Дочь говорила по телефону, сначала тихо, потом все громче, Хельга невольно прислушалась.

   - Как выглядит вечность? Пусто, в смысле, не на что смотреть. На себя? Но там нет зеркал. Только чувствую. Что чувствую? Холод. Свет? Он там не нужен. Почему? Не почему, а зачем, повторяю, не на что смотреть... и не на кого, свет нужен нам на любимых смотреть.

   Если дочь проходит мимо трюмо в прихожей и не смотрит на свое отражение, значит, в депрессии. Скорее бы лето. А ведь Майя права, когда мерзнешь в будке, кажется, что так будет вечно.

   Из комнаты дочери доносилось: "Любовь это чудо, может случиться, если повезет, или да или нет. Как ни старайся, или есть или нет... Кто мне нравится? Умелый... Скульптор? Это ты скульптор? Хочешь им стать? Так стань же. Когда у меня будет особняк с парком, приглашу тебя украсить аллею от дома до моря. Так что старайся, учись. А лучше осваивай сантехнику, драгоценный мой.

   Хоть бы кто ее замуж взял, - Хельга крестится, - спокойнее была бы. В последнее время требует книги выбросить, раздражают, только место занимают, зачем их держать, зачем хранить, есть ноутбук, и достаточно. Но техника ненадежна, сегодня есть, а завтра сломается. Что делать? Смотреть на голые стены? Электричество тоже ненадежно, раз и отрезали провода, как уже было. Полгода без света сидели. У кого есть деньги, покупали генераторы, ставили на балконы, шумело так, что ночами невозможно было уснуть.

   Дочь увела Юлу в свою комнату, Хельга прилегла. За стенкой пели. Чистые женские голоса в одной тональности. Что-то про Христа. Там живет слабоумная и ее мать. Потом запела девочка - подросток, наверху, и в тон ей слабоумная. Музыкальная перекличка, но уж очень заунывно. Тоска такая, будто в плену, хочется вырваться, вдохнуть полной грудью, не дает сердечная боль, сунула под язык валидол, задремала и увидела на зеленой поляне трех медведей, грубо вылепленных из глины: глыбу - папу, чуть меньше маму и круглого как колобок сына. А вот бегемотик - любимая игрушка Майи в детстве. Папа - медведь приказывает: "Бегом, быстро - быстро, на перекличку, в шеренгу становись", - она очнулась и услышала голос дочери: "Мой руки, я тебе сказала, всю грязь чтоб смыла. Вон сколько намесила". Все краски извела, придется опять покупать, - расстроилась Хельга. И стала собираться на работу в магазинчик под громким названием "Супермаркет".

   Одноэтажное здание под магазин построил Марат, служил здесь в армии, так и остался, но вскоре часть помещения оборудовал под пивной бар, площадь скукожилась, в торговом зале не пройти, подсобка меньше Хельгиной кухни. С баром тоже заморочки, во дворах то разрешают, то запрещают, поэтому нейтральная вывеска: "Живое пиво на розлив". Для местных чуть в стороне под навесом столики.

   В Супермаркете начал работать отец. После выхода на пенсию (завод закрыли) он работал в столовой, добирался маршруткой, катером через бухту и автобусом. Постарел и устроился в магазин, мамы уже не было, денег катастрофически не хватало, Хельга нянчилась с Майей. История повторилась: когда Майя вернулась с семимесячной Юлой, была напряженка с деньгами, Хельга стала работать с отцом, дежурили ночью по очереди, подгадывали так, чтобы кому-то оставаться дома с Юлой. Юлечка - свет в окошке, изменила деда до неузнаваемости, таким улыбчивым и ласковым Хельга отца не знала.

   Майя была в таком состоянии, что ее нельзя было оставлять одну с дочкой. Не делала ничего плохого, просто забывала покормить, сменить памперсы, не слышала, что дитя плачет. Была рядом и не слышала. Соседка не выдерживала. Приходила, успокаивала Юлю.

   Хельга знала, почему сбежала от мужа с двухмесячной Майей, потому что из защитника он превратился в психопата - алкоголика. Но почему дочь ушла от мужа, так и не поняла.

   Хельга помнит, когда тут стояли послевоенные бараки, туалет на улице, самое страшное воспоминание из детства, пол под ногами шатался, и она боялась упасть в дыру с дерьмом. Потом возвели ряд сталинок из пяти домов. Со временем построили двадцать пятиэтажек. После перехода в Россию начался строительный бум: девятиэтажки, детсад, школа, - строители зачастили, удобно, - и магазин и бар рядом. Раньше в магазине очередей не было, а сейчас много покупателей. Но другая беда: воруют подростки из новых домов, стайкой набегают, одни у кассы долго считают мелочь, чтобы расплатиться за сухарики или сладкую воду, отвлекают внимание кассиров, другие воруют, разбегаются, хохоча, ясно, что-то украли. Не отпугивают даже таблички "Внимание! Ведется видеонаблюдение".

   Понятно, что никакого видеонаблюдения нет. Марат перестал доверять: не пойман не вор, но если что-то украдено, под подозрением весь коллектив.

   При отце было украинское сонное царство, летом повеселее, много отдыхающих при деньгах, зачем им воровать. Полгода отдыхающие разнообразят ландшафт, как говорил один из друзей Хельги, полгода одни и те же лица, если бы завелся вор, давно бы вычислили.

   Одним из первых, когда еще не было "Супермаркета", открылся киоск, вскоре попытались ночью обворовать, разбили стекло, украли булочки, в другой раз - шоколад и сухарики. Хулиганили подростки, так просто, ради развлечения, их вычислили быстро, и все утихло. Сейчас народу прибавилось, говорят, в городе уже миллион, выйдешь из дома и, чтобы дорогу перейти, пережидаешь, когда поток машин спадет.

   Хельга работает на пару с Анатолием, ночь через две, симпатичный дядька моложе ее, немного инфантильный, так ей показалось, из тех, кого надо насильно женить, иначе до них не доходит. Нерасторопный, жаловалась Люся, жена Марата, но куда деваться, сын друзей, помогли в трудное время, вот и приходится такого работника терпеть. Хельге он нравился, даже непрочь была выйти за него замуж. Если сложить его и ее зарплаты, вполне терпимо. Он бы огород вскопал, навес отремонтировал, может, вагончик какой поставили на участке. Размечталась, а нерасторопный оказался женатым. Случайно узнала, прошлой зимой, а ведь давно вместе работают.

   Анатолий пришел в магазин, когда она утром задержалась после дежурства, ждала просрочку. С ним женщина в светлой шубке, натуральной, но не норка, на улице холод, а она без головного убора, чуть розоватые волосы завиты и уложены в прическу молодости хельгиной мамы. По убеждению отца с тех времен женщины разучились красоту наводить. Ходят почти голые, забыли, что скромность украшает женщину. Да еще эта привычка все вокруг и в том числе себя фоткать. Майя сочувствовала ему: алкоголь противопоказан, женщины недоступны, старость не в радость.