– Оленька, – обратился СЭМ к женщине, – возьмите сегодня себе мою ассистентку, думаю, она вам не помешает.

Оленька кивнула как только могла и тяжело поднялась, опираясь руками на крышку стола.

– Помогите ей, я вас прошу, – тихо сказал СЭМ.

Оленька все поняла. Она наклонилась, взяла сумку в руку и, не глядя на Натку, сказала:

– Пойдёмте.

Рената передала шляпу Борису и поспешила за женщиной.

По каменным ступеням спускались в подвальное помещение. Коридор становился всё уже, а знакомый запах всё гуще. Наконец пришли. Остановившись перед серой металлической дверью, Оленька переложила сумку из правой руки в левую и со всей силы толкнула тяжёлую дверь.

Рената напряглась. Сердце её застучало так громко, что, казалось, и Оленька слышала его стук.

В серой холодной комнате не было окон. Единственная лампочка, которой она освещалась, была подвешена под самым потолком. Да и что тут освещать – яркий свет тут неуместен. Резкий запах формальдегида и карболки проникал в нос, в рот, заполнял лёгкие. Дышать становилось тяжело.

Оглядевшись, Рената увидела его. Он лежал на каменном столе совсем голый, ничем не прикрытый. Вынужденная его нагота никого не смущала. Натка почти не дыша подошла к столу. Пристально всматриваясь в его лицо, она искала в нём знакомые и такие родные ей черты. Но всё в нём было не так, как прежде. Впалые щёки, низкий подбородок, синие тонкие губы, а главное – она не видела глаз, таких родных и любимых, нежных и весёлых.

«Нет, это же не он», – была первая мысль, которая пришла ей в голову. В нём всё не так. Это лицо мне не знакомо, оно чужое. Тот, другой, которого она знала, всегда был жизнерадостный, а этот безжизненный и холодный. Почему я решила, что увижу его таким, каким он был в тот вечер, почему? Да потому что мне этого очень хотелось. Только теперь она всё поняла.

Оленька, в отличие от Ренаты, которая, окаменев, смотрела на мужа, уже делала свою работу. Она высыпала принесённую одежду на стол, разложила её в порядке очереди. Очерёдность она установила сама за долгие годы работы в морге – просто ей так было удобно.

– На, помогай, коли пришла, – прохрипела она, тормоша Ренату за плечо.

– Держи рубашку и застёгивай на ней все пуговицы, кроме рукавов, – приказным тоном добавила Оленька.

Очнувшись, Рената стала выполнять полученное от женщины задание. Держа сорочку на весу, она пыталась застёгивать пуговицы. Руки не слушались. Пуговицы казались такими маленькими, а разрезы для них ещё меньше. Дрожащими руками она пыталась запихнуть их в петли, но ничего не получалось.

– Да положи ты рубашку на стол, на весу-то неудобно, – сердито проговорила Оленька.

Слушаясь женщину, Натка положила сорочку прямо на его тело.

Пока Рената возилась, застёгивая пуговицы, Оленька закончила надевать брюки и туфли. Выхватив у Натки сорочку, она разложила её на своём металлическом столике. Взяла большие серые ножницы и разрезала сорочку по всей длине спины. Получилась детская распашонка. Протянув один край рубахи, женщина сказала:

– Надевай. Сначала руку.

Рената, взяв его за руку, стала неуклюже натягивать на неё сорочку. Рука была холодная, тяжёлая и совсем не слушалась. Холод его тела передался и ей. Только сейчас она вдруг почувствовала, как было холодно в этой серой комнате. Мелкая дрожь пошла по всему её телу. Рената закрыла глаза. Всё не по-человечески, не по-настоящему. Она совсем не так представляла их эту встречу. Ухватившись за край каменного стола, Натка изо всех сил удерживала своё сознание, которое собиралась покинуть её в эту трудную минуту. «Не хватало ещё упасть», – покачнувшись, подумала она. Оленька умело подхватила её под спину, подвела и прислонила к стене.

– Ты ещё долго продержалась, – пробубнила она, – я думала, ты сбежишь ещё от двери. Женщина достала из кармана халата пузырёк, открыла его и поднесла девушке под нос. Едкий запах нашатырного спирта ударил Ренате в нос, она отшатнулась и открыла глаза.

– Ну вот, подыши, подыши ещё.

Оленька поводила пузырьком перед её лицом. Постой тут, я уже заканчиваю. Женщина вернулась к своей работе. Спиной Натка почувствовала ледяной холод стены и отшатнулась. Во рту было сухо и горько. Все запахи смешались в один едкий и смертельный.

