Весь трактир захохотал, а официантка, единственная рыженькая, подмигнула принцу. Он улыбнулся ей в ответ и схватил свою лютню двумя руками.

– Настоящий артист знает цену своему таланту. И вам всем повезло! Ведь моего таланта не стоят все королевские сокровища.

Виглаф скинул плащ, сделал щедрый глоток пива и сел, положив лютню на колени. Он долго ее настраивал, лишь иногда дергая струны, чтобы проверить, что действует наверняка. Слушатели уже устали ждать. Кто-то вздыхал, кто-то шептался, но так тихо, чтобы их не услышал принц. Трактиру ни к чему гнев наследника престола.

– Быстрее, Виглаф, – сказал Гален. – Они уже готовы тебя с костьми сожрать.

– Не сожрут. А лютня моя спешки не любит, хотя тебе откуда знать? Твое знакомство с музыкой закончилось на колыбелях матери. – Виглаф поднял взгляд на друга, лицо которого ничуть не изменилось. И все же глаза рыцаря выдали в нем удивление и обиду. – Прости. Не стоило мне так говорить.

– Может, ты и прав. Может, мать пела мне колыбельные. – Гален похлопал принца по плечу. – Но песни я знаю. Просто не пою.

– И какие же песни ты знаешь?

– Когда я служил на западе, там пели «Охоту, что никогда не кончается» на каком-то древнем языке. Древнее нашего языка. Никогда такого не слышал.

– О чем там поется?

– Не знаю. Но слов забыть не могу.

Виглаф протянул лютню Галену. Тот скривился и оттолкнул ее, но принц встал и вытащил рыцаря в центр зала. Бирн поправил плащ, но лютню не взял.

– Я обязательно сыграю вам, – сказал Виглаф и чуть отступил. – Но сначала споет мой добрый друг и товарищ, герой! Герой! Рыцарь. Гален Бирн.

Бирн вновь скривился. Он закрыл глаза. Сжал и разжал кулаки. Гален словно всеми силами старался оказаться не здесь, не среди толпы. Дома, где его никто не ждет. На поле бое, где никто не причинит ему вреда. Может, в лесу, куда ушла его мать?

Рыцарь топнул. Затем еще раз. Сначала легко и тихо, многие не заметили этого, но потом стук стал сильнее, напористее. Гален пошевелил губами, что-то прошептал. Никто не разобрал слов, и по трактиру уже пошли неловкие смешки.

Бирн резко открыл глаза и закричал. Он пел, не мелодично вытягивая ноты, а выхаркивая злость и ярость. Он топал ногой и бил себя в грудь, эти стуки заменяли ему инструмент. Его песня – первобытный призыв, и все завороженно слушали его, хотя слов никто не понимал.

Руки и лицо Бирна дергались, словно его бил припадок. Он все пел и пел, повторяя слова вновь, и весь трактир стал ему вторить. Даже Виглаф. Принц бил кулаком по столу и выкрикивал первобытные слова, точно отпугивая кого-то.

Песня кончилась так же резко, как и началась. Гален долго переводил дыхание и растирал сорванное горло. Люди словно очнулись ото сна. Они переглядывались, удивлялись и трогали себя за лицо, проверяя, на месте ли то. Бирн довольно улыбнулся.

– Что это такое? – спросил Виглаф.

– Как я и говорил. «Охота, что никогда не кончается». Древний язык. Сильный язык.

– И ты понятия не имеешь, о чем она?

– Ни малейшего. – Гален покачал головой. – Но только дурак подумает, что о чем-то светлом.

– Этот язык не такой уж и древний, – сказал мужчина, сидевший чуть поодаль. Он первым из посетителей подал голос с тех пор, как трубадуры позорно смылись, так что теперь на него все смотрели со смесью невольного восхищения и брезгливости. Мужчина этот заказал вино, хотя не пил его, а лишь теребил браслет из красных волос у себя на запястье. – По меркам богов. А наш принц ведь бог.

– Сын богини, – поправил его Виглаф. – Ты знаешь этот язык?

– Немного. В общих чертах. – Мужчина был единственным, кроме Галена, кто смотрел Виглафу прямо в глаза. Будь принц поопытнее, он бы почувствовал замаскированный вызов. – У него сложная грамматика, нет пунктуации, а смысл многих слов завязан на интонации. Словом, чтобы знать язык древних людей, нужно говорить на нем.

– Что понятно из этой песни? – спросил Гален.

