брюллова. Но вместо розовощекой итальянки над забором неожиданно возникает широкое лицо, почти черное от загара, - явление Сани с кривой ухмылкой, предназначенной соседям. На ум приходят герои славянских мифов: водяные, лесные, домовые и прочая нечисть. Загорелые руки с кривыми пальцами - щупальцами тянутся к нежному винограду, а Елена смеется: "Ты, Саня, на черта похож".

   Саня попросил сделать фото с виноградом, ни у кого в округе такого нет. Петр согласился, но с условием, только натюрморт. Нельзя портить кадр. "А кого можно?" - робко спросила Вера. Петр присмотрелся к ней, чернобровая, кареглазая, с нежным румянцем, красивая. Но Саня только посмотрел, и она скрылась в доме.

   За фото Петр получил деньгами, невиданный случай. Деньги для них - святое.

   Саня сам срезает грозди, сам выжимает сок, моет бутыли, соблюдает сложную технологию, готовое вино переливает в поллитровые стеклянные бутылки. По субботам Вера несет вино постоянным покупателям в сумке, перед праздниками возит на тележке на рынок. Встает рано, чтобы быстро продать и заняться домашними делами.

   Петр помнит, когда спали вдвоем с женой на первом этаже, Вера почему-то шла не по тротуару, а прижавшись к их дому, как будто чего-то боялась. Огласки? Но все знали, что она торгует вином. Петр уже не спал, но еще дремал и каждый раз пугался, когда вдруг появлялась в окне ее темная голова. Сказать ей не решался. Уж очень нравилось санино вино: густое, в меру сладкое, забористое. Но Саня даже не дегустирует, считает, что любое вино вредно для желудка, пьет только водку. Петру сует бутылку втихоря, чтобы Вера не узнала. Вера тоже сует бутылку и оглядывается, чтобы муж не увидел.

   Вот и думай: кто кого боится. Ефим объяснил: в семейных отношениях не все так однозначно, как кажется, одним словом, диалектика как уступка аналитического суждения воображению.

   Как-то Петр решил сделать групповой портрет соседей, Саня был при галстуке, но вид имел дремучий, откуда-то из глухих мест, может, сидел, о себе не говорит. Вера тоже не распространяется, родом из Закарпатья, но там из родных никого уже не осталось.

   До ухода на пенсию Саня вставал на работу рано утром, вечером возвращался всегда пьяный, будто лесом пробирался, где ползком, где пригнувшись, спотыкался на ровном месте, но не падал.

   В сарае у них раньше были куры, в клетках под навесом кролики. Тоже продавали. Деньги складывали на приданое дочери. Девочка симпатичная, если бы не нос хоботом, еще больше вытянулся, когда села на диету, ничего кроме капусты, все лето ходила по саду с тарелкой салата и жевала, Петру казалось, что слышит хруст. Повезло, нашла себе мужа, под стать отцу. Саня с зятем подрался и выбросил все клетки, фиг вам, а не куры с кроликами.

   Петр тоже пытался разводить кроликов, но все погибли, кур еще цыплятами съела жена. Не учел, что все самому надо делать, кроме него рабов в доме нет.

   Когда с родителями решали, кому жить на южной, а кому на северной стороне дома, Елена сказала, они сибиряки, им южное солнце не полезно. Мать стала возмущаться, зачем тогда переехали, вмешался Петр: будущим детям нужно солнце, чтобы расти.

   Родительская половина дома граничила с участком Сани. С ним сразу начались конфликты. Он отхватил себе целый метр от их земли, дорожка к крыльцу сузилась, не проходил даже боком шкаф для одежды, пришлось его разбирать. Еще построил двухметровый забор, считал, что прав, зачем ему, чтобы соседи смотрели из окон, как он отдыхает у себя во дворе. Петр пошел выяснять, вернулся с синяком под глазом.

   То, что Саня возвел забор, закрывающий обзор, ничего не меняло: на северной стороне солнца не бывает. Но бетонная стена - тоскливое зрелище. Со временем Саня попытался скрасить, перебросив на родительскую сторону вьюнки. Они густо разрослись, и мать восхищалась яркими цветами.

   С Урала в товарном вагоне пришли доски для пола, их привезли к дому поздним вечером и сгрузили у калитки, наутро их не досчитались. Петр потребовал у Сани вернуть доски, они снова подрались. Петру пришлось обращаться в травмпункт с разбитой головой. Маленькая Алиса кричала, плакала, потом заболела пневмонией. Тогда завели для охраны собаку.

   Через десяток лет он по приглашению впервые переступил порог Саниного дома и удивился наброшенным на пол домотканным половикам и потертым коврикам, непорядок, на Саню и Веру не похоже. Позже проанализировал и понял, к его приходу накидали, скрывают, что доски ворованные. Как бы он их узнал, сто раз крашенные - перекрашенные, что говорится, на воре шапка горит.

   Мирная жизнь наступила, когда приехал отец. Саня сильно впечатлился, еще бы, у старикана вся грудь в орденах и медалях, - первое время после переезда отец выходил из дома в темном строгом костюме, и это в июле, в самое пекло.

   Отец игнорировал соседа, не прощал драку с Петром: украл доски, не доказано, но больше некому, а когда сын справедливо потребовал их вернуть, избил. Какой он украинец, - возмущался отец, - голова большая, ноги кривые, - в детстве рахитом болел, потому что кормили картошкой и капустой.

   Партийный опыт помогал отцу быть дипломатичным с соседями, но он так и не примирился с Саней, проходил мимо и не здоровался. Зато Саня выкрикивал: "Здравия желаю, товарищ начальник!" и низко кланялся. Не здоровалась Вера, на отцовское "Приветствую вас" не отвечала и ускоряла шаг

   Саня психопат, - сказал Ефим как припечатал.