Да что же это я так расклеилась, я же видела это раньше. Надо взять себя в руки, и, как будто выполняя указание внутреннего голоса, она крепко сжала ладони в кулаки. Через минуту дрожь отступила.

Оленька, закончив работу, побросала пустые кульки в сумку и застегнула молнию.

– Вот и всё.

Подойдя к Натке, сказала:

– Я перекурю, у тебя есть пара минут, попрощайтесь. Оленька вышла.

– Вот и всё, – повторила Рената вслух и не узнала своего голоса.

Разжав кулаки, тихо подошла к столу.

Одежда преобразила его тело, и оно стало узнаваемым. Натка поправила ему волосы так, как он их зачёсывал. Положила свою ладонь ему на грудь. Его сердце молчало.

– Сердце моё, почему ты молчишь, а говорил, что твоё сердце всегда будет принадлежать только мне. Где ты, сердце моё, теперь только здесь, – она поднесла ладонь к своей груди и крепко прижала к сердцу. – Прости, прости меня. – Она наклонилась и поцеловала его в лоб, а затем слегка в губы.

Как перед грозой, сначала крупные и редкие капли, а затем ручьи побежали по её щекам. Рената тихо плакала. Шум открывшейся двери остановил дождь. Оленька и двое молодых людей вошли в комнату. Натка поняла – прощание окончено. Как маленький ребёнок, она вытерла слёзы кулаками и пошла к выходу.

Дорога назад, в кабинет СЭМа, показалась ей короче, чем до серой комнаты.

В кабинете было светло и тепло, но Ренату знобило, только теперь не от холода. Она молча ждала, когда Оленька закончит доклад, чтобы поблагодарить их за всё, что они для неё сегодня сделали, закончив свою речь, Оленька тихо сказала:

– Сергей Эдуардович, давайте поможем вашей знакомой, у неё сегодня тяжёлый день, а нервы не железные.

Он кивнул и пошёл к стеклянному шкафчику, мирно стоявшему в тёмном углу комнаты. Через минуту развернулся к женщинам, держа в руке шприц. Оленька крепко зажала дрожавшую руку девушки за локоть и запястье. Рената отвернулась. Она полностью доверилась этим людям, они не могли причинить ей вреда. Сжав руку в локте, Рената слушала, как они дружно убеждали её в том, что жизнь продолжается и надо жить и радоваться каждому дню…

Вдруг она почувствовала, как по её венам и сосудам пошла тёплая и живая кровь, вытесняя из них ледяную. Ей стало тепло и спокойно. Она поблагодарила Сергея Эдуардовича и даже, неожиданно для себя, обняла и поцеловала Оленьку.

Борис ждал её на улице, он беспрерывно курил и посматривал в сторону здания. Увидев на пороге Ренату, он выбросил сигарету и быстро направился ей навстречу. Посмотрел на неё и удивился. Он представлял, как она выйдет заплаканная, убитая и раздавленная горем, слабая и потерянная… Представлял, как он кинется утешать, но её лицо было спокойным и умиротворенным.

– Как ты? – спросил он и подал ей шляпу.

– Нормально, – спокойно, ответила она, натягивая шляпу на глаза.

Больше они не разговаривали.

Всё остальное происходившее с ней она помнила смутно, как в чёрно-белом кино. Люди, люди… Знакомые и малознакомые, коллеги и сокурсники…

Речи, соболезнования и сочувствия… Объятия и рукопожатия. Венки и цветы… Все, что положено по ритуалу.

Рената знала, что всему всегда наступает конец. Крепко держась за руку сестры, она просто ждала. Наконец всё закончилось. Тишина. Только она и Татьяна. Больше никого и не надо. Больше никого она не хотела пускать в эту новую для себя жизнь, жизнь без него. Она и сама ещё не знала, какой будет она, её новая жизнь.

Осень, особенно первая её половина, считается лучшим сезоном в наших местах. Краски уходящего лета, ещё не утратили своей яркости, а осень уже добавила в них свой любимый жёлтый цвет. Дни ещё солнечные, а ночи уже прохладные. Уставшие от палящего солнца цветы, ожили и пустились в цвет. Хризантемы, бархатцы и петуньи, заполняли пространство сада изысканным, пряным ароматом. Вечером, после захода солнца, легкий ветерок, как искусный парфюмер, смешивал все запахи в один волшебный аромат. Бабочки, осы и мухи наслаждались последними днями жизни перед зимней спячкой. Птицы, а это в основном воробьи и синички, трудились не покладая рук. Утепляли гнёзда, делали заготовки на зиму.