Павел проворно подскочил и отключил будильник — хуже его звука в мире не было ничего. Перед глазами расплывались по углам остатки сна. Последними исчезли черные дужки.

«У карих глаз не бывает таких ярких дужек, — думал Павел, перебираясь через тумбу. — Сразу нужно было понять, что это сон, и приняться за дело».

Он вывалился в коридор, сделал шаг и оказался в ванной. Холодный душ, наспех зажаренная глазунья, на часах 5:47. Он трижды провернул ключ в замке и замер перед кнопкой лифта, сверля глазами часы на запястье. 6:01. Павел нажал на кнопку вызова, а по телу пронеслась волна воспоминаний из сна, будто дежавю. Всегда как по часам, думал он, вжимаясь пальцами в металлическую облицовку у дверей лифта.

«Просто будь там…».

Двери раскрылись.

Лифт — место уединенное. Было даже как-то услышано мнение, что лифт — место более уединенное, чем уборная. Мы не любим встречать в лифте соседей. К курьерам относимся с бóльшим снисхождением, но все равно предпочли бы проделывать свой путь в несколько этажей в одиночку.

Двери лифта распахнулись, озарив лицо Павла слабым светом. Тусклый и чуть подрагивающий из-за плохо вкрученной лампочки, он все же был светлее догорающего светильника на лестничной клетке. Девушка стояла в углу кабины, уставившись в экран смартфона. От экрана, к слову, света было больше, чем от лампочки в кабине и от исчезающего света в светильнике над дверями квартир. Девушка бегло подняла взгляд и снова уставилась на экран. Павел вошел в кабину лифта, не выпуская из виду ее лицо. Когда двери с грохотом захлопнулись, а где-то над головой заскрипел трос, Павел пробежал глазами по всему ее телу, пытаясь вспомнить его во сне. Теперь сарафан, что он видел часом раньше, казался пощечиной. На девушке была белая футболка, любовно облегающая ее грудь и плоский живот, без единого узора, куда там розовой клетке. Не было видно ни одного «опознавательного знака», но зоркий глаз Павла легко узнал «Chanel», брюки, того же бренда, обтягивали стройные ноги черной, угольной тканью.

«Как же ты мог увидеть на этом лощеном теле задрипанный сарафан?» — усмехнулся про себя Павел.

Каждый день — новый гардероб. За последний месяц Павел ни разу не видел хотя бы одной повторяющейся детали из него.

Одну ногу девушка выставила вперед, опершись на каблук, словно демонстрируя красоту стараний Кристиана Лубутена; на ее запястьях сверкали часы на тонком ремешке и браслеты.

— Турандот, — сказал Павел.

Голос дрогнул на выдохе. Он надеялся, что она этого не заметит. Он знал, как держаться даже в самом изысканном обществе. Он знал, как убедить людей, которые звали его другом, в своей значимости. Он знал о важности харизмы и сдержанности чувств. Павел оперся на поручень за спиной и приосанился.

— Турандот, — увереннее повторил он.

Девушка посмотрела на него… внимательно. Впервые с тех пор, как он ее увидел утром в лифте. Впервые с тех пор, как он стоял в подъезде, глядя на часы, и высчитывал момент, когда нажать на кнопку этого самого лифта, чтобы она оказалась внутри. Впервые с тех пор, когда он нашел нужное время. Шесть часов, одна минута, двадцать пять секунд. Если кто-то из соседей между этажами не решит нарушить свой график.

— На Тверском бульваре, — кивнула девушка.

Павел кивнул в ответ. Кивнул сдержанно, пряча чувство в груди, где черная рука истины его возможностей сжималась в кулак, хватая острыми когтями легкие.

— Да, Турандот, — повторил Павел с уверенностью в голосе, какой не было еще никогда. — В семь. Сегодня.

Она сунула смартфон в карман брюк; теперь он выпирал чуть левее того места, куда Павел уже много месяцев до дрожи в пальцах, до спазмов внизу живота хотел забраться, и улыбнулась ему.

— Я — Криста! — крикнула она, выскакивая из лифта. Она махнула ему рукой и бросилась вниз по ступенькам к выходу из подъезда.

«Значит, Кристина», — подумал Павел, провожая ее взглядом. Двери лифта захлопнулись.

