Франсуа не заметил, как выпил все сливки из кувшинчика и опустошил тарелку с булочками. Такими темпами он весьма скоро не обнаружит у себя талии.

Мадам Лаке вплыла в комнату, где пил сливки ее племянник, и ее лицо расцвело в счастливой улыбке. Милый, дорогой Франсуа, в голубой рубашке и бежевых брюках, закинув ногу на ногу, сидел в кресле ее покойного мужа перед столом, который был полностью опустошен. Как она любила, когда мужчины хорошо ели! Она считала это очень мужским вариантом удовлетворения естественных потребностей и всегда поощряла такой тип пищевого поведения. Мужчины, которые плохо ели, для нее просто не существовали.

– О, мой дорогой Франсуа! – пролепетала она, приблизившись к племяннику. – Я вижу в твоих глазах блаженство. Это блаженство от пищи. Поверь мне, женитьба на хорошенькой девушке увеличит это блаженство многократно. Ведь хорошая жена, хороший дом, дети, способствуют тому, что в нашем обществе мужчина занимает высокое положение и радуется жизни во всех ее проявлениях. Как правило, эти проявления весьма и весьма полезны для мужчины твоего возраста и статуса.

Франсуа действительно блаженствовал. Тепло сытости разлилось по всему телу, в мягком кресле под вечер его потянуло в сон. Тетушка заметила это и принесла стеганый плед, которым и укрыла племянника, подоткнув концы под плечи и ноги. Франсуа оказался в теплом коконе, от которого пахло сдобой.

– А почему от пледа пахнет ванилью? – спросил он, уже почти засыпая.

– А потому, что им я укрываю тесто, чтобы оно лучше подошло, – сказала тетушка и погладила племянника по непокорным волосам, совсем как в детстве.

Франсуа еще подумал, как легко находятся ответы на самые каверзные вопросы, стоит только правильно их сформулировать. Или вообще задать…

Ему приснился странный сон. Он в болоте ловит лягушек. Лягушки такие большие, что он еле удерживает их в руках. По весу совсем как куры. Приходится каждую засовывать в отдельное ведро. А затем он начал их препарировать. Помнится, и в университете он не очень любил это делать. Во сне Франсуа чувствовал, как трепыхается в руке сердце лягушки, как сокращаются лапки у препарируемой особи, какой рыбный запах стоит рядом со столиком, на котором он это делает.

Запах действительно был удушающий, причем настолько, что Франсуа проснулся. Было утро. Сколько же он спал? Франсуа посмотрел на часы и понял, что он проспал в кресле больше двенадцати часов. В доме было тихо, только внизу, в кухне, раздавались голоса и слышался звон ножей. Погода испортилась. Накрапывал дождик.

Франсуа на голодный желудок чуть не стошнило. Откинув плед, он сразу же почувствовал, что похолодало, поэтому, переодевшись в своей комнате в свежую рубашку и отглаженные брюки, вынул из шкафа вязаный пуловер, который подарила ему на прошлое Рождество тетушка. Мягкая шерсть здешних коз, из которой местные мастерицы делали качественную пряжу, плюс мастерство его тетушки-рукодельницы – и вышел настоящий шедевр вязального искусства, который согревал Франсуа в слякотные парижские вечера. Он не торопясь спустился по крутой боковой лестнице в кухню и там увидел источник сильного рыбного запаха. На столе, стоявшем посредине кухни, на специальной разделочной дубовой доске лежала огромная рыбина. Франсуа подошел ближе и ткнул ее пальцем в толстый бок.

– Отменный сом, Франсуа! – сказала суетящаяся с ножом тетушка, подняв на него вылинявшие, но блестевшие от созерцания хорошего провианта глаза. – Рыбаки выловили в омуте, недалеко от моста. Будет чем угоститься самим и угостить гостей. Завялим его.

– А разве в реке еще что-то водится, кроме лягушек и жаб? – удивился Франсуа, наблюдая, как тетушка вместе с Дениз вспарывает брюхо огромной рыбы.

– Конечно да, – ответила мадам Лаке. – Правда, таких уловов, как раньше, уже не бывает, но, как видишь, отдельные экземпляры еще попадаются. Знаешь, какой бой за эту рыбу я выдержала? Мадам Кордье, жена трактирщика, давала хорошую цену, но я ее перебила своей щедростью. Ведь я знаю, как ты любишь пресноводную рыбу. А сом – это такая редкость!

