- Но ведь он где-то работал.

   Глаза матери забегали, она не знала, что ответить. Он наугад спросил: "Наверное, в церковь ходил? В то время все были верующие". "Да, да, - обрадовалась мать, он не только был мастером, но и возглавлял общину при местной церкви. Насмотрелся на попов, очень сильно их ругал. Но был глубоко верующий и не прощал никому плохих поступков".

   Петр так и не добился, кем он был. Плотничал? Был кузнецом, а, может, строителем? Все - все умел делать.

   Упрек отцу, его хватало только на поход в магазин за коньяком и шоколадом для сына.

   У матери был брат Ваня, пропал задолго до рождения Петра, она вспоминала его, и голос теплел. Петр по крупицам вытянул из нее историю, как отец Андрей (так она называла отца) выгнал сына из дома за то, что он что-то украл у соседа. Что? Ерунду какую-то, она не помнит. Петр не поверил.

   Сохранилось фото Ивана в буденовке. У Петра такие же голубые глаза и такой же прямой нос. "Сходство с тобой поразительное", - повторяла мать. Несчастный Ваня сгинул, где, как, неизвестно. Так не бывает, вокруг люди, кто-то что-то видел. Нет, сгинул, как, неизвестно, - будто она вызубрила по бумажке и впадала в ступор, когда он пытался вытянуть из нее хоть что-нибудь.

   Если сложить исторические события того времени, будущую карьеру отца, в том числе партийную, возможно, дед Андрей был священником. Просматривалась драма между глубоко верующим отцом и сыном - красноармейцем. Петр хотел подтверждения или опровержения, обращался к отцу и долго слушал плохой пересказ учебника истории.

   Историю знать нужно, чтобы представлять, почему одно сохраняется, а другое безвозвратно уходит. Одно храним, от другого избавляемся. Но как говорит Ефим: мир постоянно меняется и не всегда в лучшую сторону, но меняется, и нет смысла привязываться к прошлому. Живи в ногу со временем.

   Легко сказать, если прошлое лезет из всех щелей.

   Он с трудом поднялся с дивана, постоял, опираясь на костыль, шагнул к окну. Небо на востоке пожелтело, снег на дороге превратился в грязь, - пугающая тишина, как обычно бывает, когда утихает ветер, все замирает, и не знаешь, чего ожидать. Погода меняется, на море шторм, под напором бури ломаются деревья, рвутся провода, ноют старческие кости, а он сидит дома и, как дурак, восхищается стихией, радуется, хотя по идее радоваться надо, когда тихо. Посмотрел на календарь, самый короткий день в году, на часах нераннее утро.

   Он хотел чаю, еда не лезла в горло. Спуститься к жене? Наверное, еще спит, лучше не будить, пока лихо тихо.

   Мог позвонить Егору, но следом явится Алиса, ее нельзя пускать, выметет вместе с мусором, - сбудется мечта спустить его на первый этаж и поселиться здесь вдвоем с мужем. Все вложила в свой бизнес, понадеявшись, что родители скоро умрут. Умрем, куда деваться, случится скоро, но не сейчас.

   Егор уже не тот, как раньше: женщины истерили, а они вдвоем отсиживались на крыше с пивом и вяленой рыбой. Дверь закрывали на засов и сидели тихо, чтобы их не застукали. На прощание довольный Егор жал руку и обещал скоро вернуться.

   Зять был мастеровитый, на истерики баб не велся, жене не подчинялся. Потом появилась машинешка, стал покладистее, но права голоса еще не лишился. Но когда дочь подарила ему самогонный аппарат, все, пропал мужик, разве что следы ее не целует. За жену он ее отцу глотку порвет. И раньше был немногословным, а теперь все молчит, Елена бояться стала, мало ли что у него на уме.

   На крыше вдвоем уже не сидели, зять смотрел волком, презрительно кривил рот, а дочь кричала на всю улицу: "Эй, Хоттабыч, ты живой еще?" Елена одергивала: нельзя так, ведь родной отец.

   Сосед Саня называет его ласково, Карлсоном. Раньше лез в драку, просто так, под плохое настроение, пакостил, как мог. Теперь друзья.

   Петр с трудом доковылял до двери, выглянул - у соседей на дорожке от крыльца до туалета лежит снег, почему-то не тает. Веры нет. Почему ее нет? Может, Саня покалечил, поэтому такой услужливый. А как еще думать, если в любую погоду в любом состоянии она с утра чистила дорожки, изо дня в день, из года в год. Но даже покалеченная, что бывало, чистила дорожки.

   Ее отсутствие тревожит, чудно как-то, Саня сам полез на крышу, принес вино, когда такое было.

  .

   Жена не стучит по трубе, дочь к нему не лезет. Куда все подевались? Где Вера? Хоть какая была бы защита от Алисы. Что ей стоит вдвоем с Егором, взломать дверь? Но при соседке не станут выбрасывать все, что под руку попадется, включая отца.

   Свою дочь он знал хорошо, цели будет добиваться любой ценой. Не в него и не в Елену, скорее в его мать: взялась за что-то, доведет до конца, ни есть, ни пить не будет, идеальная чистота, все на своем месте, после ее смерти нечего было выкидывать.

   Петр подозревал, что рыжеволосая, зеленоглазая мать из немцев, пока не сообразил, что тогда он тоже немец, но стремления к порядку в нем нет.

   Он зачерпнул из трехлитровой банки ложку меда, полезно для костей, но без горячего чая едко-сладкая масса застряла в горле. Есть не хотелось, голод легко переносил, считал, если ничего не делает, обойдется водой или чаем, лучше чай. Увы. Может, Саню позвать? Где Вера? Что он с ней сделал?

   Раньше бывало, гонял ее по всей улице, бил, вмешивалась милиция, она отказывалась писать заявление. Тихая, лишнего слова не скажет, забитая. Однажды сосед, пожилой отставник, его забор впритык к Петру, но участок на параллельной улице Олеандровой, сцепился с Саней: сколько можно материться, издеваться над Верой, кругом женщины и дети, с собаками общаются куда ласковее, чем этот погоняла со своей женой. Саня схватил бревно и швырнул через забор, никого не задел, а мог. С тех пор к нему пристала кличка Погоняла. Жену продолжал ругать, но вполголоса.