Он выругался и принялся жать на кнопку первого этажа снова и снова, но лифт дернулся и помчался наверх. Спускаться обратно Павлу пришлось с тучным и довольно плохо пахнущим соседом с шестого этажа.

Когда Павел вышел на улицу, сосед остался не то чтобы позади, он остался где-то в другом измерении. Вокруг царил запах «Chanel №5», а перед глазами так и стояла плотно обтянутая футболкой спинка Кристы.

«Кристины», — поправил себя Павел.

Впервые рабочий день тянулся дольше обычного. Впервые недопонимания с начальством не вызывали гнева. Только минутная стрелка поднялась на циферблате так же ровно, уверенно и вверх, как то, что заставило руку Павла устремиться вниз, только он проснулся, Павел отбросил все дела и почти бегом кинулся к выходу. Вечно снующему поблизости бригадиру он махнул рукой — ему не до того, завтра все решим. Он бегом спустился в метро и каждую станцию проклинал себя, что не предвидел положительный ответ. Вбежав в квартиру, он перемахнул через тумбу, пробежал, подпрыгивая, по кровати, и упал на истертый линолеум у окна. Он поднял матрац, вытащил из-под него сбережения и снова бросился за порог. Крыльцо, сверкающая в сумерках эмблема банка, банкомат. Купюры — исчезнувшие; отразившаяся на экране цифра, что пополнила счет на его карте. Улица, рынок, лужа, люди, турникет, час пик в подземке, станция, турникет, свобода.

У входа в ресторан стоял только один человек. И пиджак на нем был явно дороже, чем у Павла. Оставалось надеяться лишь на то, что Кристина этого не заметит. Павел остановился рядом с охранником (фейсконтролем — как его называли в столице). Павел сжимал в руке букет ярко-красных роз, пока не почувствовал теплоту на запястьях.

— Простите, как вас зовут? — обратился Павел к «фейсконтролю».

— Паша, — удивленно ответил тот.

Павел пересилил порыв улыбнуться и протянул Паше букет.

— Вы не подержите минуту?

Паша-фейсконтроль утвердительно кивнул и взял букет. Павел достал из кармана брюк платок и вытер ладонь, изрезанную шипами роз, обтер струйки крови с запястий и протянул руку за букетом. Его пальцы сжали стебли, снова пронзаемые болью, но он ее не почувствовал, потому что улица озарилась светом. Далеко, на горизонте, на котором прежде море резало солнце, а теперь переполненная улица резала тела прохожих, показалась она. Она шла уверенным шагом, перекрещивая ноги на ходу. Ее «лубутены» разрезали асфальт, как когда-то в его памяти корабли ловцов рыбы разрезали воду, приближаясь к пирсу. Она приблизилась к нему с распахнутыми глазами, с раскрытыми губами, обхватила цветы привычным движением, даже не поранившись, и сказала:

— Пойдем?

Когда они вошли внутрь, она говорила без умолку. Она говорила об архитектуре, о том, что здесь переплетаются стили от ренессанса до неоклассицизма и барокко. Говорила, что авторы того, что их сейчас окружает, — Деллос и Попов. Рассказывала, что на строительство дворца ушло шесть с половиной лет. Павел кивал, всем своим видом силясь показать, что и без того это знает, но ему все равно интересно слышать это от нее. Когда их проводили за стол, он понял, что впервые сидит напротив нее. Не стоит неловко в лифте, наблюдая за тем, как она разглядывает экран своего смартфона. Она сказала: «Здесь я больше всего люблю японское мраморное мясо Кобе. У тебя есть предпочтения?». Павел задумчиво раскрыл меню, так, будто уже его знал, но, в то же время, будто хотел определиться с тем, чего сегодня ему хочется больше всего. «Тебя», — думал он и листал страницы. Он долистал до того самого Кобе, и у него засосало под ложечкой. Он вспомнил, что скинул на карту все свои сбережения — и отлегло, денег ему хватит. Черная рука в груди хватала его, говоря, что ему самому лучше бы взять просто салат, но он мысленно отбросил ее в сторону.

— Я тоже это буду, — сказал Павел подошедшей к ним рыжей официантке.

— Японское мраморное мясо Кобе? — переспросила та словно с сомнением.

Павел ткнул ей в живот меню и кивнул. Если Криста не распознала подделки в его костюме (в нем), куда уж это сделать какой-то официантке!