Поездка в Понтабери была запланирована заранее и поэтому Франсуа никак не мог ее отменить… После обильного завтрака, на второй день пребывания в этом оазисе уюта и сытости, он вместе с тетушкой уселся в старинный рессорный шарабан, запряженный аккуратной гнедой лошадью местной породы коб-норман. Франсуа помог тетушке взгромоздиться на высокое шершавое сиденье и уселся сам. «Высоковато», – подумал он.

Никогда еще ему не случалось сидеть на месте кучера и править лошадью. В детстве он пользовался почетным правом быть только пассажиром, а в Париже передвигался пешком. «А вот кучером-то я и не был! – усмехнувшись, опять подумал он. – Так что с почином».

– Ну, дорогой племянник, теперь это твоя привилегия, – сказала тетушка, передавая в руки Франсуа старые потертые вожжи. – На этом месте сидел только твой почтенный дядя. Он никому не доверял править, когда мы выезжали на этом шарабане. А помнишь, как ты называл его в детстве? Ласточкой!

Франсуа улыбнулся. Действительно, он так называл эту старинную колымагу.

Дорога шла берегом пролива. Из-за высокого обрывистого берега не было видно, как волны плескались о кромку гальки.

О Нормандия! Эти изрезанные прибоем суровые берега, обрушенные края вертикальных утесов, ветры, срывающие шляпу даже в погожий день… И маяки на горизонте… Маяки, берегущие моряков от беды в непроглядных нормандских туманах…

Но вот и Понтабери, где на муниципальные деньги был обустроен пляж для отдыхающих и любителей спа-процедур. Широкая прибрежная полоса была свободна от купающихся, поскольку дул прохладный соленый ветерок, пропитанный запахом моря. Такого воздуха не может быть в Париже, где полно туристов и не протолкнешься в кафе и магазинах. Здесь же купальные кабинки почти все были свободны, да и ряды шезлонгов для загорания пустовали.

Несмотря на хороший денек и приятные воспоминания, Франсуа был мрачен. Ему не понравилось начало его пребывания в этом захолустье. Сначала эта девица повисла на нем, а он не сдержался. Затем поездка в Понтабери, которую полностью спланировала тетушка: с многочисленными провинциальными поклонами и реверансами. Да и сама тетушка со своими слезливыми восторгами и чрезмерным вниманием поднадоела ему за день.

Франсуа видел в Париже многое. Он любил брать на ночь проституток в силу того, что, кроме денег, ты им ничего не должен. Но вчерашнее приключение с Дениз – это совсем другое. Плюс ко всему ему второй день жужжали на ухо о причинах смерти того или иного дальнего родственника или знакомого. Рассказывали о жизни людей, которых Франсуа забыл уже лет двадцать назад. Он не боялся покойников: чтобы сдать патанатомию, не один день провел в анатомичке, изучая трупы. Но там он был вне причин смерти и жизненной ситуации покойника. А здесь как будто побывал сразу на двадцати погребальных церемониях!

Как легко было в Париже! Ты никому не нужен, но и тебе никто не нужен! Здесь же все как-то сложно, запутано, связано с давнишними историями, которые Франсуа раздражали и мешали думать о деле. Сегодня Франсуа только один раз в мыслях вернулся к устройству лаборатории и начал продумывать серию экспериментов. Все остальное время он занимался посторонними вещами.

Все.

Конец.

Нужно сосредоточиться на своей основной цели. Сейчас едем в магазин купить обувь, закажем костюм, а затем остается заехать к столяру и электрику, обсудить оборудование лаборатории. Все это Франсуа обдумывал, не произнося ни слова. Он шевелил вожжами, и лошадка медленно брела по дороге.

Тетушка тоже молчала. Однако в ее молчании вызрел план, которому должен был подчиниться Франсуа. Нужно было, во-первых, заехать в мясную лавку, обменяться новостями с мадам Эммой Додар, во-вторых, обязательно познакомить Франсуа с мадемуазель Ани Барабёф, в-третьих, купить ему лучшую пару обуви и заказать костюм у портного – мсье Пуля.