— О-ой… — простонала я. Это мне Костя что ли по затылку треснул, что так голова раскалывается? Что ещё за фокусы? — Кофтя… — зову, но никто не откликается. — Ду Кофтя-а-а…

— Пить надо меньше, — раздалось ворчливое откуда-то сбоку.

В смысле, пить?

— Чаво? — я разлепила глаза и попыталась сесть, но голову снова закружило-завертело, и пришлось откинуться обратно на подушку.

— Чаво-чаво — да ничаво! — снова этот противный полуженский-полумужской голос.

Запустить бы в него чем-нибудь тяжёлым, да нечем…

И сил нет.

Мне осталось лишь мучиться и разглядывать потолок со стенами.

Факт первый: я явно не дома (дома у нас гадких тёток не водится). Факт второй: Кости нет рядом. А куда ж он, козлина такая, подевался? В дурку меня что ли привёз? Я вообще где? Почему меня только что обвинили в алкоголизме? Блин! Что происходит?

И так я лежала, ощущая неприятное давление в области мочевого пузыря. А встать-то — никак. Вот я и ждала, пока кто-нибудь меня не спасёт.

— Так, ну что тут у нас? — дежурно прозвучал надо мной женский голос, уже другой, менее маргинальный и более чистый.

Меня мигом выбросило из дрёмы, в которую я погрузилась, чтобы скоротать время.

— Тут я, — жалобно отозвалась я. — Пифить хотю…

— А чего лежишь тогда? Вставай!

— Фтать никак, — пожаловалась я. — Говова куфытся.

— Не придуривайся давай!

Медсестра схватила меня за руки и стащила с кровати. Я вцепилась в женщину обеими руками, чтобы удержать равновесие.

Ура! Наконец-то меня отведут по нужде!

А после туалета и стакана воды мне полегчало. Даже, кажется, язык стал занимать не весь рот.

Оказалось, я угодила в больницу. Никто меня не бил. Это я сама такая, чудесная. Чудю и чудю. С осой вот поцапалась.

— Маленькая моя, как ты? — в палату впустили Костю.

— Кофтя… Вабеви бедя отфюда, — попросила я.

Он чмокнул меня в онемевшие и до сих пор опухшие губы.

— Врач сказал, тебя можно будет забрать завтра днём, — сообщил он и, пока я не начала протестовать и торговаться, сменил тему: — Я поставил сетки на все окна. Теперь никто больше к нам не прилетит.

— И да бавкоде? — спросила я.

— И на балконе, — кивнул он.

— Как таб Двуфок?

— Сходит с ума, — закатил глаза Костя. — Распотрошил твою подушку. Дверь входную поскрёб…

— Уф… Дакаву фувигада! — я хотела вложить в слова всю злость, а получилась какая-то несуразица.

— Тебе уже лучше?

— Угу. Яфык уфе февевится. Тойко… Бедя обофвави авкафкой… — пожаловалась ему на соседку.

В палате нас лежало всего двое: я и злобная бородатая тётенька. Нет, против бороды-то я ничего не имею, но обвинять меня в алкоголизме… Есть такое негласное правило: не знаешь — не говори. Кое-кто с ним, похоже, не знаком.

— Я поговорю с врачом, чтобы тебя перевели в отдельную палату. Хорошо? — предложил Костя.

— Вутьфе добой… — вздохнула я.

— Иди ко мне, — Костя наклонился ко мне и крепко обнял. — И как же ты выживала раньше? Мне даже страшно представить, что было бы, если бы оса покусала тебя не дома. У тебя просто талант собирать приключения на свою… голову.

— Ых… — только и ответила я.

А на следующий день я вновь почувствовала себя человеком, а не Няшей, которую разнесло от простокваши.

В палате, где я ночевала, был отдельный санузел. Зеркало над раковиной и душ. И перед прямоугольным, рябым, будто из позапрошлого века, зеркалом я гордо «зудела» и «рычала»:

— З-з-з-з-з. З-з-зубы! З-з-зебра! Р-р-рёбр-р-ра! Пр-р-ропаганда! Юху!

Как же здорово чётко говорить! Счастье-то какое!

И лицо наконец-то моё, с тонким носом и нисколько не пухлыми губами.

Ура!

Костя! Забирай меня скорей, увози… ну, хотя бы домой.

