В голове царил туман. Я постаралась открыть глаза, но тщетно, потому что они слипались. Сделав глубокий вдох, я всё-таки разомкнула веки и посмотрела в потолок. Бледно-молочный. Запах медикаментов вдруг стал чётко ощутимым, и я поняла, что нахожусь в больнице.

Как я суда попала?

Что случилось?

Воспоминания стали возвращаться клочками, словно складывался в единое целое разорванный лист бумаги.

… Стас приехал в квартиру, и я обняла его, чтобы поддержать хоть как-то…

… Резкая боль пронзила низ живота, и схватки начали учащаться…

… Меня привезли в клинику…

… Стас шептал, что любит меня и будет рядом…

… Я села в родильное кресло…

… Всё происходило стремительно быстро и больно…

Боль снова резанула по нервным окончаниям. Низ живота сжался. С губ слетел рваный стон. Я положила руку на живот и ужаснулась, потому что он стал плоским. Я родила ребёнка. Шрамов не ощутила, значит, родила сама. Я постаралась привстать, но внизу всё болело. Поборов это ощущение, всё-таки поднялась на ноги. В глазах начало темнеть. Держась за стеночку, я направилась к двери, ведущей в коридор.

— Эй-ей-ей! Вы куда? — подбежала ко мне медсестра.

В ушах противно запищало, словно кто-то громко включил ультразвук. Я поморщилась и прикусила губу.

— Ставьте ей снотворное! Давайте-давайте, ей нужен хороший отдых! — послышался голос врача в голове, воспоминанием из прошлого. Кажется, это был тот самый, что наблюдал беременность.

— Ребёнок… Я родила ребёнка… — начала объясняться я, глядя на медсестру.

— Я в курсе, что вы родили ребёнка, но из палаты выходить нельзя. У нас карантин, — строго ответила она и начала разворачивать меня, подталкивая обратно.

У меня почти не было сил, чтобы сопротивляться. Я вошла обратно в палату и ощутила, как вдоль позвоночника побежали мурашки. Тело в мгновение налилось свинцом, стало таким тяжёлым, что мне захотелось рухнуть на постель и не вставать, но я не могла, ведь где-то был ребёнок, моя крошечка.

Мой чужой ребёнок…

— Где он? Малыш… Я хочу всего лишь увидеть его, — постаралась улыбнуться я.

Любые эмоции давались с трудом. Скорее всего, мне поставили сильное снотворное, потому что всё ещё хотелось спать.

— Вы ложитесь пока в кровать. Отдыхайте. Завтра доктор придёт и, возможно, выпишет вас.

— Как выпишет? Подождите! А как же ребёнок? — не унималась я, чувствуя, как сердце превратилось в отбойный молоток, с силой ударяясь о грудную клетку.

Ото сна не осталось и следа… Мне не хотелось отдыхать. Силы начали постепенно возвращаться. Я даже не знала, жив ли малыш, нормально ли прошли роды. Медсестра нахмурилась.

— Понимаете, я не могу вам ничего говорить о ребёнке… — пожала она плечами.

— Он… ж-ж-жив? — выдавила я, отказываясь принимать, если скажут обратное.

— Жив и здоров. Это всё, что вы можете знать. Всё хорошо с малышом, — улыбнулась медсестра.

— Почему я не могу увидеть его? — к уголкам глаз подступили слёзы.

Я сглотнула тугой ком.

— Потому что Максим Викторович запретил вам видеться с ребёнком и передавать вам любую информацию о нём.

Горло сдавило цепкими пальцами, сдавливая и затрудняя дыхание. Я с трудом смогла втянуть в себя воздух и сморгнула слёзы.

Максим Викторович… Запретил… В голове не укладывалось, что он мог запретить мне видеться с ребёнком после родов. Он ведь казался мне совсем иным человеком. Хотя тот факт, что он перестал приезжать к нам с Витей, и последние пару недель мы вообще не виделись, говорил о многом. Максим заранее начал отдаляться от нас, потому что сделал свой выбор… Он выбрал жену… Галю… И решил запретить мне видеться с малышом.

Я вспомнила Новый год, который мы отмечали вместе. Рука Максима дрожала, касаясь моего живота и здороваясь с ещё не рождённой крошкой. И вот теперь он воткнул мне нож в спину, запретив увидеться с ребёнком, попрощаться с ним… Или с ней…

— Пожалуйста! Я всего одним глазочком посмотрю на него и всё! — взмолилась я. — Я имею на это право!

