В отдалении играл живой оркестр, людей в зале было мало, а все кругом сверкало, и Павел поверил. Представил, что он во дворце, представил, что он важен. Он представил, что он — король. Принял то, что сегодня Криста ему отдастся. Но лучше бы она сделала это в своей квартире. Он не хочет ее потерять. Не хочет ее на одну ночь. Хочет наслаждаться ею, пока ему не надоест.

— А ты почему живешь на окраине? — спросила она.

— Мне нравится лес за окном, а тебе?

— Я считаю, что время слишком ценно, — ответила Кристина. — Моя работа недалеко от нашего дома. Я решила, что лучше сдавать свою квартиру на Большой Ордынке и снимать поближе.

— Потому что время слишком ценно, — закивал Павел.

Он думал, что будь у него квартира на Большой Ордынке, он бы бросил свою работу. Разницы в платежах вполне хватило бы, чтобы обеспечить ему жизнь.

Вернулась рыжая официантка. Она замоталась за день — он видел. Ее волосы выбились из пучка на затылке и теперь свисали прядками вдоль лица. Его поразили на миг ее глаза, когда он в них глянул, но снова заговорила Криста. Официантка расставляла тарелки.

— Чем ты занимаешься?

Этот вопрос был страшнее вопроса, откуда он родом. Страшно было не то, что он бы не смог найтись с ответом. Каждый раз его пугало собственное обещание: не врать. Он дал себе это обещание, садясь на автобус из Джанхота, он повторил его, пересаживаясь на поезд. Он записал его в своем дневнике, когда ступил на вокзал столицы.

— Я сотрудничаю со многими заведениями, — расплывчато ответил Павел. — Вот, например, конкретно этому ресторану я поставляю скатерти.

Криста одобрительно закивала. Она кивала, а соус летел в стороны, пока она жевала мясо Кобе. Он взлетал и падал на скатерть, расплываясь на ней пятнами.

«Какая же свинья!» — вдруг подумал про себя Павел. Подумал, что вот из-за таких, как она, через пару дней его руки будут облеплять черви. Он не понимал, как они появляются в этих пятнах, да его это и не волновало. Его волновали лишь рвотные позывы, которым он будет сопротивляться двенадцать часов кряду, сбивая червей со своих запястий.

Криста ела, сладко причмокивая, позже вновь появилась рыжая официантка и поинтересовалась, не желают ли они еще чего-нибудь. Внутри Павла все сжалось, но Криста попросила счет. И он увидел, как горят ее глаза. Он приложил карту к терминалу, когда вернулась рыжая, он не смотрел на терминал, его взгляд был прикован к Кристе. Ее карие глаза совсем почернели. В такси Криста лизала его правое ухо, будто у него там вместо уха был леденец. Делай она это чуть менее активно — его бы это возбудило. Но он поддавался. Он не отпрянул, когда она сунула язык глубже («Кому это вообще может понравиться?»), он расстегнул «молнию» на ее черных брюках от «Chanel» и просунул руку ей между ног. Он боролся с порывом отвести голову назад, только бы она так не смачивала слюной его ухо, смотрел в окно, возбуждаясь от созерцания проносящихся мимо подсвеченных лампами зданий. Он смотрел на летящие мимо машины, когда его палец вошел в нее, и она издала тот самый звук, который он представлял себе каждую ночь, засыпая. Звук не пробудил в нем тех чувств, что охватывали его перед сном. Он чуть согнул палец, проталкивая его дальше, и она захрипела, но Павел не слышал. Он завороженно смотрел в окно. Теперь в нем сверкал всеми красками комплекс Москва-Сити. Почувствовав волну возбуждения, он надавил сильнее, вырывая из глотки Кристины по-настоящему утробный, первобытный звук.

Он вышел из такси, когда «смска» на сотовом телефоне сообщила, что оплата прошла. Криста, изнывая, ждала на улице. Он трахнул ее в лифте, почти успев сделать дело по дороге от первого до тринадцатого этажа. На тринадцатом, его этаже, пришлось нажать «Стоп», но лифт вызвали снизу. Он застегнул ширинку и поправил пиджак. Кристина с заговорщической улыбкой глядела на него из угла, когда они поднимались вверх с курьером «Dilivery». Когда в тритий раз они проехались в лифте, снова добравшись до его выхода, Павел кончил, забрызгав ее брюки. Криста попыталась выйти вслед за ним на его этаже, слабо освещенном догорающей лампой в потолке, но он приставил ладонь к ее груди.