В пятницу вечером я занималась домашними делами. В духовке только-только испеклась домашняя пицца, отстирала машинка с бельём, пол помыт, пыль с полок убрана (в самых видных местах).

На выходные мы с Костей хотели выехать на пикник к озеру. С палаткой. Чтобы только природа и мы двое. Романтика. Любовь. Плавание на надувной вёсельной лодке…

Красота.

Поэтому в пятницу я с упоением носилась по дому, наводя порядок и чистоту.

Постиранных вещей было много, и я решила развесить их на балконе, ибо в сушильном шкафу на все места не хватит.

Хитрость развешивания проста: главное, не выставлять на всеобщее обозрение труселя, особенно Костины с бананами и красными пистолетами, и стараться, чтобы на рубашках не появлялась «гармошка», а то её потом трудно выгладить. Остальное — как душе угодно: хоть боком, хоть на прищепки, хоть пластом поверх верёвок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ничто не предвещало… гостей.

Я закидывала на верёвки последние носки, когда в дверь позвонили.

«Странно», — подумала я.

Костя обычно открывал дверь ключом. Гости звонили в домофон. Неужели соседи опять чем-то недовольны?

В прихожей тявкал, подзывая меня, Дружок.

Я, цепляясь высоким хвостом на голове за свежепостиранные вещи, побежала открывать.

Вопреки предположениям, на пороге обнаружился Костя. В том числе. Рядом с ним стоял уже знакомый Глеб и черноволосая молодая женщина с коротким каре.

— Привет, — сказали мне невесть откуда взявшиеся гости и как-то подозрительно насмешливо посмотрели на меня.

«Прогнать их что ли поганой метлой?» — подал голос мой внутренний ворчун.

— Наташа! — Костя шагнул ко мне. — Почему у тебя на голове трусы? — и он стянул с меня свои труселя, те самые, опасно красные, с пистолетами.

А я-то думала, отчего у меня хвост потяжелел?

— Ой… — пискнула я, краснея. — Это я бельё развешивала, а тут вы… в дверь звонитесь.

Гостья весело рассмеялась, чем сразу мне не понравилась. Ржёт, как кобыла, кудрями своими шапкообразными трясёт, а я тут, понимаешь ли, сгораю от стыда.

— Наташа, с Глебом ты уже знакома, а это его жена, Инна. Инна — Наташа, — представил нас Костя.

Я сделала над собой усилие и махнула Инне рукой, типа будем знакомы.

Дальше все отправились есть пиццу, приготовленную мной для нас с Костей.

И зачем он привёл их? Ух, как я зла!

— Как-то вы неожиданно, без предупреждения… — сказала я гостям.

— Я встретил Глеба после работы, и мы решили посидеть у нас. И Инна захотела приехать, — пояснил Костя.

Замечательно.

Но она самом деле не очень.

— Мы не общались почти семь лет, — обратилась ко мне Инна. — Точнее, мы-то пытались, но кое-кто упрямо не шёл на контакт. Мы уж думали, он в монастырь решил уйти, а тут узнали, что Костя женился. Этого, мягко говоря, никто не ожидал. Не поделишься, как тебе это удалось?

— Инна… — произнёс Костя так, что сразу стало ясно: это нежелательная тема для разговора.

— Ну а что? Мне же интересно, почему ты на нас забил, зато какая-то девчонка, вдвое моложе тебя, теперь вместо Юли? — уже с отчётливо сквозящей обидой спросила Инна.

— Я в этом не участвую, — сообщила я, встала из-за стола и ушла с кухни.

Пускай выясняют отношения без меня.

— Это моё личное дело, — холодно ответил Инне Костя.

Наладить ситуацию взялся Глеб.

— Мы понимаем, что у тебя сейчас новая жизнь, и желаем вам счастья, но мне непонятно, почему ты хотя бы не сообщил? Это элементарное уважение к друзьям.

— Меня в моём выборе мало кто поддержал. Мне не хотелось выслушивать, кто что думает об этом, — ответил Костя.

— Представляю… — чуть насмешливо сказала Инна. — Мама лютовала?

— Было такое, — нехотя признался Костя.

— Сколько хоть лет девочке? — не отставала гостья.

— Восемнадцать.

Инна присвистнула.

— Пойду скажу Наташе, чтобы не обижалась на вас, — и я услышала Костины шаги в мою сторону.

Я метнулась на диван в гостиной, типа совсем не подслушивала, и приняла задумчиво-печальную позу.