– Много раз повторяется ее название. Охота, что никогда не кончается. Поется про ветер в кронах деревьев. Про дождь, орошающий плодородные земли. Про тучи, скрывающие солнце. Про рога, что прочнее камня. Про тень длиннее горизонта. Про двадцать копий, проткнувших небеса.

– Древний язык считается вымершим, – заметил Гален. – Откуда ты его знаешь? – Мужчина не ответил, лишь посмотрел на рыцаря так, как хищник смотрит на жертву из своего укрытия. – Кто ты?

– Сам я Талисиан из Орлона. Бродячий ученый, наша каста малочисленна и неизвестна, вы вряд ли слышали о нас.

– Это правда, – ответил Гален. – Не слышал. Но я знаю все касты в Аннуне. Все. От Кузнецов Робена до Искателей Шаалы. Даже Содружество Землекопов мне знакомо.

Талисиан пожал плечами, но глаз от рыцаря не отвел. Как и Гален не сводил взгляда с собеседника. Если бы не Виглаф, громко поставивший кружки с пивом на стол, так бы они и сидели, сверля друг друга взглядом.

– Выпьем! – крикнул принц и сделал большой глоток. Рыцарь тоже отпил. Талисиан не прикоснулся к вину. – Куда ты направляешься, бродячий ученый?

– Я бегу от бед с востока на запад за знаниями.

– Что за беды такие на востоке?

– Гонения. Непонимание. Невежество.

– Мне казалось, в старых землях Кадора чтят мозговитых мужиков.

– Видимо, не везде.

– А что ты ищешь на западе? – спросил Гален. – Какие там блага? Соленое море и каменистая земля? Разве в почете там умники? Мне всегда казалось, что западные моряки больше всего ценят грубую силу.

– Я не про тот запад, что некогда был Мерионом, а сейчас принадлежит барону Нандо. Я про дальний запад. За морем.

– Ты хочешь уплыть за Гиблое море? – спросил Виглаф и расхохотался. – Ну удачи! Когда последний корабль уходил за Гиблое море? Еще в начале второй эпохи? Ни один капитан не дерзнет отправится туда, это верная смерть. За тем морем нет ничего, даже островка. Тебя там ждут шторм, туман, горе и жажда, а в конце смерть. Стоит запретить плыть туда! Надо с отцом поговорить, пусть он выпустит закон какой-нибудь.

Талисиан снова пожал плечами.

– Мне пора отправляться, – сказал он.

– Дык ночь на дворе. Оставайся, тут тепло и сухо! Даже на загаженном полу спать приятнее, чем в овраге каком, где гнилые листья и надоедливые насекомые.

– Ночная дорога мне приятнее.

Талисиан встал, легко поклонился принцу и ушел из трактира, не оборачиваясь. Виглаф проводил его взглядом, гоготнул и вернулся к пиву.

– Сумасшедший!

– Мне он не нравится.

– Чем это? Он тебе песню объяснил! Хотя понятнее не стало, конечно.

– Не знаю. Чутье.

– Успокой свое чутье хотя бы на одну ночь. Выпей, отдохни. Ты вечно, – Виглаф поводил плечами, словно его схватил спазм, – напряжен. Умрешь ведь. Кто со мной пить будет?

– Желающих будет достаточно.

– Ерунда! Пей! Веселее будет.

И Гален выпил. Двумя гигантскими глотками осушил кружку. Затем еще одну. Трактирщик принес им с Виглафом еды и третью порцию пива, но рыцарь и глазом не повел.

Два молодых торговца согласились уступить свои комнаты Галену и Виглафу за круглую сумму, так что поздно вечером рыцарь снял свою одежду и лег спать в теплую кровать.

Он лежал спокойно. Не крутился, засыпая. Не дергался во сне. Только легко поднимающаяся грудь отличала его от мертвого. Луна уже поднялась высоко, в окно бил ее серебряный свет.

Гален проснулся. Он словно бы услышал шорох, но его не было. Рыцарь почувствовал, что должен быть какой-то звук. Шаги, шепот, скрип половицы. Хоть что-то. Бирн осторожно сполз с кровати и проверил, что засов на его окне крепко заперт. Рыцарь осмотрелся. В комнате никого не было, и даже это было неправильно. Все его тело кричало о том, что за ним наблюдают. Кто-то пролез внутрь. Кто-то был здесь.

Бирн беззвучно обнажил эльфийский кинжал. В лунном свете клинок сиял даже ярче, чем в солнечном. Гален осторожно встал и сделал шаг вперед. Еще один. Никого.

Сердце рыцаря успокоилось. Непонятное чувство ушло. Бирн будто бы заглянул под кровать и увидел, что никаких чудовищ там нет.