— Не сегодня, — сказал он.

Он видел ее глаза. Озадаченные и тускнеющие, хотя лампа в лифте не мигнула ни разу. После он трижды провернул ключ в замке и вошел внутрь. Пробрался через тумбу, чтобы залезть в кровать.

Он хотел опустить руку вниз, как любил делать это перед сном, но желание пропало.

«Пустышка, — думал он. — Пустышка, пачкающая скатерти».

Утром он проснулся после ночи без сновидений. Через тумбу в коридор, теплый душ, овсянка (не все же баловать себя яичницей), в 5:59 он нажал кнопку лифта.

— Сегодня партия из больницы! — крикнул ему Игорь, когда Павел шел по цеху.

«Больница — не так плохо, как скатерти из ресторана, — подумал Павел. — В них хотя бы нет червей».

Однажды, правда, в простынях он нашел больничную утку… но как-то ему попалась пара ножниц. А ножницы в хозяйстве всегда пригодятся.

Хуже всего было вытаскивать из мешка ресторанные скатерти и бросать их в машину. Черви выползали из недр и ползли по его рукам, будто чувствовали, что, если останутся, их сварят заживо.

Цех гудел, работали машины, работники за ними разгребали полученное для стирки белье.

— Еще поступление! — закричал бригадир на весь зал.

Павел оглянулся, но движения не заметил. Все были при деле, но оставались у своих станков. Павел встретился взглядом с бригадиром, и тот ему кивнул.

Делать нечего. Да и лучше принимать новый товар, чем выуживать его из мешков.

Прачечная находилась на втором этаже. Первый занимал лишь скромный пятачок, куда подвозили новую работу агенты контрагентов. Физлица, как это называется, здесь появлялись редко. По бóльшей части это были больницы, отели и рестораны. То есть, юридические лица. От простыней, пришедших из отлей, приходилось отстирывать сперму и пепел. Это проще всего. Нужно было только закинуть в машину. Из больниц поступали кровь и гной. И иногда ножницы. Хуже всего приходилось с ресторанами, на скатерти которых такие, как Криста, проливали мясной сок. В них заводились черви.

Павел спустился по ступенькам к ресепшену и на миг удивился, увидев за стойкой не привычного широкоплечего работягу, а девушку с тонкой шеей и острыми плечами.

— Да, знаю, — махнула она рукой, словно поймав у выхода птицу его мысли. — Бери. Замотала так крепко, как могла.

Девушка его не узнала. Да и куда уж там. В форменном костюме он был словно другим человеком. Здесь, в этом месте, от его харизмы, самодовольства и уверенности не оставалось и следа, стоило ему затянуть молнию и захлопнуть личный шкафчик. Но он ее узнал. Ее рыжие волосы больше не были затянуты в «пучок» на затылке, они разметались по плечам в беспорядке.

«Японское мраморное мясо Кобе? — услышал он. И услышал другой вопрос, незаданный. — Вы уверены?»

Официантка, которой он прошлым вечером ткнул в живот меню (нагло и не без надменности), ссутулилась и вывалила на прилавок большой вздутый мешок, наполненный грязными скатертями. Сегодня на ней не было форменного фартука, что заслонял ее тело вчера. Ее тело закрывал от него легкий сарафан в розовую клетку. Она прищурилась, разглядывая его бейдж.

— Па-а-вел… — протянула она. — Павлик, значит!

Павел принял из ее рук мешок, перекатил его через прилавок и бросил вниз к остальным. Но его взгляд был прикован к простенькому сарафану, а душу терзало чувство «дежавю», что он силился, но никак не мог вспомнить.

— Думаю, мы видимся не в последний раз! — так же задорно сказала девушка. — Я вроде как… провинилась… так что теперь я ваш поставщик!

Он бы услышал ее слова, будь он здесь, а не копайся в своем сознании, но отголоски слов все же сумели долететь до него и тронуть его слух. Павел поднял глаза и увидел россыпь веснушек на щеках и светлые глаза, сияющие яркими черными дужками.