После смерти Александры приехала Тамара, тоже по ее завету, бросилась на грудь отца, расплакалась, он тоже прослезился и обещал сделать все, чтобы она была счастлива. После окончания школы она уехала в Харьков, поступила в политехнический институт, отец посылал ей деньги. Когда она вернулась с дипломом, он добился ей квартиры в новом доме. У нее родилась дочка Сашенька, болезненная, муж бросил, отец помогал им, даже выйдя на пенсию.

   Петр смотрел на Тамару и думал, как бы хотел вернуться в город, где родился, поселиться у нее, неважно, сестра или нет, и гулять вдвоем по заснеженным улицам.

   Если бы Тамара почувствовала его состояние, но нет, руками изобразила ветвистые рога на голове и погрузилась в подробности далекой весны, когда приехала с мамой из Ивделя, таял снег, солнце ярко светило, а на ней была зимняя шапка. Мать позвонила отцу на работу, и он по дороге домой купил синюю из фетра с двумя рогами: красным и зеленым.

   Счастливая девочка в предвечернее время вышла на улицу прогуляться, тут Тамара изобразила улыбку во весь рот, хорошо сохранились зубы, - позавидовал Петр. Люди толпой шли с работы, а ей хотелось, чтобы все увидели подарок отца. Какая-то женщина расхохоталась, показывая на шапку, это ж надо как ребенка изуродовали, рога прицепили.

   Тамара чуть не плакала. Зачем женщины помнят всякую чушь, - риторический вопрос. Ответ: потому что они женщины.

   Александра обозвала всех контрой, Петр ждал, что из широкого рукава ее халата вынырнет пистолет. Отец оправдывался, даже не посмотрел, что продавщица ему завернула, заплатил и ушел. Мать под шумок, и пяти минут не прошло, концы рогов соединила ниткой, и получился изящный бант.

   Петр представил свою жену на месте матери, как она одним ударом припечатывает к стенке Александру, а следом летит Тамара в шапке с рогами. Посмотрел на ее круглое мясистое лицо, кудряшки как у барашка, засмеялся.

   - Что смешного? - обиделась она.

   Он извинился, желание ехать в город детства и юности пропало, попрощался до завтра, чтобы забрать ключи, Тамара уезжала домой.

   Неранним утром спустился с крыши, чемодан на крыльце, оставалось мало времени до отправления автобуса. В комнатах все прибрано. Тамара предложила вино, но он пить не стал, от свежеприготовленного крепкого чая, как любил, не отказался.

   При ней открыл книжный шкаф: на нижних полках должны быть отцовские папки. Но их не было, только дерматиновая, в которой хранилось завещание отца, на тетрадном листе, подписались свидетелями мать и соседи, Вера с Саней. Две комнаты отец завещал любимой жене. Никакого памятника, только доска с датами рождения и смерти и в изголовье посадить рябину. Мать даже ездила в Никитский ботанический, а до этого на Урал к приятельнице, собственноручно выкопала в лесу. На границе задержали, нельзя с саженцами, пришлось показывать завещание, брала с собой, пропустили. Но ни уральская, ни из ботанического сада рябина не прижилась.

   В папке не оказалось ни завещания, ни фотографий, он нашел только в боковом кармане пачку пожелтевших бумаг, При Тамаре читать не стал, только мельком взглянул на машинописный текст.

   - Ищешь завещание? Его нет, тетя Мура слышать не хотела, умрет, путь сами разбираются.

   Петр обрадовался, Тамара молодец, он в ней не сомневался.

   - Ты не помнишь, куда делись папки? Толстые, плотно стояли на полках.

   Отец почти каждый вечер записывал в тетрадях, блокнотах, на листах все, что приходило в голову, что происходило днем, что выныривало из глубин памяти, разговоры с женой, сыном, зарисовки о погоде и перевранные строчки стихов Некрасова. Поток сознания, река длиной в долгую жизнь.

   Когда еще с отцом были дружны, Петр рылся в папках, искал записи о себе, интересно было читать, нашел даже квитанцию из прачечной за тридцать восьмой год, много чего нарыл.

   Тамара как-то странно посмотрела на него:

   - Разве ты не знаешь? тетя Мура все отцовские дневники сдала в макулатуру после его похорон в обмен на туалетную бумагу. Эта осталась, потому что дерматин не принимали.

   Назвать его состояние разочарованием было бы неточно, он испытал ужас, как будто мать убила отца.

   - Тебе плохо? Сердце? Может, скорую вызвать? - испугалась Тамара и схватилась за телефон. Он движением руки остановил ее, - Не сердись на мать. Ведь понять можно, тело отца лежало в морге, платить нечем за похороны, вы были в ссоре, ты же помнишь. Отец ей давал немного денег, и она думала, что складывает себе на похороны в эту папку. Позвонила мне, и я выслала, сколько надо было. Не в осуждение тебе. Я не вмешивалась в ваши отношения. Жаль, конечно, что она все обменяла на туалетную бумагу.

   Про историю с денежными переводами знала вся улица. Отец лежал в морге, а мать, воя и причитая, жаловалась всем, кого встречала, что вместо денег нашла корешки переводов и фотографии Тамары и ее дочери. Ведь Федор знал, что у нее никаких сбережений нет.

   Тамара отдала Петру ключ и уехала. Ничего не взяла, ни серебряные с позолотой рюмки, ни хрусталь, ни золотые обручальные кольца, хранились в красной шкатулке вместе с медалями, куда Петр давным-давно прятал заначку от жены. И еще там лежали малахитовые бусы, из настоящего уральского малахита, не африканского, с голубоватым оттенком, а ярко-зеленого, цвета сочной травы.