— Никаких вы прав не имеете, — презрительно фыркнула медсестра. — Совершенно. Вы добровольно стали суррогатной матерью. Поверьте, я с такими, как вы, дело не первый день имею… Завтра уже станет легче. Вернётесь домой, к сыну, и забудете, что в животе кто-то жил. Подождите! Сейчас я поставлю вам укол.

Она вынырнула за дверь, а я прислонилась спиной к стене и медленно скатилась по ней на пол. В висках стучало, слёзы щипали глаза и обжигали щёки. Я заплакала навзрыд. Это оказалось куда больнее, чем я предполагала изначально. Гораздо больнее. Меня словно вспороли тупым ножом и выпотрошили.

Максим Викторович запретил…

Он не дал мне даже посмотреть на малыша, которого я вынашивала девять месяцев. Я начала захлёбываться собственной болью. Дыхания не хватало. Казалось, что воздух выбили из лёгких и теперь я уже не смогу втянуть его полной грудью. Мне хотелось просто закрыть глаза и не открывать их больше, но следовало держаться ради Вити.

Медсестра вернулась с двумя медбратьями. Они взяли меня под руки и буквально оттащили к кровати. Пока один крепко держал мою руку, медсестра пыталась нащупать вену.

— Скажите, хотя бы, кто родился?! — взмолилась я, хватаясь за неё свободной рукой.

— Максим Викторович запретил. Простите, — пожала она плечами, а лекарство начало разливаться по венам, заставляя меня снова погрузиться в Царство Морфея.

Вот только это погружение оказалось кошмарным, потому что меня разрывало от боли, сжигающей душу дотла.

Максим Викторович запретил…

Из-за встречи с отцом мне пришлось задержаться в чужом городе чуть дольше. Мы с мамой вернулись только на следующие сутки поздно вечером. Галя сидела дома и что-то строчила на клавиатуре, улыбаясь монитору так, как мне никогда не улыбалась.

— Нина Михайловна? — спросила она и напряглась, едва увидела маму.

— Мама пока поживёт с нами, — сказал я.

Счастливое лицо Гали исказилось в одну секунду. Она сгримасничала и закрыла крышку ноутбука. Поднялась с дивана, а затем окинула нас многозначительным взглядом.

— Вы располагайтесь, Нина Михайловна! Чувствуйте себя как дома! — фальшивым голосом сказала Галя, показывая своё недовольство.

Внутри закипело возмущение. Я посмотрел на жену таким гневным взглядом, что она даже поёжилась. Передёрнула плечами, вздёрнула подбородок и поспешила к лестнице. Она ушла, а мама присела на диван и потёрла виски.

— Я не хочу стать причиной разлада в вашей семье. Может быть, лучше снимешь мне что-то в городе? Я не привередлива, однокомнатной квартирки мне хватит, — принялась оправдываться мама.

— У нас с Галей давно уже всё не так, — ответил я, подошёл к бару и плеснул в бокал немного красного вина. — Будешь? — мама кивнула. Я налил её любимое белое, поднёс ей бокал и присел в кресло рядом. — Мне кажется, что у нас с Галей с самого начала всё не так. Она ведёт себя как-то фальшиво, не искренно… Мы с ней когда начали жить вместе, она казалась другой. Ты ведь сама помнишь всё. Мне кажется, что её испортили деньги. Я так жалею, мама, что пошёл на суррогатное материнство. Не хочу, чтобы ребёнок рос без матери, но и с Галей как вести себя я не знаю…

Мне не хотелось, чтобы жена мимолётом услышала мои откровения, поэтому я решил, что про детективов расскажу маме как-нибудь потом. Нам было более чем достаточно потрясений за последние сутки.

Я сделал глоток вина, гоняя креплёный напиток со вкусом сушёной вишни во рту. Достал телефон из кармана пиджака и включил его.

Несколько пропущенных от Ольги заставили меня напрячься. Она находилась на последнем месяце, могла со дня на день родить ведь. Я набрал её номер телефона, но он оказался выключенным. Ещё один звонок был из «Семейное древо». Я посмотрел на часы. Полночь. Никто всё равно не ответил бы. Если только дежурные врачи, но они вроде бы не брали трубку.